хладный малахит сладкая черника фанфик леди баг
Она бы могла подавиться ядом на его губах, замёрзнуть от презренного взгляда. Ему хотелось сбросить с себя наваждение с её именем, содрать кожу и выбросить чертовы, почти приторные, мысли.
Это была их история. История мальчика, которому суждено было умереть, и девочки, которая обыграла судьбу, вспомнив прошлую жизнь.
Вы заставили меня поверить в вас. Я заставлю поверить их.
ВНИМАНИЕ! Здесь не будет ванильного Адриана! Если вам по душе что-то новое, где главный герой именно Кот. Вам сюда. Авторская вольность: поведение героев, непохожее на канонное, обосновывается сюжетом. В частности, поведение Адриана. Герои старше возраста, приписываемого им создателями мультфильма, поскольку для некоторых поступков и высказываний им явно надо «пожить чуточку больше».
https://www.youtube.com/watch?v=XKgXger4b6Y
— видео, частично попадающее в такт с работой.
Глава 10. Одиночество в сети
«Доброго вечера! Наверное, я напишу сейчас то, чего ты так долго ждал. И, возможно, это даже порадует, если у тебя есть подобная эмоция в довольно скудном перечне. Меня не будет в полночь на патруле. Ни сегодня, ни завтра. И… прости, ладно? Леди Б».
Плагг страдал. Делал это со вкусом, тщательно подбирая особые ноты грусти и медленно выдыхая те с протяжно-отчаянным «ах…». Он складывал лапки друг на друга, аккуратно покачивался возле огромного окна и время от времени менял позу, перекладывая хвост со стороны в сторону. Подергивая чёрными усиками, квами щепетильно выбирал лакомые кусочки сыра и, не находя вкуснейший, с теми же громкими причитаниями отбрасывал еду обратно на тарелку. Плагг страдал. И предпочитал показывать это везде. На кровати, прямо у носа мирно дремлющего Агреста-старшего, лениво отмахиваясь от стенаний Нууру и хватающегося за голову мастера Фуу, после того, как он узнавал о происходящем. На столе, томно потягиваясь на свежо-напечатанных конспектах Адриана и игнорируя укоризненно-ненавистный взгляд. В библиотеке, рассматривая беснующуюся толпу и унылое выражение лица напарника, который — он точно это знал! — тайком поглядывал на какую-то рыжеволосую девушку глубоко в душе надеясь на появление рядом с ней той, чье имя он устал уже слышать. На старой скамье раздражающего грязного оттенка, медленно выковыривая лапкой между деревяшками щепки и злясь с каждой минутой ожидания скоро окончания учебного дня. В светлой комнате, ставшей его домом, выслушивая довольно неоднозначные, едва ли не томные вздохи и скупые фразы в адрес небезызвестной и ранее упомянутой особы с синими волосами. И, в конце концов, на диване, прямо во время занятий того самого несносного блондина и всё ещё причитающего мастера, уверяющего в том, что наглому квами нельзя пересекаться с Нууру. Даже под предлогом поесть вместе и не делиться секретами, а после молчать и рассказывать о несчастной жизни глазами, лапками похлопывая плечи Агреста-старшего исключительно от нечего делать — всё равно спит. — Всё, не могу так больше, — недовольно изрёк Плагг, отпихивая от себя белую тарелку с сыром. — Это просто невыносимо! Тикки сочувственно посмотрела на друга. Тот выглядел крайне уставшим и недовольным. Котёнок то и дело подергивал пушистым хвостиком, нервно стуча лапками по керамической посудине. — Неужели так плохо? — квами почесала затылок и неловко улыбнулась. Ответом ей послужило долгое молчание, сопровождаемое громким сопением. Наконец, Плагг не выдержал: — Конечно, плохо! Эти ночные патрули в одиночестве, эти тайные вылазки в чужой дом, — котёнок раздраженно лязгнул хвостиком по мягкой подушечке. — И такое же одинокое наблюдение — да что это вообще такое? — Это любовь, — Тикки легонько улыбнулась, отчего на её пухлых щечках появились ямочки. Ей нравилось наблюдать за сотворением чего-то нового. Будь то это чья-то мечта или создание новой идеи, зарождение неизведанного ранее чувства. Левый глаз черного квами стал нервно подрагивать. Котёнок негодующе замотал головой и зашипел: — Какая любовь, сахарочек? Это игра в кошки-мышки! Мы знаем их предназначение, мастер знает их предназначение. Чёрт побери, даже мир — и тот понимает их предназначение! Так сколько эти двое будут ходить вокруг да около своих эмоций? Мне кажется, они уже свили себе гнёзда из собственных страданий и прочно там обосновались! И причём в момент мнимой борьбы с друг другом, с собой и даже миром — не понятно, кто из них палач и агнец. Тикки почесала затылок, едва заметно кивнув. Спорить с разозлённым другом не было смысла. Она понимала, что тот отчасти был