Что такое рассудок в любви
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
Александр Сергеевич Пушкин. «Рассудок и любовь»
Александр Сергеевич Пушкин
Младой Дафнис, гоняясь за Доридой,
«Постой, — кричал, — прелестная! постой,
Скажи: «Люблю» — и бегать за тобой
Не стану я — клянуся в том Кипридой!»
«Молчи, молчи!» — Рассудок говорил,
А плут Эрот: «Скажи: «ты сердцу мил!»
«Ты сердцу мил!» — пастушка повторила,
И их сердца огнем любви зажглись,
И пал к ногам красавицы Дафнис,
И страстный взор Дорида потупила.
«Беги, беги!» — Рассудок ей твердил,
А плут Эрот: «Останься!» — говорил.
Осталася — и трепетной рукою
Взял руку ей счастливый пастушок.
«Взгляни, — сказал, — с подругой голубок
Там обнялись под тенью лип густою!»
«Беги! беги!» — Рассудок повторил,
«Учись от них!» — Эрот ей говорил.
И нежная улыбка пробежала
Красавицы на пламенных устах
И вот она с томлением в глазах
К любезному в объятия упала…
«Будь счастлива!» — Эрот ей прошептал.
Рассудок что ж? Рассудок уж молчал.
Античные мотивы у Пушкина появляются рано и проходят через все творчество. Искусство древних греков и древних римлян привлекало поэта гуманистическими идеалами, гармоническим единством содержания и формы. Примеры анталогической лирики встречаются уже среди лицейских стихотворений. В числе подобных произведений – «Рассудок и любовь». Оно представляет собой пастораль. Жанр этот восходит к античной буколике. Его главная особенность – прославление простой жизни на природе. Часто персонажами пасторалей в музыке, литературе, живописи становились пастухи и пастушки. В России жанр получил широкое распространение в восемнадцатом столетии. Увлекались им сентименталисты и их предшественники. Среди наиболее популярных авторов – Карамзин, Сумароков, Богданович. В пасторали нашла отражение тоска по идеальному прошлому, временам, когда человек умел гармонично сосуществовать с природой.
Стихотворение «Рассудок и любовь» написано в 1814 году. Соответственно, относится оно к ранней интимной лирике Пушкина. Образ героини произведения – абстрактно-отвлеченный. Ей дано древнегреческое имя Дорида. Ни о какой психологической точности в описании характеров персонажей здесь и речи не идет. Впрочем, это и не нужно. Пушкин дает читателям зарисовку из античных времен, рассказывает занимательную историю, в которой любовь одержала победу над разумом. Молодые люди – Дафнис и Дорида – испытывают радость первого чувства. Вот только девушка не может принять решение – открыться или нет. На помощь ей приходит Эрот – божество любви в древнегреческой мифологии, олицетворение любовного влечения. Пушкин представляет его озорным плутом, способствующим соединению двух сердец. Пейзаж в стихотворении носит условно-декоративный характер. Фактически упоминается только одна деталь – «тень лип густых». Все остальное отдано на откуп читательскому воображению, которое само должно нарисовать и зеленые поля, и журчащие ручейки, и бурные ключи со свежей водой, и прочие подобные детали, характерные для жанра пасторали. В стихотворении употреблено множество риторических восклицаний. Большая часть из них принадлежит Дафнису, что позволяет передать горячность и повышенную эмоциональность влюбленного молодого человека.
Было бы странно искать реально существовавшую девушку, которая могла бы претендовать на роль адресата рассматриваемого текста. «Рассудок и любовь» — это обаятельное подражание древним авторам, талантливо написанное и, скорей всего, никаких отсылок к биографии Пушкина не имеющее.
«Рассудок и любовь на примере повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза»
Онлайн-конференция
«Современная профориентация педагогов
и родителей, перспективы рынка труда
и особенности личности подростка»
Свидетельство и скидка на обучение каждому участнику
«Рассудок и любовь на примере повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза»
Кожухова Вера Яковлевна, учитель русского языка и литературы
Обобщить признаки сентиментализма как литературного метода на примере повести Н.М. Карамзина «Бедная Лиза».
Развивать умение рассуждать на поставленную проблему, опираясь на повесть, свои личные примеры.
