Что мешает развитию науки
«Отдача от научной работы идет на убыль». Почему современные университеты тормозят работу ученых
В последние годы многие ученые объявляют о стагнации и близкой смерти своих областей знания — начиная с философии и психологии и заканчивая математикой и физикой. Действительно ли человечество исчерпало свой интеллектуальный ресурс — или проблема всё же в устройстве научных институций? Экономист Ной Смит в журнале Chronicle критикует современную систему высшего образования, распределение грантов, а также правила публикации и рецензирования научных статей за то, что они препятствуют развитию науки.
В последние годы появляется всё больше статей, авторы которых пишут о том, что их научные дисциплины зашли в тупик. Последний пример — пост Лиама Кофи Брайта об аналитической философии:
«Аналитическая философия — тупиковая область исследований. Люди сомневаются не только в том, что она может решить свои проблемы, но даже и в том, что эти проблемы вообще стоит решать. Предпринятые во второй половине ХХ века попытки систематизировать аналитическую философию потерпели неудачу, и нет никакой ясности относительно того, что делать дальше. Думаю, надежда на создание рациональной и обоснованной теории умерла навсегда».
В качестве еще одного примера можно привести книгу Сабины Хоссенфельдер «Затерянные в математике: как поиски красоты заводят физиков в тупик» (2018), рассказывающую об упадке физики элементарных частиц из-за стремления ученых разрабатывать элегантные теории вместо теорий, объясняющих реальность.
Книге предшествовало несколько статей, в которых отмечалось, что Большому адронному коллайдеру так и не удалось обнаружить хоть какие-нибудь отклонения от Стандартной модели (хотя эксперимент Muon g-2 всё еще может предоставить новые результаты).
Не стоит забывать и о многочисленных книгах и статьях, посвященных бесперспективности теории струн.
Тайлер Коуэн считает, что экономическая наука в последние годы переживает упадок. Лично я с ним не согласен, ведь за последнее время появилось множество качественных и доступных эмпирических исследований в этой области. Но, возможно, Коуэн имеет в виду теоретическую экономику. Еще в 2012 году он жаловался, что новых интересных теорий не было с 1990-х годов.
В 2013 году Кит Дэвлин, руководитель Стэнфордской открытой программы математического образования, выразил обеспокоенность тем, что «математике, какой мы ее знаем, уже в следующем поколении может прийти конец».
Некоторые опасаются, что нейробиология уничтожит психологию.
Да и вообще, если выбрать научную дисциплину Х и забить в Google «конец Х», то вы легко найдете какое-нибудь вышедшее за последние десять лет эссе, в котором либо высказывается предположение, либо безапелляционно утверждается, что с этой дисциплиной покончено.
Нормально ли это? Или все исследователи склонны считать, что их дисциплина переживает кризис — по крайней мере, до тех пор, пока не появляется новое важное открытие? В конце XIX века многие считали, что с физикой покончено, а затем появились теория относительности и квантовая механика. Возможно, нынешнее посыпание головы пеплом необоснованно?
Может, и так. А может, все важные открытия уже были сделаны, а нам остается лишь скрести по сусекам в поисках немногих оставшихся во Вселенной тайн. Это мнение отстаивают, в частности, Николас Блум и его коллеги из Стэнфордского университета в статье «Действительно ли делать открытия становится всё труднее?» (2020).
Но есть еще третья возможность. Что, если методы, с помощью которых мы проводили научные исследования со времен Второй мировой войны и до сих пор, не способствуют новым открытиям? Подумайте о том, как устроен современный университет. В соответствии с немецкой моделью, каждый профессор занимается одновременно преподаванием и исследованиями. Мы, как правило, не задумываемся о том, почему эти два вида деятельности совмещаются (это отдельная тема).
На практике данная модель означает, что количество профессоров, занимающихся исследованиями, определяется не необходимостью в их проведении, а спросом на высшее образование.
Спрос на разные дисциплины разный: если есть больше желающих изучать экономику, то университет наймет больше профессоров экономики.
Это, в свою очередь, значит, что американская система высшего образования — а также системы других стран, которые ее переняли — переполнена профессорами, которых наняли преподавать, но которые должны доказывать свою состоятельность, занимаясь исследованиями.