прав. Маринетт закрылась дома и уже давно не выходит за его пределы, молча излечивая собственные раны. И квами искренне беспокоилась за состояние этой девочки. Уж слишком чувствительна она была, слишком ранима. Если не снаружи, то внутри. — Плагг, — окликнула котёнка усталая квами, потирая глазки. — Это ведь только начало пути. Ты же знаешь. Наберись терпения. Прочувствуй миг покоя. И забудь о том, что происходит — мы не вмешиваемся, мы направляем души. Не больше, не меньше. Только советами! Котёнок насупился, но ничего не сказал. Лишь гордо вздёрнул подбородок и тихо заурчал. Зимний вечер был прекрасен настолько, что рушить момент не хотелось. Пушистые снежинки продолжали кружиться вокруг маленьких и загадочных существ, пока те мирно сидели и любовались моментом. Всё же, им не было необходимости беспокоиться о холоде. Они его просто не чувствовали. В какой-то момент Плагг снова нахохлился, и его лоснящаяся короткая шерстка в миг распушилась. — И вообще, — квами стукнул лапкой по тарелочке. — Любовь стынет на губах. Едва ли терпкий аромат исчезает на кончике языка, как тебе вновь хочется отведать этого сладкого чувства. И ты не ждешь этого момента, ты им пользуешься — берешь своё сразу, если можешь. Потому что эту жажду не остановить. — Ты ведь сейчас свой сыр имел в виду, — Тикки закатила глаза. Глядя на то, как её напарник уже тянется к последним крошкам своего любимого лакомства с самым что ни есть невинным выражением на хитрой мордочке, лишь покачала головой. Этот проказник был неисправим. — А что такого? — Плагг пожал плечиками. — Не признаю чувств, если они не граничат с трепетом. А этим двум до трепета — как тебе до понимания моих чувств по поводу Камамбера! С этими словами черный котёнок взял в лапки парочку сырных лепешек и протянул уставшей квами. Тикки прикрыла лапкой рот и тихо хихикнула. В ответ медленно собрала сладкие крошки печенья — самое вкусное, именно то, что нравилось несносному котёнку — и протянула ему в ответ. Очередная трапеза прошла в благоговейном молчании. За тысячи лет они научились слышать тишину и находить в этом свой особый, хрустяще-сладкий смысл. Да, Плагг определённо страдал. По-своему. В одному ему понятной манере. Но прекращал это делать лишь рядом с Тикки. Снегопад наконец-то прекратился. ***
«Здравствуй, Нуар! Сегодня снова без меня на патруле. Чувство пьянящей свободы и холода в твоих глазах, должно быть, достигло своего пика. Столь возможностей без прожигающего взгляда с мой стороны, да? Прошло почти полторы недели…
Это так глупо — я знаю, что ты не ответишь. Знаю, совершенно уверена, что ты даже не читаешь этих сообщений. Но всё равно пишу. Прости и за это, ладно? (Не понимаю, зачем извиняюсь, ох. Ты ведь не видишь этого). Мне становится странно тепло, когда я изливаю мысли сюда. В этот маленький поток из сообщений, коим суждено остаться без ответа. Наверное, это должно быть неловко. Но мне — никак. Это прекрасное чувство. Леди Б».
Белоснежные пальчики мягко скользили по лиловой простыне и, не находя себе достойного пристанища, возвращались на поиски вновь и вновь с самого начала. Что они ищут? Каких прикосновений жаждут эти руки? Или наоборот — от чего пытаются спрятаться, за что им ухватиться? Синие волосы спутались, превратившись в маленькие островки по разные стороны светлой подушки. Её веки мелко подрагивали, то и дело вызывая лёгкое беспокойство при наблюдении за столь личной картиной. Она была укрыта лишь частично — пушистый плед-одеяло небрежно валялся рядом, едва ли прикрывая девичьи ноги. Блондин мягко скользнул с оконного проёма, стараясь спуститься максимально осторожно и без лишнего шума. Явно тревожный сон девушки мог в одно мгновение завершиться, сменившись не менее беспокойной реальностью. И это должно беспокоить больше всего в данный момент. Но… С другой стороны, меньше всего ему хотелось потревожить эту особу. Смотреть ей в широко распахнутые лазурные глаза. Впиваться взглядом в ответ, сверля дыру где-то в её переносице. А, может, где-то между ключиц. Прямо в маленькой выемке на тонкой шее. И отсчитывать, бесконечно отсчитывать секунды, прежде чем кто-то из них двоих выйдет из странного ступора, холодком пронесшимся по позвоночнику. Ему искренно не хотелось видеть её вот так — наяву и непозволительно близко. Слышать её движения — каждый чиркающий звук, издаваемый пушистыми тапками. Ощущать дыхание и ловить ноты беспокойства в голосе. А главное — понимать, что она ничего не скажет в ответ. Всё это — лишнее. Сегодня было достаточно того, что он пробрался