Воспитывать у учащихся внимательное отношение к чувствам людей, их душе.
Ознакомить уч-ся с понятием «ранний брак», причинами вступления в такой брак, возможными причинами расторжения брака.
Познакомить с представительным органом ЗАГС; дать представление о значении Семейного кодекса.
Формировать уважительное отношение к семейным традициям, чувство личной ответственности за взаимоотношения в семье.
Развивать творческую активность уч-ся.
Способствовать сплочению коллектива путем совместной деятельности.
Раскрыть проблему суицидов среди подростков, повлиять на сокращение суицидов среди подростков
Формы и методы работы: беседа, чтение наизусть.
Только влюблённый имеет
право на звание человека.
I. Стихотворение А.С.Пушкина “Рассудок и любовь” (чтение наизусть).
— Как вы думаете, почему урок по повести Н.М.Карамзина “Бедная Лиза” мы начали с этого стихотворения?
— Как стихотворение Пушкина перекликается с повестью Карамзина? (темы “твёрдого ума” и “нежнейшего чувства”)
— В повести речь идёт о любви, о том вечном, что волнует сердца. В каком литературном направлении обращается внимание на внутренний мир лирического героя, его чувства? (сентиментализм)
2. Проверка домашнего задания.
— Назовите признаки этого литературного метода на примере повести “Бедная Лиза”. (проверка домашнего задания составление таблицы)
Тезис, цитаты из текста
1. Автора интересует душа героев, их чувства
2. Герои – обычные люди, нет акцента на их происхождение.
3. Обожествление природы.
3. Работа с текстом.
— Посмотрим, как в повести прослеживается тема “рассудка и любви”.
Найдите эпизоды, где говорится о мечтах и желаниях Лизы, о её счастье.
— В чём особенности такой любви? (она платоническая)
— Какое определение даёт этой любви сам автор, выделяя его курсивом? (любовь-дружба)
— Лиза отдаётся чувствам, не думая о том, к чему это приведёт. Вот она – всемогущая сила любви.
— А у героя иное представление о любви. Какое? (С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии. Это любовь-страсть.)
— Как в повести появляется тема страсти? (Эпизоды: Лизу хотят выдать замуж – встреча с Эрастом- объятия – поцелуй – утрата невинности. “Мрак вечера питал желания”. Природа на вмешивается, она молчит, давая право выбора Лизе.)
— С чем связаны мысли Эраста? (с воспоминаниями)
— Таким образом, на страницах повести автор говорит о разной любви: с одной стороны – любовь-дружба, с другой – любовь-страсть, тем самым показывая многоликость этого чувства и как бы давая понять, что оно ожжет быть как прекрасно, так и опасно.
— Найдите предупреждение Карамзина молодым людям. (повесть написана для них, то есть для вас, юных читателей.)
— В чьи уста вкладывает автор рассуждения? (Это мать Лизы, её разумный взгляд на выбор друзей.)
— Как развивается в повести тема рассудка? (Сцена расставания Лизы с Эрастом, когда Лиза произносит фразу “У меня есть мать!”)
— Почему рассудку Лизы не дано взять верх над чувствами? (Чувства не поддаются контролю. Они сильнее разума, что характерно для сентиментализма.)
— Чем это обусловлено? (повесть сентиментальная)
— Могли ли развиваться события подобным образом, например, в произведениях М.В.Ломоносова? Почему? (Ломоносов представляет классицизм, подчинение личного общественному, чувств – разуму; Карамзин – сентименталист: внимание к отдельному человеку, его внутреннему миру, то есть разум подчинён чувствам.)
— О ком Карамзин говорит “безрассудный молодой человек” и почему? (О Эрасте, так как он позволял себе всё, не знал своего сердца)
— Думал ли он о последствиях любви к крестьянке? Какой выбор он сделал? (Герой не задумывается о последствиях, так как 1- просит Лизу не говорить об их тайных встречах матери, 2 – желает больше, больше – и ничего не желает, 3 – добившись желаемого, не чувствует новизны.)
— Какова позиция автора? Осуждает ли он своих героев за “падение”? (Не осуждает, он испытывает другие чувства, но не осуждение. К Лизе – сочувствие, к Эрасту – сожаление.)
