Что такое публичное высказывание
Установленный законом запрет на публичное выражение государственным служащим своего мнения относительно деятельности органов государственной власти не является абсолютным
Признано не противоречащим Конституции РФ нормативное положение Федерального закона «О государственной гражданской службе Российской Федерации», устанавливающее запрет государственному гражданскому служащему допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в т.ч. в СМИ, в отношении деятельности государственных органов, включая решения вышестоящего государственного органа либо органа, в котором служащий замещает должность, если это не входит в его должностные обязанности.
По мнению Конституционного Суда РФ, это положение не может рассматриваться как не допускающее публичного выражения государственным служащим своего мнения, суждений и оценок о деятельности госорганов. При этом предполагается, что при оценке правомерности действий государственного служащего (в т.ч. сотрудника полиции) необходимо учитывать содержание допущенных им публичных высказываний, суждений или оценок, их общественную значимость и мотивы, а также соотношение причиненного им ущерба для государственных или общественных интересов с ущербом, предотвращенным в результате публичного выступления.
Кроме того, необходимо учитывать и наличие либо отсутствие возможности у государственного служащего защитить свои права или государственные либо общественные интересы, нарушение которых послужило поводом для его публичного выступления, иными предусмотренными законом способами. Значимыми при оценке правомерности указанных действий государственного служащего, как отметил Конституционный Суд РФ, могут быть и другие обстоятельства.
РАМКИ СВОБОДЫ МЫСЛЕЙ И ИХ ВЫРАЖЕНИЯ ПРАВООХРАНИТЕЛЯМИ_анализ некоторых запретов
Представляю черновик моей новой статьи. Буду признателен за замечания, дополнения и вопросы коллег по представленному тексту.
— Что представляется вам неточным, невнятно изложенным, спорным в данной статье? Почему?
— Чем надо бы статью дополнить? Какие примеры будут уместны (возможно, известные вам)?
— Следует ли изменить структуру работы? Если да, то почему и как?
— Что вас не удовлетворяет в изложении стилистически?
— Какое название будет точнее отражать содержание статьи?
— Чем бы вы дополнили перечень ключевых слов?
— Для аудиторий каких юридических журналов, на ваш взгляд, статья представляет больший интерес?
С началом нынешнего века в нашем обществе определился устойчивый запрос на реформу органов внутренних дел. Многие помнят, что в этом смысле знаковым стал апрель 2009 года, когда начальник одного из столичных ОВД, находясь в состоянии опьянения в супермаркете, учинил беспричинный расстрел граждан. После этого состоялось беспрецедентное публичное обсуждение плана реформы и предпринят ряд организационно-управленческих мер. Милиция преобразована в полицию, серьезно повышено денежное содержание сотрудников, существенно изменена законодательная основа работы правоохранительного ведомства. Несмотря на некоторые позитивные сдвиги в соответствующей сфере желаемый результат в целом не наблюдается, и совершенствование системы МВД России по-прежнему стоит в перечне важнейших государственных задач.
По-видимому, нужны каждодневные и длительные усилия всех заинтересованных сил без надежды на сиюминутный результат и одно волшебное действие, которое в одночасье всё изменит. Одно из направлений такой черновой работы – мониторинг соответствующего раздела законодательства, выявление и устранение его дефектов с тем, чтобы кадровое наполнение МВД отвечало общественным ожиданиям, чтобы сотрудники правоохранительного ведомства имели правильные ориентиры, были надлежащим образом мотивированы.
1. Общий запрет на публичные высказывания
В пункте 5 части 1 статьи 13 «Требования к служебному поведению сотрудника органов внутренних дел» Федерального закона «О службе в органах внутренних дел и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» закреплен запрет для сотрудника органов внутренних на публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе в средствах массовой информации, в отношении государственных органов и должностных лиц, общественных объединений, организаций, социальных групп и отдельных граждан. Исходя из буквального толкования текста закона, запрет носит почти тотальный характер, поскольку распространяется на любые высказывания, суждения и оценки, если только их выражение не входит в его служебные обязанности.