в эту комнату. Воровато оглядевшись, молодой человек бесшумно прошёлся по небольшому и светлому помещению. Экран компьютера испускал тусклый свет — картинки мелькали слишком быстро, сменяя кадры один за другим. На белоснежном столе валялась куча исписанных листов, изрисованных маленьких стикеров со специальными пометками, а также целая гора бледно-золотистых ниток. Блондин невольно засмотрелся на стопку рисунков рядом. Они сиротливо лежали на кресле рядом, привлекая внимание к себе теми же стикерами, расклеенными по бокам. Повернувшись чуть в сторону, молодой человек с не меньшим интересом бегло осмотрел увесистый шкаф с книгами. Однако, мгновением погодя, нахмурился и резко отвернулся. Пара светлых прядей упала на его лицо, отчего тот недовольно шикнул. Он знал, что не имеет права находиться здесь слишком долго. Не желая более нарушать личное пространство человека, чьё имя неизменно сопровождалось какой-то кисло-сладкой горечью на кончике его языка, Адриан мягкой поступью двинулся вперёд. Желание побыстрее закончить с первоначальной целью его визита граничило с острой необходимостью несдержанно выругаться. Особенно после развернувшейся перед его чуть прищуренными глазами картины. Он никогда не наблюдал за спящими людьми. Никогда не разглядывал их и уж точно не любовался странной сонной вознёй. Наблюдать за кем-либо без веской на то причины всегда казалось ему странным. Только мимолётные и смазанные взгляды. Этого было достаточно, чтобы оценить ситуацию или внешний вид человека. Этого было достаточно, чтобы выудить мрачные эмоции, периодически мелькающие на светлых лицах. До теперь. Почему-то не мог оторвать взгляда от слегка беспокойного выражения на ее лице. Не мог также перестать периодически разглядывать полоску белой кожи, чуть выглядывающую из-под тёплой пижамы. Края розовой кофты задрались вверх, оголяя кожу девушки. Бледную, неимоверно светлую и мерцающую серебром в этом тусклом помещении. Адриан нахмурился и, всё же, не сдержавшись после нескольких минут внутренней борьбы, протянул пальцы к её одежде. Осторожно, почти не касаясь девушки, легонько потянул верхнюю часть пижамы вниз. Почти брезгливо. Почти скривившись. С жутким желанием выругаться на кончике языка. Несносная девушка всегда оставляла бледную тень негодования вокруг его мыслей, медленно просачиваясь сквозь каждую из них. И это было чертовски плохо. Потому что каждый гневный комок воспоминаний о ней, каждое пылко брошенное слово и чертовски выразительный взгляд этой девушки копился в нём. Как следствие, о котором он даже не подозревал… где-то далеко, в самых закромах его мыслях прочно укоренилось желание. Такое тонкое, неокрепшее и затравленное. Почти неосязаемое. Всё ещё не принятое. И, как маленький, но весьма важный итог, — опасное. Желание копилось, набирало силы и рано или поздно оно грозило достигнуть своего апогея. Стать апофеозом всех действий и каждого не нарочно брошенного острого слова. Вот только посыл этого желания мог измениться в любую минуту. Всё зависело лишь от того, чем решил себя наполнить юный Адриан Агрест. Увы, он пока сам не знал. Мягко проведя пальцами по линии светлой кожи ещё раз, юноша торопливо убрал пальцы, обтянутые в кожаную перчатку, назад за спину. — Здесь довольно прохладно, а ты так беспечно раскрыта перед… монстрами под кроватью, — хриплый голос разрезал тишину в помещении. Он подцепил край пушистого пледа другой рукой и быстро укрыл им девушку, всё ещё беспокойно метавшуюся на мягкой постели. Убедившись, что она всё ещё в мире грёз, устало вздохнул. Вспоминая недавний диалог с собственным квами, ему хотелось удариться головой о стену. — Кожа к коже, помнишь? — ехидный голос квами действовал на нервы. — Ты можешь осуществить обмен энергией только так. — Зачем ты мне это говоришь? — Адриан скучающе приподнял светлую бровь. — Да так, — Плагг невинно поелозил лапками по краю дивана. — Вдруг ты испытываешь тоску по своей Леди, которая — как неожиданно — нуждается в завершении цикла по обмену энергией. — Я жил с омерзительным ощущением холода под кожей достаточно, чтобы прочувствовать его. Мы почти сроднились, — блондин лениво пожал плечами. — Мне вполне комфортно сейчас. И лишь мимолётный блеск в глазах свидетельствовал о лжи. Такой тонкой и искусной, что поверил бы любой. Любой, да. Вот только маленький говорливый кот, безо всякого стыда точащий коготки об угол дорогого дивана, не был любым. Он видел всё, даже когда не хотел этого. При этом, несмотря на ехидство, присущее одному из самых сильных квами, Плагг