— Сам автор не осуждает, он не судья. По его мнению, существует сила, которая выносит приговор. Что это за сила? (природа)
— В чём особенность образа природы? (Карамзин говорит не “природа”, а “натура”. Он делает её полноправным героем повести.)
— Какие образы, взятые из природы, характеризуют героев повести? (Лиза сравнивается с зарёй, с майским утром. Можно провести параллель Лиза – ландыши. Они белые, так же хрупка и непорочна Лиза. Она бросает их в воду, говоря: “Не владей вами никто!” Это символично. В финале повести она сама бросится в воду.)
— Природа предупреждает о возможной трагедии. Вспомните, как встречает Лизу утро? (Встречает туманом – туманное будущее)
— Какие ещё предупреждения даёт природа? (капли росы – слёзы, гром, дождь)
— Эраст оставляет Лизу. Предупреждение природы реализовалось в жизни. Но Лиза не одинока. Почему? (так как природа на её стороне, она ей сочувствует)
— Как относится к Эрасту автор? Ведь отношение к нему природы уже ясно. (“Я готов проклинать человека в Эрасте.”)
— Какую позицию Карамзина можно увидеть в этой фразе? (Позицию не писателя, а человека.
— С одной стороны гнев, с другой – жалость к Эрасту. Почему? (Потому что Эраст всю свою жизнь был несчастен.)
— Изменяет ли что-нибудь любовь Лизы? (Да. Конечно, изменяет. Пробуждается душа Эраста, но он очищается через страдания – катарсис.)
— Так что же побеждает в повести: рассудок или любовь?
— Автор, возрождая к жизни Эраста, провозглашает победу любви и остаётся в нашей читательской памяти.
— Опять вспомним Пушкина. Рассудок или любовь? Что побеждает у поэта в стихотворении? (побеждает любовь)
— Чем же руководствоваться в жизни: рассудком или любовью?
— Как поэт и писатель отвечают на этот вопрос?
— Поэт заканчивает стихотворение строчкой: “Рассудок что ж? Рассудок уж молчал.” Для Карамзина, как писателя-сентименталиста, чувства важнее и сильнее разума. Именно они делают человека человеком, если они чисты и благородны.
Вывод: Может быть и вам предстоит в жизни делать выбор между рассудком и чувствами. В наш прагматичный век часто побеждает рассудок (и даже расчёт). Классическая же литература напоминает нам, что без настоящих чувств человек теряет душу и вряд ли будет счастлив (что и произошло с Эрастом).
Хотя Карамзин и предупреждает: “Исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви”.
Писатели часто затрагивают проблему борьбы чувств и разума, но не дают ответа, ведь “тайна сия велика есть”.
Давайте поговорим о ранних браках и их последствиях. У нас в гостях ____________________ отдела ЗАГСа, которая поможет ответить на некоторые вопросы.
5. Выступление специалиста ЗАГСа.
Ранним браком считается брак, где супругам от 18 до 23 лет.
Молодые люди решают вступить в брак по следующим причинам, побуждающим их к этому шагу:
— стремление сбежать от родительской опеки;
Во всех развитых странах мира минимальный возраст вступления в брак определяется законодательством. Подобные ограничения связаны с тем, что молодые люди должны быть готовы к созданию семьи как физиологически, так и морально-психологически, чтобы сознательно относиться к обязанностям супруга и отвечать за последствия половых отношений
Во Франции женщина может выйти замуж с 15 лет, а мужчина — только с 18 лет.
В Италии Конституция более лояльна к юным влюбленным и разрешает вступать в брак женщинам с 14, а мужчинам — с 16 лет.
В Германии брачный возраст у женщин наступает с 16 лет, а у мужчин — с 21 года.
В США в каждом штате свои законы, соответственно, и возраст вступления в брак разный. Девушки могут выйти замуж в 14-15 лет, а юноши — от 18 лет до 21 года.
В Англии возраст брачующихся одинаковый — 16 лет.
А в нашей стране?(ответы уч-ся)
В Российской Федерации брачный возраст для мужчин и женщин 18 лет. В исключительных случаях допускается снижение брачного возраста на 1 или 2 года, однако в любом случае брачный возраст не может быть ниже 16 лет.