Сам факт существования приведенной правовой нормы порождает ряд серьёзных вопросов. В чём заключаются основания её включения в действующее законодательство (декларируемые и фактические – если они различаются)? Как соотносится данная норма с другими правовыми нормами, насколько удачно (или неудачно) вплетается она в российскую правовую систему? Какие санкции определены за нарушение содержащегося в норме запрета? Какое влияние оказывает данная норма на поведение сотрудников органов внутренних дел и, опосредованно, на правопорядок, который они должны поддерживать? Какова практика применения предусмотренных в законе санкций за нарушение запрета? Каковы возможные в будущем последствия существования и применения рассматриваемой нормы?
У меня нет ответов на все поставленные вопросы, по крайней мере, ответов исчерпывающих. Однако важный этап любого исследования – сама постановка проблемы и детализация научных задач, которые ею предопределяются. Этот этап нередко ценен сам по себе, если проблема ранее не замечалась, если в результате соответствующими идеями заражаются другие исследователи, и они рано или поздно находят адекватные ответы на поставленные вопросы. Кроме того, определенные суждения, умозаключения уже имеются, и я хочу ими здесь поделиться.
2. Коллизии с Федеральным законом «О полиции»
2.1. В Федеральном законе «О полиции» содержится норма, которая вступает в коллизию с нормой, установленной Федеральным законом «О службе в органах внутренних дел и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее – Закон о службе в ОВД), и эту коллизию целесообразно разрешить. В противном случае создаются предпосылки к необоснованному привлечению к ответственности добросовестных и профессиональных сотрудников полиции. Суть противоречия вот в чем.
В пункте 4 части 1 статьи 12 Федерального закона «О полиции» на полицию возложена обязанность участвовать в пропаганде правовых знаний. Этот пункт добросовестными сотрудниками понимается так, что при каждом удобном случае полицейский должен разъяснять гражданам требования соответствующих законодательных актов, причем как в служебное, так и во внеслужебное время, и для этого не следует каждый раз запрашивать согласия руководства.
При этом правовая пропаганда предполагает публичное высказывание сотрудником суждений и оценок о деятельности законодательных, правоохранительных и судебных органов, в частности, изложение обязанностей, правомочий и запретов для тех или иных органов и должностных лиц, приведение для доходчивости реальных примеров из практики сотрудника, его коллег или использование тех показательных случаев, что доведены до сведения общества через СМИ, Интернет-ресурсы и т.д.
Для наглядности допустим, что к оперативному уполномоченному уголовного розыска, дознавателю или к иному полицейскому (имеющему высшее юридическое образование и богатый профессиональный опыт) обратились учителя, члены родительского комитета школы, где учится ребенок полицейского, с просьбой выступить перед детьми и (или) родителями на тему предупреждения и пресечения и ответственности за хулиганства, жестокие расправы, которые все чаще учиняют школьники над своими сверстниками, а затем цинично выкладывают видеозаписи издевательств в сети Интернет.
Допустим также, что полицейский откликнулся на поступившую к нему просьбу, подготовился и в свое личное время выступил перед соответствующей аудиторией. Такие действия одобряются Федеральным законом «О полиции», но запрещаются Законом о службе в ОВД. По крайней мере, они могут быть расценены как нарушающие указанный выше запрет – ведь поручения от руководства о публичном выступлении полицейский не получал, и в его функциональных обязанностях выполнение такой работы не зафиксировано.
2.2. В Федеральном законе «О полиции» закреплено право сотрудника полиции на внесение предложений о совершенствовании деятельности полиции (пункт 5 части 1 статьи 28). Причем это право определено как одно из основных.
Подобную норму не содержал Закон РСФСР «О милиции» и по этому признаку, на мой взгляд, Федеральный закон «О полиции» в лучшую сторону отличается от своего предшественника. Создана правовая предпосылка для мобилизации профессионального потенциала небезразличных к интересам службы, творчески мыслящих и просто грамотных сотрудников, имеющих профессиональный опыт и способных к его анализу, поставлена под сомнение система, которая отражена в известной пословице («Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»).
Между тем прежде, чем вносить соответствующее предложение субъектам, уполномоченным принимать решение, разумно вынести его на обсуждение заинтересованных и компетентных лиц, с тем, чтобы основательно проработать, выявить все «за» и «против», увидеть и оценить иные, альтернативные варианты. Оптимальным способом будет, например, обсуждение в Интернете, на профессиональном форуме. Однако если полицейский поступит так, он нарушит содержащийся в Законе о службе в ОВД запрет на публичные высказывания, суждения и оценки – ведь соответствующее поручение ему не давалось, полицейский действовал инициативно, проработка такого рода предложений для последующего внесения служебной обязанностью полицейского не является.