был тактичен. Иногда. К счастью утомлённого Адриана, это был именно тот самый редкий случай, когда котёнок позволял себе быть таковым. В этот раз он предпочёл сделать вид, что не заметил небольшой лжи — увиливания — со стороны одного запутавшегося в собственных чувствах юноши. Закончив портить мебель, Плагг сладко потянулся и, не глядя на раздраженного блондина, заговорил: — Тебе, может, и очень комфортно. Даже более чем. Но речь была не о тебе, милый Адрикинс, — котёнок сымитировал голос светловолосой подруги юноши, которую просто терпеть не мог и, получив в свой адрес весьма пламенный взгляд, насмешливо продолжил: — Не твоя Леди испытывает несколько иные чувства, не находишь? Бедняжка явно метается от леденящих душу ощущений. Может, терпит изо всех сил. А всё потому, что цикл обмена энергией завершается в ней самой — ты фактически не испытываешь зависимости. Ах, какая жалость! И тем не менее, на редкую тактичность, озорства котёнку было не занимать. Он оттачивал мастерство острых замечаний всегда и везде. В особенности на стоящем рядом молодом человеке. Адриан скрипнул зубами. — Мне всё равно, ясно? — жесткий ответ не заставил себя ждать. — Если она и испытывает дискомфорт, то пусть позаботится о своем благополучии и спокойствии сама. Это не я пропускаю патрули. Не желая продолжать данную тему, блондин резко махнул рукой. Разговор был закончен. — Ты ничего не видела, поняла? — Адриан устало потёр переносицу, спрятанную под чёрной маской. — Пусть это. — он неопределённо обвел рукой комнату и поморщился. — останется между мной и твоей тенью. Разумеется, спящая девушка не ответила. Лишь чуть сморщила нос и отвернула голову в сторону. Квами, уютно расположившаяся рядом, так же сделала вид, что ничего не заметила — только едва заметно в мраке ночи улыбнулась. — Но, чёрт побери, сегодня ты этого стоишь, — он вздохнул, словно сбрасывал с собственных плеч тяжкий груз. Возможно эти слова и были таковыми. Блондин нервно провёл рукой по волосам, приглаживая вспушенные прядки. Он не понимал, что привело его сюда поздно ночью. Почему один из патрулей превратился в это. Нечто неловкое, странное и чертовски обескураживающее. Прямо как она сама. И совершенно очевидно Адриан не до конца осознавал, зачем это делает, но чувствовал в этом действии острую необходимость. Не для себя, нет. Только для нее. Начиная привычный патруль с одного и того же места, в какой-то момент сознание просто отключилось, а ноги привели сюда. Прямо на крышу её дома. Адриан не любил лгать себе. Старался избегать этого до последнего. И, раз даже подсознательно его самого тянет сюда, он смирился. Но только в этот раз. Ему даже удалось согласиться с единственным разумным доводом: это простая формальность. Что-то вроде благодарности за заботу о нём. О всех них, в тот самый день. Понимая, что больше оттягивать с целью визита нельзя, блондин мягко сгреб копну волос с собственного лба. Трижды чертыхнувшись, всё же склонился над спящей девушкой. А затем развернул её голову к себе. Почти неощутимо, как дуновение первого весеннего ветра, столкнулся своим лбом с её. Задержался на несколько секунд. Удостоверившись в том, что её бледная кожа приобретает розоватый оттенок, быстро отстранился. — Этого хватит на какое-то время, беспечная Леди Б, — насмешливый голос звучал странно. Он пытался скрыть неловкость. И далеко не перед спящим человеком. Лишь перед самим собой. Уже стоя на балконе её дома, он жадно принялся вдыхать морозный воздух. Практически давился им, словно это могло остудить его пыл. Увы, кожа на светлом, чуть нахмуренном лбу продолжала предательски гореть. ***
«Наверное, я совершенно сошла с ума, Нуар. Я продолжаю писать. Утром или вечером. Бесчисленное количество раз. Строк. Сообщений. Право, это должно быть так неловко… Но мне всё ещё нравится. Здесь ты не осудишь меня: ни словом, ни взглядом. А также мне нравится чувствовать, что мы под одним солнцем сейчас, думать, что ты где-то недалеко негодуешь по поводу моего отсутствия (хотя бы самую малость!) и занимаешься своими делами. Повторюсь, но это здорово иметь такую странную однобокую связь, делиться своими спутанными мыслями и возникшими из ниоткуда идеями.
И я только сейчас осознала в полной мере, что, кажется, пишу тебе с первой нашей встречи. Будь то мелочь или нет. У тебя весьма стойкая нервная система. Ты ещё ни разу не поставил меня в чёрный список. Стоп… Ты же этого не сделал, верно? Я только хотела сказать, что появлюсь при первой же опасности. Прежде — не жди. И хорошего тебе дня! Леди Б».