Они должны публиковать статьи, чтобы сохранить место, независимо от того, есть ли интересные темы для исследований. А научные журналы, зная, что закрывать двери перед молодыми исследователями вредно для всей системы, охотно публикуют новые статьи.
Следствие всего вышеописанного — замедление исследовательской деятельности. С одной стороны, чем больше исследователей, тем больше открытий и тем более высокий социальный возврат на инвестиции (по крайней мере, на данный момент). С другой стороны, с точки зрения каждого отдельно взятого исследователя кажется, будто проделывается всё меньше и меньше работы, поскольку количество новых открытий на одного исследователя и на одну статью снижается.
Другими словами, отдача от научной работы идет на убыль. Создается впечатление, что многие дисциплины сходят на нет, так как люди сравнивают свежесть современных статей со свежестью статей предыдущей эпохи, когда было намного меньше студентов, а следовательно, и намного меньшая необходимость в публикации статей.
Вдобавок, система устроена так, что все ищут новое в тех областях, которые предоставляли новые открытия раньше, тогда как самые большие дивиденды можно получить, если пойти в новом направлении и создать новую область.
Что стоит за этой вспышкой открытий? Прогресс в электротехнике и информатике, подтверждение верности закона Мура, возможность создавать большие наборы данных благодаря интернету.
Но, как утверждают Блум и его коллеги, обеспечивать рост производительности процессоров в соответствии с законом Мура становится всё труднее, так как для этого требуются всё бóльшие денежные вливания и трудозатраты. Другими словами, область ИИ обязана своим стремительным развитием другим развивающимся областям.
Представим себе, что каждое направление исследований — это жила руды. Руду, залегающую ближе к поверхности, получить легче. Чем дальше вглубь, тем труднее добыча. Но иногда удается наткнуться на новую жилу — тогда добыча снова становится легкой и быстрой.
Проблема в том, что устройство современных университетов мешает людям следовать этому принципу.
Во-первых, новых исследователей нанимают старые исследователи. А старые исследователи предпочитают нанимать тех, кто занимается изучением знакомых им тем, задает знакомые им вопросы и использует знакомые им методы. И это не только мое мнение. Об этом писали Пьер Азуле и его коллеги из Массачусетского технологического института в статье «Действительно ли прогресс в науке наступает с каждыми похоронами?». Вот ее аннотация:
Другими словами, когда старый уважаемый исследователь умирает, люди перестают заниматься старыми направлениями, которые разрабатывал он, и начинают заниматься новыми.
Во-вторых, правила рецензирования требуют, чтобы новое направление исследований было одобрено заслуженными исследователями. Другими словами, чтобы опубликовать новое исследование, нужно получить благословение от людей, которые занимались предыдущими исследованиями. Хосе Луис Ринкон обнаружил десятки примеров в науке, когда старая гвардия — по крайней мере, временно — сдерживала проведение новых исследований.
Наконец, ведомства по выдаче грантов отдают предпочтение испытанным направлениям исследований, а это означает уклон в сторону проверенных областей и проверенных методов. Само собой, в реальности всё не всегда так уж плохо; как пишет Алексей Гузей, ведущие исследователи, как правило, говорят ведомствам по выдаче грантов то, что те хотят услышать, а затем распределяют средства между научными сотрудниками, занимающимися другими, более полезными исследованиями. Но данная уловка лишний раз подтверждает, что деньги оседают в лабораториях старших, заслуженных исследователей.
Другими словами, причина нынешней стагнации научных дисциплин проста: они изначально обречены на стагнацию, а существующая система усугубляет эту тенденцию.
Но, возможно, ситуация не так уж трагична. Возможно, новые области настолько перспективны, что не нуждаются в больших грантах и благословении заслуженных ученых. Возможно, несколько независимых новаторов могут положить начало новым направлениям и без подобной поддержки, а за ними последуют другие.
Но когда знаменитые исследователи, неравномерно развивающие науку, попадаются в ловушку системы и тратят время, пытаясь решить трудные проблемы в давно существующих областях, вместо того, чтобы создавать новые области, система действительно препятствует прогрессу.
Как бы там ни было, слишком многие сегодня пытаются добыть оставшиеся крупицы руды из старых, истощенных жил — создать более совершенную динамическую стохастическую модель общего равновесия, более точно рассчитать массу бозона Хиггса и т. д. Это приводит к разочарованию среди людей, которые надеялись посвятить свою жизнь разгадыванию тайн Вселенной.