3. Коллизия внутри Закона о службе в ОВД ‑ ущемление права на преподавательскую и научную деятельность
3.1. Конституция РФ гарантирует каждому свободу литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания (ч. 1 ст. 44, ч. 2 ст. 26). С учетом этого конституционного положения части 4 статьи 34 Закона службе в ОВД, ограничивая право сотрудника на работу по совместительству, тем менее разрешает ему любую преподавательскую, научную и иную творческую деятельность (если она не приводит к возникновению конфликта интересов и не влечет за собой ухудшение выполнения сотрудником обязанностей по замещаемой должности в органах внутренних дел).
Однако возможно ли преподавать историю, социологию, юриспруденцию, другие гуманитарные дисциплины, не высказываясь о деятельности государственных органов и их должностных лиц, общественных объединений, граждан? И возможно ли при этом не нарушить запрет, содержащийся в пункте 5 части 1 статьи 13 Закона о службе в ОВД, если обращение преподавателя к аудитории (учебной группе, потоку, курсу) всегда носит публичный характер?
3.2. Важно также отметить, что ведение любой научной деятельности сопряжено с последующим опубликованием полученных результатов – без этого такая деятельность в большинстве своём утрачивает смысл. Опубликование же означает публичное высказывание, как в устной форме (на различных научных форумах, в ходе интервью), так и в письменной (в журналах, научных сборниках, монографиях, на Интернет-ресурсах и т.д.). Если исследователь высказывается по вопросам истории, социологии, различных отраслей права, другим гуманитарным отраслям науки, то он неизбежно затрагивает различные аспекты устройства (переустройства) государства, его функций (их изменения, перераспределения), наблюдаемых результатов деятельности государственных органов, их должностных лиц.
Вот почему сотрудник органов внутренних дел, работающий по совместительству в научных и (или) педагогический учреждениях, не относящихся к системе МВД России, нарушает и обречен регулярно нарушать рассматриваемый здесь запрет.
4. Ограничение потенциала ведомственной науки
По общему правилу, должности профессорско-преподавательского состава и научных сотрудников в учебных и научных учреждениях системы МВД России замещаются полицейскими и иными сотрудниками органов внутренних дел.
Отсюда следует, что носящие погоны исследователи имеют право анализировать и обнародовать результаты анализа лишь тех тем, которые поручены им руководством – если в рамках выбранных тем надо высказываться или оценивать государственные органы и должностные лица, общественные объединения и организации, и проч.
Между тем, ученый, если он занимается наукой по призванию, как правило, характеризуется независимостью от мнений окружающих, в своих суждениях и оценках он опирается на объективные данные, а также собственный интеллект, интуицию. Поэтому, выбирая тему для исследования, руководствуется собственными представлениями об актуальности для общества той или иной темы, учитывает личные возможности в её раскрытии.
Вот почему, если заглянуть в творческих портфель исследователей, чье имя известно и уважаемо в науке и кто состоит (или состоял) на службе в органах внутренних, то можно обнаружить, что значительная часть (если не большинство) научных трудов подготовлена не в связи с поручением руководства, а по своей инициативе, исходя из собственных представлений об актуальности соответствующих тем для правоохранительного ведомства, правовой системы в целом, для общества и государства. Иными словами – все эти люди формально-юридически являются (или могли бы стать) нарушителями запрета, содержащегося в пункте 5 части 1 статьи 13 Закона о службе в ОВД.
5. Каковы последствия, настоящие и будущие
5.1. Анализируемый запрет не ограничен историческими рамками и государственными границами. При его буквальном толковании сотрудник органов внутренних дел не вправе высказываться не только об современных российских государственных органах (исполнительных, законодательных, судебных) и их должностных лицах, но и о субъектах иной государственной принадлежности, а также об органах, общественных объединениях, организация любой направленности (помимо прочего, нельзя, видимо, осуждать, фашистские партии и экстремистские организации), и о лицах, давно ушедших в историю. В частности, нельзя публично высказываться (если это не входит в служебные обязанности сотрудника), об указах русского царя Алексея Михайловича, о деятельности фараона, правившего в Египте несколько тысяч лет назад, равно как и о деятельности малоизвестного гражданина Новгородской республики, жизнеописания которого обнаружены или будут в исторической летописи, либо при раскопках, на берестяных грамотах.