Натаниэлю это нравилось. Нравилось рассматривать до мельчайших деталей всё, что делает эта девушка. Как проводит мокрыми пальцами по ткани, как разглаживает смятые уголки, как смотрит на своё творение, чуть закусывая нижнюю губу и слегка хмурясь. Как сгорбится после того, как просидит в одном положении хотя бы пару минут и как смущенно улыбается, замечая свои испачканные в чернилах руки на светлых пижамных штанах. Ему нравилось видеть каждое пятнышко смущения на этих чуть пухлых щеках, усыпанных веснушками. И безумно радовало слушать её мелодичный голос. Она рассказывала много, говорила иногда торопливо, а иногда наоборот — неожиданно иссыхала, медленно облизывала губы и блеяла истории хриплым голоском на полтона ниже. Ему нравилось изучать вместе с ней все принесенные им заранее задания по пропущенным ею курсам, перекидываться невинными взглядами и скромно касаться друг друга в момент обмена тетрадями. Она была прекрасной девушкой, сотни раз приняв его извинения за тот случай с его достаточно не мужественным поступком. И сотни раз улыбнувшись в ответ. Маринетт Дюпэн-Чэн неожиданно стала важным человеком в его жизни. Он пришёл к ней сразу же на следующий день после злополучного «приключения», коим прозвали родители случившееся в школе. Натаниэль не стал раскрывать правду никому: ни где был, ни кого видел, ни что произошло. Кто знает, тот знает. Кто видел — тот увидел предостаточно, чтобы врезать себе в память довольно неоднозначные картины. С кровавой такой отдушиной. И произошедшее посреди учебного коридора в здании Франсуа Дюпон не нуждалось в пересказах. Разве что, в молчании. Как-то так негласно и вышло: никто не стал делиться впечатлениями и переживании о злополучном дне. Никто не вопил о недовольстве в сторону одной хрупкой, но весьма эксцентричной фигуры. Никто и думать не хотел о тревоге, что охватила ранее сердце. Все хотели просто забыть. Испарить мрачные ощущения, согнав страх, намертво прилипший к коже. Но не могли этого сделать лишь они — три девушки, которые стали свидетелями собственного «крушения». В разное время и при разных обстоятельствах, Натаниэль услышал историю каждой. Подробную и совершенно его потрясшую — от Кагами, периодически сжимающую от переполнявшего ее стыда стопку старых тетрадей, попавших под руку. Усталую и весьма ироничную — от Альи, которая твердо решила избавиться от всех точек над пресловутым «и», но только тех, что неизменно оказывались рядом с одним смуглолицым эксцентричным парнем. В конце концов, ему удалось узнать яркий и весьма тревожный рассказ от усталой Маринетт, не желавшей кому-либо зла, но почему-то злящейся на саму себя. И Натаниэль понял одно, вынеся для себя собственные выводы из этой многоликой истории: все они, три маленькие девочки с множеством тревог в душе, рассыпались на мелкие осколки. Те самые, по которым пробежал каждый испуганный ученик. Те самые, которые нельзя собрать. Но… что более его удивило — девушки не стали сокрушаться. Ни одна из них. Они просто собрали каждое стеклышко, оторванное от их души, и сделали чертову мозаику. А затем благодушно пригласили его на «выставку». Там не выписывали красочные строки рядом с предоставленной картиной, там не играла задушевная музыка. Там было пусто. Возможно, мрачно. Зябко и морозно. Но он топтался в самом центре возле бесконечных полотен, бережно слепленных из самых маленьких и странных цветов стеклышек. Осторожно проводил не по-мужски изящными пальцами по их, пытаясь уловить грани каждой из них и, при возможности, сгладить острые углы. И, в конце концов, он оценил. Каждый поступок, каждую несмелую, но с каждым разом все более открытую улыбку, и этот тихий, по-зимнему светлый смех. Это невозможно описать точнее для весьма зажатого и неуверенного в себе Натаниэля. Он просто был там. Был на странной «выставке» обличий этих девушек. Обновлённых, уверенных и более резких, чем когда-либо. Эти метаморфозы, которые ему удалось увидеть прямо перед собой, фактически в непозволительной близи, сильно волновали. А, может, ему просто нравилось. Это изменило его самого. И как-то так вышло, что из всех этих троих, пленила его именно Маринетт. Мыслями, поступью, взглядами. В ней было странным всё. И это всё хотелось иметь рядом. Однако, не у каждой любви бывает счастливый конец. Особенно если она слепа и… не является любовью. Влюбленность жестока с сердцами слабых. И Натаниэль Куртцберг познает эту истину сполна. ***
«Я не помню, какой сегодня день. И не знаю число. Не слежу за своим окружением. Наверное, это делает меня плохой Леди… Но ты ведь это и так знаешь, не так ли? Сегодня что-то пошло не по плану «в этот день ничего не произойдёт — в этот день будет лишь кофе». Кое-что всё же случилось.
Увы, даже незнание не освобождает от ответственности, сказал бы ты. Охотно соглашусь. Поэтому слежу за новостями и отправляю тебе очередной маршрут с подозреваемыми в последних преступлениях, о которых упоминала ранее. Надеюсь, это поможет — я знаю также, что ты их искал. Даже если ты не читаешь мои сообщения — пусть это будет здесь. Мне так спокойнее. Леди Б»
«Ты знал, что в самом остром желании провалиться сквозь землю и мечтая оказаться невидимым, тебя непременно достанут даже в самых немыслимых и забытых всеми богами местах? Я не догадывалась о подобном исходе. До сегодня.