Важно поощрять не просто новые исследования, а новые направления исследований. Задавать вопросы, которые никто прежде не задавал. Использовать методы, которые никто прежде не применял. Создавать новые области, свободные от иерархий престижных научных журналов и заслуженных ученых.
Постатейный рост: что мешает стабильному развитию российской науки
Ко Дню российской науки Институт статистических исследований и экономики знаний, ведущий науковедческий центр страны, выпустил масштабный опрос руководителей научных организаций о том, как они видят будущее российской науки. Если коротко, то видят они его «на тройку с плюсом»: не ждут ухудшения, но и на серьезное улучшение не надеются. Такие оценки совпадают с картиной российской науки, которую дают объективные показатели за 2017–2018 годы:
Замкнутая система
Первая цифра на самом деле достаточно печальная. 46-е место из 126 означает, что Россия занимает высокие позиции по уровню генерации знаний (это измеряют публикациями и патентами), здесь много ученых, однако их влияние на экономику и общество относительно невелико. Поэтому, например, доля страны в мировом экcпорте товаров в сфере информационно-коммуникационных технологий — 0,1%. Это все высокотехнологичный «хард» — компьютеры, коммуникационное оборудование, бытовая электроника. Впрочем, в том же Глобальном инновационном индексе 2013 года Россия занимала 62-ю позицию.
За красивым названием «глобальные исследовательские фронты» скрывается оценка достижений страны в отдельных областях науки и технологий. И здесь мы видим, что российская наука остается узкоспециализированной: она сильна в физике, химии, науках о космосе и Земле, математике и материаловедении. Добавились нанотехнологии, но развитие биологии и медицины, авангарда XXI века, продолжает буксовать.
Хорошие показатели по патентованию еще более лукавы. Сюда входят и внутренние заявки на патенты, а это показатель, связанный не только и не столько с наукой, сколько с юридическими факторами. Не все то, что патентуется, инновация.
На фоне крайне слабого интереса частного сектора понятно российское лидерство по доле государственного финансирования науки. Наука в России — сфера государственной политики, а не экономический инструмент.
Постатейный рост
Наконец, есть показатель, который характеризует ядро науки — фундаментальные исследования. Это общее число научных публикаций. Конечно, и он спорный — публикация публикации рознь. Однако, за редким исключением секретных отраслей, ученые обязательно публикуются, это первый и непосредственный результат такой работы. Научными статьями отчитываются за гранты и любое другое финансирование. Количество статей вполне можно считать интегральной метрикой масштаба сколь бы то ни было дееспособной науки в стране.
Именно поэтому так внимательно изучают годовые отчеты баз данных научных публикаций Web of Science и Scopus. Десять лет назад ситуация выглядела катастрофической: Россия откатилась на 16-е место в мире по числу научных публикаций и пропустила вперед не только все указанные на графике научные державы, но и Тайвань. А еще раньше, в 1996 году, она была на восьмом месте, а на девятом — Китай, и планомерное падение России выглядело еще более удручающе на фоне впечатляющего прогресса Китая.
С тех пор налицо прогресс, который еще только предстоит оценить. И хотя 12-е место по числу публикаций формально хуже, чем восьмое в 1996-м, важно, что стоит за этими цифрами. Во-первых, за прошедшие годы обострилась конкуренция: например, Индия и Китай не только вошли в мировой топ, но и закрепились там. Кроме того, в 1996 году состояние науки было тяжелейшим, а хорошие показатели давали «советский багаж» и то, что многие уехавшие за границу продолжали по старинке указывать в статьях российские институты в надежде вернуться. Следует отметить, что и сегодня многие работы, особенно высококачественные, делаются в соавторстве с иностранными коллегами. Однако, за исключением случаев прямых злоупотреблений, речь идет о настоящем, а не «бумажном» сотрудничестве. Кроме того, изменение коммуникаций вызывает общий рост международных научных коллабораций — это глобальный, а не только российский тренд.