5.2. Несоблюдение анализируемого запрета в Законе о службе в ОВД расценивается как грубое нарушение служебной дисциплины (см. пункт 15 части 2 статьи 49), что, в свою очередь, дает основание на применение к сотруднику дисциплинарного взыскания в виде перевода на нижестоящую должность либо на расторжение контакта с таким сотрудником и его увольнение со службы в органах внутренних дел (см. пункт 6 части 2 статьи 82).
5.3. Информации о том, сколько сотрудников было привлечено к ответственности за нарушение запретительной нормы, содержащегося в пункте 5 части 1 статьи 13 Закона о службе в ОВД, в чем конкретно выразилось нарушение, и какое взыскание наложено на виновных, в открытых источниках обнаружить не удалось. Можно уверено предположить, что её там и нет, поскольку это отдельная и трудоемкая исследовательская задача, для решения которой требуется формирование и финансирование исследовательской группы, получение доступа к электронным базам данных и бумажным архивам кадровых подразделений МВД России, изучение и обобщение большого количества документов во всех регионах страны. Ну а в качестве гипотезы заявлю, что привлеченных к ответственности нарушителей пока насчитывается немного, но ситуация в любой момент может измениться. Рассматриваемая норма – «дремлющая», она может не применяться вообще, может применяться избирательно, а если в правовой политике по каким-то причинам появится соответствующий тренд – будет применяться массово.
Новости Барнаула
Опросы
Спецпроекты
Прямой эфир
Можно ли преследовать людей за слова?
Необходимо ли уголовное преследование за высказывания, направленные на возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения? Подлежат ли уголовному запрету только призывы к насилию и дискриминации или какие-то иные действия? Возможно ли однозначно и недвусмысленно определить в законе состав призывов к насилию или дискриминации? Какими должны быть особенности уголовного преследования, должны ли быть уголовно наказуемыми, помимо высказываний, публично совершенные действия, направленные на возбуждение ненависти или вражды? Требуется ли вообще специальная статья, предполагающая наказание за призывы к высказываниям или действиям такого рода, – и если она не требуется, то какова должна быть ответственность за такие призывы?
Что такое публичное высказывание применительно к интернету?
Александр Верховский: Первое, что хочется спросить: а можно ли вообще преследовать людей за слова? Ответ будет: безусловно, можно, это происходит везде, в том числе и в США, просто потому, что слова являются разновидностью деяния. Второй вопрос: откуда берутся основания для специальных законов о преступлениях на почве ненависти? Ответ: это происходит из представления о равноправии как о фундаментальной ценности, грубое покушение на которую должно быть наказуемо. Задача в том, чтобы найти баланс в соблюдении основных гражданских прав и свобод. И непонятно, почему нужно все начинать с нуля, – я думаю, мы должны выбрать правильный ориентир, например, Совет Европы.
Как бы я хотел видеть 282-ю статью? По натуре я эволюционист и склонен считать, что любые изменения приводят к лучшему. К тому же из-за медленности этих изменений нет причины сейчас формулировать некий идеальный закон. Я отталкиваюсь от более важного – от насильственных преступлений, совершаемых по причине того, что у нас называется мотивом ненависти. То, что они наказываются более строго, и то, что ненависть является отягчающим обстоятельством, – это общепринятая практика. Вопрос в том, из ненависти по каким признакам совершается преступление. Это зависит от данного общества, от ситуации, от наличия консенсуса в том, что дискриминация по такому-то признаку является предосудительной. Если подобие консенсуса есть, то тогда это может быть криминализовано.
Если есть такие преступления, то и публичные призывы к совершению такого рода преступлений тоже могут рассматриваться как преступления. Я считаю, что могут быть криминализованы публичные призывы к совершению тяжких преступлений на дискриминационной почве. Всякие же высказывания унизительного толка (унижение достоинства) я бы декриминализовал, это должно быть предметом административного преследования или гражданского спора. Статья бы радикально сократилась.