И… будет снегопад. Наверное, твой костюм жутко скрипит при минусовой температуре. Береги ушки или что там лучше поберечь котам в морозную погоду? В общем, береги это. Леди Б»
— Сегодня утром была обнаружена опасная группировка, находящаяся в розыске вот уже несколько недель, — вещал мелодичный голос по ту сторону экрана. — Преступников, связанных и подвешенных на столбах возле Администрации городского управления, обнаружил во время патруля…. Не желая слушать далее, Маринетт лениво щелкнула по клавиатуре, останавливая репортаж. — Похоже, кто-то весьма успешно проводит время, — девушка тихо хмыкнула, вставая из-за стола и разминая на ходу плечи. Спина уже не саднила, но вот чесалась изрядно. Периодически приходилось изворачиваться в самые немыслимые позы, чтобы хоть как-то дотянуться до зудящих мест на бледной коже. Тикки вздыхала, отслеживая незамысловатые пируэты, проделываемые девушкой возле стола. — Остановись, девочка, — квами подлетела к Маринетт и укоризненно взглянула той прямо в глаза: — Хватит паясничать, возьмись за дело. — Осуждаешь? — синеволосая продолжала дёргать руками, пытаясь достать до ярко-розовых следов от когда-то глубоких порезов. Несмотря на замечание квами, свои действия она не прекратила. Наоборот, даже с большим усердием принялась тянуться к желанному участку на спине между лопатками и начала периодически подпрыгивать, пытаясь достигнуть поставленной цели. — Осуждаю, — Тикки недобро покачала головой. — Вот уже месяц как осуждаю. Перетерпи этот период и прекрати отвлекаться на подобные мелочи. — Если я не буду отвлекаться на подобные мелочи, — Маринетт склонила голову в сторону порхающей квами. — То очень скоро сойду с ума в собственноручно созданной одинокой крепости. Не без удовольствия прикрыв глаза, после того, как конечная цель шатания и прыжков по комнате была достигнута, синеволосая удовлетворённо улыбнулась. Она перевела взгляд на окно, за окном которого бушевала непогода и её улыбка постепенно стала стихать. Время её затворничества подходило к концу. Там, за светлыми стенами её дома, кипела жизнь. Она бурлила в каждом уголке этого города. Насыщала людей новыми эмоциями и избавляла от старых. Однако она сама продолжала сидеть здесь — где-то между столом и собственной кроватью. Всё движение было сосредоточено вокруг этих двух точек. Ничего не хотелось. Словно безграничная апатия охватила её в тот момент, когда она забрала бабочку окровавленными руками и в последнюю секунду рванула с ней к Тикки. Зияющая дыра в груди заросла в тот самый момент очищения акумы, вот только болеть почему-то не перестала. Словно эта боль становилась сильнее с каждым днём, давила изнутри и лишала последних сил. Тик-так. Маринетт поморщилась, почувствовав тягостные ощущения снова. Осторожно коснулась рукой того самого места прямо под рёбрами. — Снова болит? — внимательная квами тревожно смотрела прямо в нахмуренное лицо девушки. От неё никогда нельзя было утаить даже самую незначительную мелочь. — Скорее, напоминает о себе. Снова. — Нуар, — Тикки щелкнула лапками перед синеволосой. — Он нужен тебе. И ты прекрасно знаешь, почему это происходит с тобой. Ты провела очищение от злой акумы сама. Без его участия. А это является прямым дисбалансом в энергии вашей работы! Всё должно быть слажено. Именно поэтому Леди Баг не может работать одна — сила разрушения необходима ровно также, как и сила созидания. Маринетт поморщилась, слушая очередную порцию наставлений от своей квами. За последние несколько дней это повторялось всё чаще. И хотя боль подозрительно-невероятным образом стала гораздо меньше ещё неделю тому назад… Полностью она так и не прошла. — Остановись, прошу, — Маринетт притворно застонала и прикрыла ладонью глаза. — Я слушаю это практически каждый день с того самого злополучного дня. — И ровно с того самого дня игнорируешь замечания! Нуар обязан передать тебе свою энергию во время командной работы. Ты зависима от этого в большей степени! — Почему это я — зависима, а Нуар — нет? — Маринетт засеменила к мягкому ковру. — Хотя камень Чудес Нуара и считается самым мощным, он также и самый неустойчивый. А квами, являющийся воплощением самой силы разрушения, не в состоянии контролировать невероятно огромную мощь в одиночку. Именно поэтому носитель обязан быть невероятно силён и всячески сохранять баланс между силой и её воплощением. — И как это связано с тем, что я вынуждена каждый раз обмениваться энергией с Нуаром? — девушка заинтересованно посмотрела на Тикки. — Напрямую, — квами серьёзно кивнула. — Поскольку сила Нуара способна подавить любую другую, он обязан поделиться частичкой этой энергии с тобой. Таким образом он как бы избавляет от всех фантомных и реальных следов, а также воздействий акумы на тебя, а сам избавляется от скопленной в нём отрицательной энергии, возникшей после слияния со своим квами. — То есть, он всё же зависим от меня? — уточнила девушка, почесав подбородок. — Да, — согласилась Тикки. — Но в гораздо меньшей степени. Ты просто помогаешь ему поддерживать разумный баланс в силе разрушения, тогда как он сам как бы обновляет твою мощь созидания, очищая от всяких потоков энергии, с которыми тебе довелось пересечься в пылу сражения. — Получается, это