Успехи и риски
Что произошло за это время? Первая причина — банально стало больше денег. Так, ассигнования на фундаментальные исследования выросли с 32 млрд руб. в 2005 году до 82 млрд в 2010-м и 148,5 млрд в 2018 году. Растет и заработная плата научных сотрудников (даже с оглядкой на манипуляции ради исполнения майских указов). Кроме того, произошли структурные изменения. Запустились программы развития университетов — проект «5–100» и опорные университеты. Оба поддерживают модернизацию образовательных программ, а также развитие науки и инновационной деятельности внутри вузов — по англо-американской модели в противовес советской, когда вузы только обучали, а наука делалась в НИИ. Реформа РАН, начатая в 2013 году, при всех ее изъянах все-таки привела, например, к обновлению и омоложению руководства и штатов академических институтов. Учрежденный в том же году Российский научный фонд выделяет значительное грантовое финансирование на конкурсной основе с прозрачной экспертизой и отдельными проектами для молодых ученых и новых научных групп. Программа мегагрантов — выделение значительных грантов небольшому числу ученых с мировым именем (и снова на конкурсной основе) — позволила привести в Россию ряд совершенно новых научных направлений, заложить научные школы, которые продолжают эти работы даже по окончании гранта.
Но достигнутые успехи хрупки. Как уже говорилось выше, фундаментальная наука не связана с реальным сектором, а потому полностью зависит от государства. Таково уж устройство российской экономики, не располагающее к инновациям. Кроме того, наука испытывает те же проблемы, что и бизнес: юридические и финансовые препоны, сложности со снабжением (особенно когда дело касается зарубежного оборудования и реактивов). Наконец, она страдает от общей для всего государства близорукости: горизонт планирования редко превышает два года. Все вышеперечисленные проекты временные, финансирование выделяется лишь на определенный срок и никто, по большому счету, не знает, что будет дальше. Стабильности не хватает и университетам, и отдельным ученым. Грантовая система в России повторяет западную, однако там она дополняется системой постоянных профессорских позиций. Это значит, что ведущие ученые, показавшие себя способными самостоятельно вести и организовывать исследовательскую работу на высоком уровне, получают в университетах и институтах пожизненные хорошо оплачиваемые позиции. И уже эти профессора подают заявки на гранты, которые позволят им нанимать аспирантов и молодых кандидатов наук. В России такой институт отсутствует, так что и опытные, хорошо себя зарекомендовавшие люди рискуют жить в режиме «то густо, то пусто». Это делает Россию менее конкурентоспособной на мировом рынке борьбы за «научные головы» и ставит под угрозу наметившийся прогресс. Обидно будет, если профинансированная из российского бюджета дееспособная новая лаборатория встанет и переедет в другую страну во главе с руководителем, на которого больше не нашлось денег.
Счетная палата назвала главные проблемы российской науки
Какие проблемы обнаружены у отечественной науки
Хотя общие затраты на российскую науку с 2000 года увеличились в 13 раз, с 76,7 млрд до 1028,2 млрд руб., эта сфера остается недостаточно продуктивной и не реагирует на большие вызовы, стоящие перед обществом и государством. Об этом говорится в отчете Счетной палаты «Определение основных причин, сдерживающих научное развитие в Российской Федерации» (есть у РБК).
Причина в том, что финансирование в этой области по-прежнему отстает от уровня развитых стран, отмечают аудиторы. По объему относительных затрат на науку (1,1% ВВП) Россия находится на 34-м месте, по индикатору внутренних затрат на исследования и разработки в расчете на одного исследователя позиция еще хуже — 47-е место ($93 тыс.). По числу патентных заявок Россия отстает от США почти в 16 раз, а от Китая — вообще в 38.
Государственные аудиторы указали и на другие причины низкой продуктивности отечественной науки.
Основным источником финансирования науки в России по-прежнему является бюджет: в среднем 60–70% общих расходов на исследования составляют госсредства. Счетная палата допускает, что уровень частных инвестиций, который, согласно Стратегии научно-технологического развития России, должен к 2035 году быть не ниже уровня господдержки, окажется ниже.
Вице-президент РАН Алексей Хохлов, комментируя выводы Счетной палаты, заявил РБК, что российской науке есть над чем работать, а ее организационные формы не оптимальны. «С другой стороны, национальный проект «Наука» как раз и направлен на совершенствование этих форм, — напомнил он. — Пока это не очень удается, многое продолжает развиваться в русле старых подходов, а идейно новые аспекты пока не получили должной поддержки».