Одной из важных вещей является и то, что призыв не обязательно выражается в форме глагола повелительного наклонения. Тем не менее это должен быть понятный призыв, а не что-то, что можно вычитать с большим трудом. Соответственно, это должен определять следователь или судья, а не множество привлеченных академических экспертов. Интересно и то, насколько список этих мотивов ненависти может включать также политическую или идеологическую ненависть. Важно отрегулировать вопрос и о публичности высказывания – например, что такое публичное высказывание применительно к интернету? Ведь есть шкала, которая не может быть установлена в законе, но может вытекать из практики. И, наконец, последняя частность – мотив ненависти может пониматься по ассоциации (например, недавний случай нападения киргизских националистов на киргизских девушек за то, что они гуляют с таджикскими парнями).
У этой проблемы есть и важный политический аспект. Я дискутировал с Владимиром Миловым, и он сказал, что не хотел бы иметь такую статью в Конституции, чтобы не осуществлять с ее помощью политические преследования. В демократическом государстве не президент применяет статьи Уголовного кодекса, а независимый суд, и каким бы замечательным закон ни был, без независимого суда он будет применяться не самым лучшим образом. На суд всегда ложится большая нагрузка – он оценивает сами высказывания, их контекст и возможные последствия. Можно сказать, что с нашей нынешней властью и судами трудно ожидать, что они справятся, отсюда возникает идея, что лучше вовсе отменить нормы как невыполнимые. Но, с другой стороны, с нынешней властью их нельзя и отменить.
И последнее: что делать с теми, кто уже осужден? Среди них почти никто не находится в заключении – за исключением тех, кто осужден и за насильственные преступления. Мне кажется, что если добиться какого-то изменения составов 280-й и 282-й статей, это автоматически станет условием для пересмотра всех вынесенных ранее приговоров, и этого достаточно.
Наказывать за слова лишением свободы – это не XXI век
Дмитрий Аграновский: Я хочу напомнить диспозицию статьи 282 – это действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека или группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, совершенные публично или с использованием СМИ. По первой части предусмотрено наказание в виде двух лет лишения свободы, по второй части – до пяти лет лишения свободы. На мой взгляд, статья, аналогичная 282-й, нужна, но у нас из-за расплывчатости формулировок под эту статью попадает практически все, что угодно, и статья, которая должна была бы ограждать граждан от унижения по различным признакам, превратилась в инструмент борьбы с инакомыслием. Если говорить о корректировке, то я бы убрал слово «действия» – это очень расплывчатая формулировка и «социальную группу» – под это тоже можно подвести все что угодно.
На сегодняшний день основным доказательством по делам 282-й статьи является экспертиза. Она, как правило, проводится людьми некомпетентными, и кого угодно могут признать виновным в чем угодно (например, выражение «Долой самодержавие и престолонаследие» было признано призывом к свержению существующего строя). Экспертизы такого рода необходимо в принципе исключить из процесса, идеально было бы, если по всем этим статьям у нас были присяжные, но такого мы дождемся не скоро.
Также категорически необходимо исключить лишение свободы, потому что наказывать за слова лишением свободы – это не XXI век. Санкции должны быть небольшими, как правило, само по себе привлечение к ответственности действует достаточно отрезвляюще, тем более что под эту статью попадает в каком-то смысле элита общества, люди, которые хотят что-то изменить в обществе. Еще, к сожалению, на сегодняшний день эта статья носит избирательное действие, ее даже назвали «русской статьей», так как она действует только в одну сторону. В довершение к вышесказанному добавлю, что в формулировке необходимо оставить лишь дискриминацию, а саму статью нужно смягчить, лишь тогда это может превратиться в работающий инструмент.
Намерения человека – самый трудноустанавливаемый элемент преступления
Наталья Холмогорова: Моя позиция совершенно бескомпромиссна: 282-ю статью нужно отменить. Это чуть ли не единственная статья в Уголовном кодексе, из которой совершенно не ясно, что она запрещает делать и за что наказывает. Любая статья начинается с описания деяния – например, кража, убийство, то есть сразу дается описание действия. В 282-й статье преступное деяние формулируется как действие. Из опыта мы знаем, что под этим понимаются в основном словесные действия, высказывания, публикации, но из самого закона это никак не следует. Вспомним пример с дагестанской свадьбой, гости которой стреляли в воздух. Это действие возбудило ненависть и рознь по отношению к гражданам Дагестана? Судя по реакции общества, возбудило. А почему же стреляющих не привлекли по 282-й статье? Потому что нет такой практики.