что-то вроде завершающего этапа после того, как акума исчезает, а разрушенный город возвращается в прежний облик, только для нас самих? — Именно так, — квами кивнула, радуясь втайне тому, что её наконец-то услышали. — Это обязательный ритуал, чтобы ваши силы пришли в норму. Но в этот раз вы не только не взаимодействовали, но ещё и не работали вместе! Маринетт снова скривилась, услышав очередную фразу, используемую Тикки каждый день. — Было бы странно идти к Нуару сразу после разгрома в школе и просить о помощи. Он мог понять, кто скрывается под маской — все знали о количестве запертых в Франсуа Дюпон в тот день! У Тикки задергалось правое веко. «Прав был Плагг. Мне тоже нужен отпуск. Очень нужен!» — Вот скажи мне, — наконец не выдержала девушка после нескольких минут молчания. — Ты же повторяешь всё это раз за разом не потому, что мне сильно плохо. А потому, что мне пора вернуться? — Наконец-то ты поняла, — Тикки вздохнула, опускаясь на мягкую кровать. — Я уже боялась, что этот момент не наступит. — Завтра не может не наступить, — синеволосая пожала плечами. — Но оно может подождать. Услышав конец фразы, у Тикки снова задергалось веко. А когда Маринетт принялась с привычным усердием заниматься домашними делами, мордочку квами перекосило окончательно. — Ты ведь хочешь этого, — зачем-то прошептала тихо она. Маринетт замерла, так и не донеся к столу стопку с книгами. Сжала корешки своими пальцами, отчего парочка листов неестественно изогнулась. Прямо как и её спина. — Хочу, — искренно призналась девушка. — Очень хочу. Но боюсь. «Все — возможно. Два отщепенца судьбы — вот уж вряд ли». Ей почему-то казалось, что она хочет видеть одного и совершенно точно боится увидеть другого. Эти зеленые глаза прожигали насквозь. Ярко-лиственные у Нуара. Ничего не выражающие. Ничего не ждущие. Но такие строгие. И блекло-травянистые у Адриана Агреста. Требующие. Подчиняющие. Чего-то жаждущие. Они казались такими разными. И оба просто сводили её с ума. Однажды она проснулась посреди ночи от нестерпимого жара и увидела тень прямо у своего окна. А когда протёрла глаза — её уже не было. Этот мираж Нуара, похожего на Адриана Агреста во мраке ночи был таким явным, таким осязаемым, что на какое-то мгновение ей даже показалось: он и правда тут был. Они тут были. Его — их? — запах витал здесь, намертво впитываясь в её вещи. После этого стало тепло. Она сходила с ума. Не должно было, но стало. Ощущение мороза, терзающего внутренности и доводящее до исступления, куда-то испарилось. Но покоя не прибавило. Мысли продолжали скручиваться в тугие узлы, пальцы стучали по ткани, а глаза бегали по пестрым заголовкам. Ничто не помогало, ничто не радовало. Она снова сходила с ума, периодически потешаясь над собственным воображением. Не было и дня, точнее ночи, чтобы она, будучи в полном бреду, не видела странную тень, пляшущую под её веками. Тень, со странными малахитовыми искорками, поблёскивающими во мраке её захламленной комнаты. — Чего ты боишься, девочка? Все тебя ждут! — продолжила разговор негодующая квами. — Боюсь быть не до конца понятой. — Никто не знает всей правды о том дне, кроме тех людей, что там были. А они — те, которые там были, — не знают той правды, которая ведома тебе. Алья получила довольно полную версию происходящего. Кагами видела чуть более широкую историю. А она, она сама испытывала смешанные чувства. Радость — от того, что юная Кагами Цуруги стала постоянной гостьей в её доме. Неловкой, смущенной, но довольно дерзкой и по-прежнему острой на крепкое словцо. Эта девушка приносила в её комнату немного хаоса, немного сумбура и очень много благодарности. Беспокойство — от того, что некогда задорная и вездесущая Алья Сезар оборвала все связи с первой любовью и ни разу — ни единого разу — так и не упомянула о ней. О нём. Удивление — от того, что Нино Лейф стал ей почти что другом. Открытым, искренним и упрямым. Он начал приходить вместе с Кимом и долго молчал. Глазами спрашивал слишком многое, но всегда получал один и тот же ответ, брошенный Маринет мимолётно — жди. И покорно следовал этому совету. А сегодня… Сегодня он наконец заговорил. Усталость — от того, что их с Натаниэлем проект никак не мог завершиться. Каждый стежок необыкновенного платья, который она вообразила в своей голове по-прежнему не соответствовал воплощению. Жажду — увидеть одного или избежать другого. Причем каждый раз два имени, два человека меняли своё положение, оказываясь то на первом, то на втором месте. Время шло, а сомнений становилось всё больше. И это всё… Конечно же. Сводило с ума. Великая сила — неведение. Маринетт знала многое, но по-прежнему не видела основного. — Слишком велико это множество разных обличий, слишком странные стороны у этой самой правды, не находишь? Тикки нервно хихикнула, по-своему понимая фразу девушки. Собравшись с мыслями, квами пожала плечиками и насупилась: — Всё может быть, вот только полная картина у тебя. И что-то мне подсказывает, что решение уже давно тобой принято — ты хочешь вернуться, завершив свое паломничество по самым старым углам библиотеки. Но почему-то продолжаешь холить и лелеять эти стены. Они без тебя не упадут! — Но я без них вполне могу это