По его мнению, пока не разработаны меры, направленные на то, чтобы предприятия реального сектора экономики заинтересовались инновационными разработками, которые они могут внедрить. «Научные центры станут эффективно заниматься прикладными исследованиями тогда, когда не государство, а предприятия захотят в них вкладывать, причем не из-под палки, — считает Хохлов. — Важно, чтобы у самих предприятий была соответствующая мотивация».
«В российской науке доминирует государство, а бизнес мало инвестирует в исследования», — констатировал заместитель директора Института статистических исследований и экономики знаний ВШЭ Михаил Гершман.
Ранее эксперты компании FinExpertiza, изучив данные Росстата, обнаружили, что хотя финансирование российской науки с 2010 по 2018 год увеличилось вдвое, она теряет кадры — за этот же период число ученых в стране уменьшилось, прежде всего в естественных и технических науках. По их подсчетам, за девять лет оно сократилось на 21 тыс. человек.
Гершман напомнил о майском указе президента, в котором была поставлена цель увеличить зарплаты научных работников в два раза по отношению к средней по региону. «Насколько я могу судить, цель была достигнута не во всех субъектах, и очевидно, проблема конкурентоспособности оплаты труда в российской науке остается нерешенной, — указал он. — Базовый уровень зарплат точно нужно повышать, чтобы привлечь молодежь в науку». По мнению эксперта, более сложной темой является переход на так называемый эффективный контракт, при котором более продуктивные сотрудники получают больше денег, чем менее продуктивные, — он бы позволил создать привлекательные условия для карьерного роста в науке.
Что предлагает Счетная палата
Чтобы переломить негативные тенденции, нужно изменить правила повышения заработной платы и сократить отставание от передовых стран, считают в ведомстве Алексея Кудрина. «Например, уровень заработной платы профессорско-преподавательского состава, занятого НИОКР, в 2018 году в Германии и Чехии превышает соответствующий российский показатель в 3,3 и 1,4 раза соответственно», — сказано в отчете аудиторов.
Счетная палата сделала следующие рекомендации (они направлены в правительство):
Вице-президент РАН Алексей Хохлов не согласился с выводом Счетной палаты о необходимости ввести мониторинг результативности исследовательской деятельности. «Мониторинга у нас хватает», — заявил он.
По словам академика, в некоторых регионах решена и задача повышения зарплат научных сотрудников, например в Москве. Однако возникла другая проблема — региональные диспропорции в размерах зарплат. «В Москве средняя заработная плата научных сотрудников относительно высокая, а на Северном Кавказе даже двойная зарплата научных сотрудников не помогает, потому что там в принципе очень низкая средняя зарплата по региону», — пояснил Хохлов.
В течение последних двух лет в России продолжается разработка закона «О научной, научно-технической и инновационной деятельности», который должен решить, в частности, проблемы, связанные с механизмами господдержки науки. «Но важно также повышать прозрачность реализации мер научной политики и проводить оценку их эффективности, повышать открытость результатов оценки, как это происходит за рубежом», — утверждает Гершман.
Новое в блогах
Что и кто тормозит развитие науки?
Люди воспринимают новое с опаской и недоверием, но проходит время, и плоды научных открытий становятся привычными в повседневной жизни.
Вопрос лишь в том, сколько времени должно пройти, чтобы то, что сегодня кажется невозможным или чудесным, стало привычным и естественным.
Современный научный подход многие вещи отрицает. Например, нет объяснения мироточению икон, природе появления Благодатного огня. С точки зрения электромагнетизма его появление объяснить нельзя. И таких явлений очень много.
Способна ли наука посмотреть на это по-другому и отказаться от привычных догм, будь то физика, математика и др.?
Академик Российской инженерной академии, физик, д.т.н. Геннадий Непокойчицкий раскрыл природу кризиса в современной науке журналистам Агентства Популярной Информации.
— Принципиальный момент в классической науке, в частности, физике – это логика. Как профессиональный материалист, я всегда оперировал чисто материальными предметами, которые можно измерить приборами, пощупать, взвесить.
Религия базируется на вере. Она опирается не на логические построения, а на понятия, которые человек должен воспринимать как факт. Бездоказательные утверждения нелегко воспринимаются мозгом, тем более, когда человек с детства воспитан в убеждении, что всему нужно находить логические объяснения и причинно-следственные связи.