Итак, я считаю нужным отменить статью, я считаю, что уголовные нормы, карающие за слова, в законодательстве недопустимы, за исключением случаев, когда высказывания являются частью другого преступления. Часто 282-я статья используется при оценке насильственных преступлений в качестве квалифицирующего признака, то есть вместо того, чтобы сказать, что преступление было совершено по мотивам национальной ненависти, преступнику, помимо того, что он совершил, приписывают 282-ю статью. Все, что касается высказываний, должно отойти в гражданско-правовую сферу, в этом не должно разбираться государство. Что касается призывов к противоправным действиям – они должны быть запрещены, но этот запрет должен быть административным.
Если я с кем-то враждую, то совершаю преступление?
Александр Даниэль: Я категорический противник 282-й статьи в любом ее виде. Также я противник закона о противодействии экстремистской деятельности, принятого в 2002 году. Слова могут представлять собой состав преступления, но только для квалификации тех или иных высказываний совершенно не нужно никакой статьи. Какие действия, совершенные с помощью слов, могут быть преступными? Оскорбления, подстрекательства к совершению уголовных преступлений – но для них есть свои отдельные статьи. Давайте задумаемся: разве ненависть это преступление? Если я с кем-то враждую, то совершаю преступление? Тогда почему слова, направленные на возбуждения этих чувств, являются преступлением?
По последним двум пунктам – мне кажется, что насильственное действие, вызванное не корыстными, а интеллектуальными побуждениями, более опасно для общества. Например, если я устраиваю еврейский погром, чтобы пограбить, – это одно. Еще важны и границы понятия подстрекательства – оно может быть прямым или косвенным (к первому можно отнести «Бей жидов», потому что бить людей – хулиганство, а ко второму – мои рассказы о том, какие они омерзительные, я вроде бы просто высказываю свое мнение, но отсюда кто-то может сделать неправильные выводы). Может быть, косвенные подстрекательства не нужно криминализировать.
Еще один важный вопрос – а если подстрекательства выражены в форме художественного творчества? Дает ли какие-то преференции человеку, совершившему подстрекательство, тот факт, что он совершил это в виде романа или стихотворения? Мне бы хотелось, чтобы такие преференции были. Хотя, с другой стороны, художественное творчество может действовать сильнее, оно в этом смысле опаснее, но оно и неприкосновеннее. Мне кажется, многие вопросы нам поможет решить внедрение в сознание человека того, что он никогда не сможет почувствовать принадлежность к собственной культуре сильнее, чем в случае, когда он с уважением и интересом относится к чужим культурам.
282 статья сформулирована хреново
Если смотреть более подробно. «Возбуждение ненависти или вражды». Давайте заглянем в словари русского языка, чтобы выяснить, что такое ненависть. Оказывается, что это сильная вражда. Второе – это понятие социальной группы. Вообще понятие социального не для законов – в силу своей безразмерности. Социальное можно формировать по любому признаку – например, помните, у Конан Дойля был «Союз рыжих».
Далее: я считаю, что унижение по различным признакам, относящееся к высказываниям, нужно декриминализировать. Криминализацию нужно оставить лишь в случае призывов к насилию или дискриминации, причем такие высказывания должны быть связаны с посягательством на права человека (то есть не просто «кавказцы плохие», а что-то вроде «нужно запретить смешанные браки»).
И еще – как быть с распространением публикаций, текстов, разжигающих ненависть по отношению к представителям других конфессий и национальностей? «Mein Kampf», например. Не запрещать их – значит признать то, что они могут быть в открытом доступе и публичном поле, и то, что их можно рекламировать. Такого рода иски о признании материалов экстремистскими должны рассматриваться вышестоящими судами с выходом на апелляцию Верховного суда. Все-таки мы не можем бежать впереди Европы, в европейских странах эти нормы спящие, они редко применяются.
Я полагаю, что оптимальнее всего звучит предложение Александра Верховского. Еще я бы оставил либо ненависть, либо вражду и вывел бы в отдельную диспозицию понятие унижения, потому что общественная опасность всех этих действий разнится.