сделать, — парировала Маринетт, закусив губу. Закатив глаза, Тикки отрицательно покачала головой. — Соберись, — неожиданно тихо сказала она. — Кто-то идёт. Квами поспешила скрыться от любопытных глаз, быстро юркнув под кровать. Девушка же, как в замедленной съемке, перевела любопытный взгляд на прекрасное, некогда светлое окно с бледно-бежевыми рамками. На то самое, которое исчезло с мерцающим блеском. — Вот чёрт, — удивлённо пробормотала она. Глядя на то, как некто с синей кожей и в странном костюме влезает к ней в комнату, Маринетт отрешенно осознавала: время рутины закончилось. — Не стоит меня пугаться, Маринетт, — бархатный голос незнакомца был столь мелодичным, столь и подозрительным. Девушка сдвинула брови на переносице, пытаясь понять, откуда он её знает. — Кто ты и что здесь делаешь? Тебе разве не говорили, что следует сначала получить приглашение в гости, затем постучать в дверь и лишь когда тебя пригласят — вламываться в дамскую спальню? Как грубо! Ты, похоже, упустил все пределы вежливости. Девушка говорила это быстро, назидательным тоном, попутно пытаясь оценить силу и намерение врага. — Сегодня мой день рождения, — просто сказал незнакомец. — И я хотел тебя увидеть. «Нат?!». Понимая, что случится непоправимое, если пока ещё мирный юноша выйдет за пределы этих стен, девушка выдавила из себя подобие улыбки. На удивление, ей не было страшно. Её спина продолжала жутко зудеть, покрасневшие глаза побаливать от нескольких часов чтения, а исколотые мелкими иголками пальцы требовали отдыха. И лишь душа так остро жаждала страстей господних. А, может, целого вороха грехов. «Надо признать, мне этого не хватало». Только сейчас девушке показалось, что она жива. Эмоции бурлили в комнате, и она даже не думала усмирить их поток. Эта игра началась задолго до неё, тогда зачем же её останавливать? — Что ж, дорогой незнакомец, — синеволосая усмехнулась, медленно заправляя прядки волос за ухо. — Ты увидел меня. Натаниэль сдержанно кивнул, стараясь скрыть неуверенность. Он знал, чего хочет от этого вечера. Только её. Месть Хлое Буржуа подождёт. — Я не обижу тебя. Никогда бы не посмел этого сделать, — начал рыжеволосый юноша, чуть стушевавшись под удивленным взглядом. — Я лишь хотел пригласить тебя сегодня вечером… — На прогулку? — услужливо подсказала девушка, избегая того самого слова, комом застрявшем в его горле. — Д-да, на прогулку, — смущённый молодой человек торопливо кивнул. — Ты не откажешь мне, проведешь этот вечер вместе со мной? «Боюсь, прекрасный Натаниэль, у меня нет выбора…». Рыжеволосый юноша тем временем мазнул карандашом по планшету и небольшой лист выскользнул прямо оттуда ему в руки. Он протянул лист в сторону девушки. — Ох, спасибо, — она посмотрела на рисунок и поражённо замерла. Это была она — её портрет. Чувственный, тонкий. Без каких-либо красок, но такой же удивительный, как и все работы этого человека. Ранее ей доводилось видеть разные наброски, но это… Это было удивительно. Она была красивой. Никогда не считала себя таковой. Но здесь показалась себе чертовски привлекательной. — Так что скажешь, мы можем встретиться сегодня вечером? «А что же ты, дорогой злодей, будешь делать все это время? Нет, уж… надо торопиться». — Да, — она выдохнула это с лёгкостью, стараясь унять покалывание на кончиках пальцев. — Однако, зачем ждать позднего вечера? Мы можем встретиться гораздо быстрее. — Желаешь избежать метели? — юноша посмотрел в окно. — Что-то вроде этого, да, — спешно согласилась Маринетт и взмахнула руками. — Тогда, — он подошел к дыре в её стене и нарисовал что-то на своём планшете, пристегнутом к руке. — Увидимся у Нотр-Дам на левом берегу, на закате! С этими словами рыжеволосый взмахнул карандашом и за его спиной возникли крылья. Он сиганул с её окна прямо в низ, более не говоря ни слова. А девушка так и продолжила смотреть, как быстро возвращается её окно на место. Кусочек за кусочком поверхность становилась такой же, как и была до прихода Натаниэля. — Вот это наследил, — Маринетт присвистнула, глядя на мутные следы на своём ковре. Хотя, конечно же, имела в виду далеко не пятна. И это тоже. Сводило её с ума. ***
«Сегодня почти юбилей нашей с тобой тишины. Надеюсь, твой день не проходит мимо, и ты занимаешься чем-то полезным. Иногда, в худшие моменты, следует смотреть вверх. Леди Б».
На небе ломтиком лимона повисла бледная луна. Вздыхает грустно кот влюбленный. И я всю ночь не знаю сна. Со свистом втянув в себя воздух, девушка резко вскочила и перечитала снова. А затем снова. Звон повторился спустя несколько минут, ставших для неё целой вечностью. И Маринетт, уже с некой опаской, взглянула на светящийся экран.
Со скрипом крутанувшись на носочках, девушка уставилась прямо перед собой. Кот на крыше, кот на крыше… Тоскливая знаю, жизнь неземная твоя. Кот на крыше, кот на крыше… В значительной ты — одинокий как я. — Что ж, Леди Б, — молодой человек недовольно поджал губы и протянул вперёд банку с бабочкой. Его глаза блестели так, что рядом с ним померкли все огни. Она нервно сглотнула. — Прекрасная, зимняя погода, не так ли? Хотелось бы по этому поводу перечитать некие 248 сообщений в живую. Некоторые я даже распечатал. — Вот чёрт! — День первый, отрицание…