В современной науке существует объективный кризис. Он связан с тем, что наука оперирует только теми понятиями, которые приборно измеряются. Если что-то измерить нельзя, наука закрывает глаза, будто бы этого явления нет.
Между тем, Солнце светило и сто, и двести лет назад, значит, электромагнетизм существовал. Но тогда люди не могли использовать его свойства. С изобретением электричества появилась определенная модель, выстроилось целое научное направление. Человечество стало использовать законы электромагнетизма.
Вся наука базируется на эмпирических фактах, которые мы научились использовать. То есть мы не понимаем, почему так устроено, но знаем, что если тело поднять и уронить, оно будет падать. Это закон притяжения.
До сих пор среди физиков никто не понимает, что такое электрон. Почему заряженные частицы одноименные отталкиваются, разноименные притягиваются? Объяснения нет. Но есть факт. Его природа не ясна, но, тем не менее, все благополучно и широко это используют, не задумываясь о сути явлений.
Что же, на ваш взгляд, тормозит развитие современной науки?
— В настоящий момент принципиальным является следующее. Нужно опираться не только на факты, которые мы можем измерить, но и на те факты, которые объективно существуют, но которые мы не можем объяснить. Недаром кто-то из великих сказал, что истина нисколько не пострадает от того, что кто-то ее воспринимает, а кто-то – не воспринимает. Есть законы природы, нравятся они человеку или нет. Никакого значения для Мироздания это не имеет.
Существует ряд объективно существующих причин, замедляющих развитие науки. Их условно можно назвать законами.
Первый закон – это закон отторжения нового. Мы все устроены приблизительно одинаково – живем в окружающем мире, привыкаем к чему-то, и любые изменения воспринимаем не сразу, а волей-неволей отвергаем. В этом отношении красиво сказал нобелевский лауреат, основатель квантовой физики Макс Планк: «Обычно новые научные истины побеждают не так, что их противников убеждают, и они признают свою неправоту, а большей частью так, что противники эти постепенно вымирают, а молодое поколение усваивает истину сразу».
Отторжение нового заложено в нашей сути. Мы привыкаем к определенной обуви, одежде. А в науке это еще обусловлено и статусом человека, то есть отказаться от чего-то бывает и материально крайне не выгодно.
Представьте, что ученый всю жизнь над чем-то работал, получал результаты, защищал диссертации, достигал высот, и вдруг, ему показывают, что то, что он всю жизнь делал не совсем правильно. В силу инерционности мышления очень тяжело это признать. Поэтому закон отторжения нового работает всегда.
Второй закон – игнорирование фактов. Современная наука игнорирует огромное количество явлений в природе и обществе, которые объяснить не может. Приведу пример. Я начинал свою карьеру на кафедре физики колебаний физического факультета МГУ, известного своей классической старой школой. На одном из заседаний кафедры речь зашла о Нинель Кулагиной. На кафедре физики МГУ сна участвовала в экспериментах. С помощью концентрации своего внимания она могла только лишь взглядом раскрутить стрелку компаса. С точки зрения физики для этого необходимы электромагнитные поля. Поля зафиксировать не могли, но стрелка компаса раскручивалась. Также Кулагина сдвигала материальные объекты – это было зафиксировано. Например, графин с водой, весом 460 грамм. Чтобы его сдвинуть, с точки зрения физики, нужно приложить определенную силу.
Объяснения феномену Нинель Кулагиной на кафедре физики не нашлось. Ей приписывали некие невидимые нити, исходящие из рук. На одном из заседаний в Доме Учёных, посвященном достижению физики в области медицины, маститые академики утверждали, что сдвиг графина осуществлялся за счет того, что из ладоней Нинель Кулагиной вылетали микрокапельки пота, которые фокусировались, ударялись о графин и графин начинал двигаться.
Но они не рассматривали другой факт, который зафиксировали у нас на заседании кафедры МГУ, когда в вакуум большого стеклянного сосуда поместили висящий маятник (и куда не могли долетать никакие капельки пота и привязанные к ладоням ниточки!), и маятник раскачивался!
Тогда один из профессоров назвал Нинель Кулагину шарлатанкой за то, что она делает вещи, которые противоречат нашему мировоззрению. Причем он стал вести себя агрессивно в отношении Нинель Кулагиной, как обычно поступают люди, когда чего-то не понимают. Она извинилась перед профессором и попросила разрешения дотронуться до его руки. На руке у него возник ожог. В итоге никто ничего объяснить не сумел.
Исходя из того, что современная наука чего-то объяснить не может, вступает в силу Закон отторжения фактов. Если наука чего-то объяснить не может, она делает вид, что такого явления не существует, то есть игнорирует существующий факт.
За последние почти 30 лет мне приходилось встречаться с учеными, открытия которых носили революционный характер. Их не признавала так называемая академическая наука, объявляла чуть ли не шарлатанами, но проходило время, и часть открытий этих ученых становилась реальностью. Не по этой ли причине Россия плетется сейчас в хвосте научно-технического прогресса?
— Тем не менее, всегда есть ученые, готовые к осмысливанию новых знаний. Они следуют примеру известного французского физиолога 19 века Клода Бернара, который говорил о том, что наука должна строиться на других принципах – не на отторжении, игнорировании факта, а на том, что «когда попадается факт, противоречащий господствующей теории, нужно признать факт и отвергнуть теорию».
Мы по-прежнему игнорируем факты. А их бесконечное множество, особенно тех, которые связаны с человеком. Например, в годы аспирантуры мы проводили такой эксперимент, который как чудо показывают некоторые фокусники. В нем участвуют четыре человека и один испытуемый. Испытуемого (который, в нашем случае, весил около 100 кг) сажают на стул. Каждый из четверых подкладывает ему под колени и под мышки по одному пальцу и все, по команде, пытаются поднять его. Сначала ничего не получается. Но если подержать у него над головой раскрытые ладони в течение двух-трех минут, на одних пальцах даже самого тучного человека можно легко поднять чуть ли не до потолка. С точки зрения гравитации этот факт объяснить нельзя.
Наша жизнь строится по принципу: «Все, что ни делает человек, делается для человека». Человек шьет ботинки, готовит пищу, строит новое жилье, придумывает какие-то технические решения – то есть человек работает для себя и сам себе улучшает условия жизни.
Торможение имеет определенную логику. Инерционность мышления и определенный консерватизм заложены в природе человека. В науке есть понятие, которое присутствует везде, но о нем никто не говорит. Третий закон, тормозящий развитие – это искусственное усложнение проблемы. Наука занимается усложнением нарочно, не потому, что так устроен мир, а потому, что так выгодно людям.
Если ты на самом деле что-нибудь сделал, ты всегда сможешь это сформулировать. Например, Ньютон заявил о том, что тела притягиваются. Все без исключения видели, что тела притягиваются, все сами спотыкались и падали на землю. То есть знания были даны абсолютно всем. Но сидел под деревом Ньютон, как рассказывает история, и получил яблоком по голове. Он огласил то, что все знали и видели: «Тела притягиваются друг к другу».
Сейчас некоторые ученые открывают то, что было известно еще тысячи лет назад. Они покрывают свои постулаты ореолом запутанных непонятных фраз. От этого и сами они и их «открытия» выглядят нелепо на фоне сморщивания бровей и раздувания ноздрей. Может быть, именно такой видят научную мысль те, кто дает на нее деньги?
— Современная наука, чтобы подчеркнуть значимость ученых, начинает придумывать новые термины и усложняет проблему. Ученому кажется, что он станет умней, если придумает более наукообразный термин. Но фактически все явления окружающего мира просты, когда ты понимаешь суть явления.
Науку сильно тормозит то, что мы живем в материальном мире, где надо зарабатывать деньги, получать блага. Искусственное усложнение проблемы необходимо для создания наукообразия и сокрытия довольно простой сути исследуемых явлений. Этот прием широко используется в процессе подготовки и защиты диссертаций. Создаются научные направления, группы, которые абсолютно бессмысленны и не имеют отношения к окружающей нас реальности, но которые занимают и материальные, и людские ресурсы. В народе об этом говорят: «Энергия уходит в гудок».
Большинству ученых это выгодно, поскольку если убрать наукообразную терминологию и оставить только суть изученных ими явлений, их научный статус может заметно пошатнуться.
Весьма интересно описал эту ситуацию Ф.М.Достоевский в «Записных книжках: «Человек весьма часто принадлежит известному роду убеждений вовсе не потому, что разделяет их, а потому, что принадлежать к ним красиво, дает мундир, положение в свете, зачастую даже доходы».