Проблема ранних браков не нова, она была актуальна и несколько веков назад и нашла свое отражение в некоторых литературных произведениях. Няня Татьяны Лариной из романа А. С. Пушкина вышла замуж в 13 лет. Герои У. Шекспира Ромео и Джульетта вступили в брак тоже в юном возрасте.
В чем причина распада ранних браков?
1. Распадаются ранние браки из-за неготовности партнеров к семейной жизни. Успех счастливого брака в хорошей подготовке к нему, достижении зрелости до брака. Не только физической, но и психологической.
2. Неправильное представление о семье.
3. Или, вступив в официальные отношения, супруги забывают о развитии отношений в браке, оставив все на фазе влюбленности. Одного энтузиазма, чувства любви не хватает, нужны знания.
4. Есть и другая проблема: партнер выбран неправильно.
5. Отсутствие опыта дружбы. Для брака требуется дружба, потому что это одна из составляющих брака.
К сожалению, не все пары, вступившие в брак, сохраняют свою семью.
Вот статистические данные по г.Благовещенск..
Число мужчин и женщин, зарегистрировавших брак
Зигмунт Бауман:
Индивидуализированное общество.
Часть III. Как мы действуем.
Глава 13. Нужен ли любви рассудок
Очерк был прежде опубликован в немецком переводе под названием «Braucht die Liebe das Vernunft?» Rhein Reden 1 (2000).
Любовь боится рассудка; рассудок боится любви. Одно упорно старается обойтись без другого. Но, когда это им удаётся, жди беды. Таковы, в самом кратком изложении, превратности любви. И разума. Отделение их друг от друга означает катастрофу. Но в их диалоге, если он случается, редко рождается приемлемый modus vivendi. Разум и любовь говорят на разных, труднопереводимых языках; обмен словами приводит, скорее, к углублению взаимного несогласия и подозрительности, чем к истинным пониманию и симпатии. На самом деле любовь и рассудок гораздо реже обмениваются мнениями, чем просто стараются перекричать друг друга.
Рассудок изъясняется лучше, чем любовь, и поэтому ей мучительно сложно, если не невозможно вовсе, отстаивать свои права. Словесные поединки заканчиваются, как правило, победой рассудка и уязвлением любви. В споре любовь проигрывает. Пытаясь вынести приговор, который рассудок признал бы обоснованным, любовь издаёт звуки, которые он считает бессвязными; в лучшем случае любви следует действовать молча. Джонатан Резерфорд изложил вкратце длинный на самом деле список сражений, проигранных любовью: «Любовь балансирует на грани неизвестного, за пределами которого теряется возможность говорить; поэтому она движет нами, не прибегая к словам». Когда нас вынуждают говорить о любви, мы «мечемся в поисках слов», но они «просто склеиваются, свёртываются и исчезают». «Когда я хочу сказать все, я не говорю ничего или говорю очень мало». Все мы знаем, что такое любовь — до тех пор, пока не пытаемся сказать об этом вслух и чётко.
На мой взгляд, существуют по крайней мере три восходящих к одной точке причины, по которым диалог между рассудком и любовью обречён на неудачу.
Начнём с того, что любви важны ценности, тогда как рассудку — польза. Любви мир видится набором ценностей, а с точки зрения разума он выглядит собранием полезных объектов. Мы часто смешиваем два этих качества — «ценность» и «пользу» — и это приводит в тупик: разве вещь ценна не тем, что она полезна? Это, конечно, говорит рассудок — и говорит он это с момента своего пробуждения в античных диалогах Платона. С тех самых пор рассудок упорно пытался и пытается аннексировать понятие ценности и отбросить все противящееся этой аннексии; зачислить «ценность» на службу «полезности»; подчинить ей «ценность» или хотя бы представить «ценность» дополнением к «полезности».
Но ценность есть качество вещи, тогда как полезность характеризует тех, кто ей пользуется. Именно несовершенство пользователя, недостатки, заставляющие его страдать, его стремление заполнить возникшие бреши, и делают вещь полезной. «Использовать» — значит улучшить состояние пользователя; «использование» предполагает его заботу о собственном благополучии.
То, чего вы желаете, вы стремитесь использовать; точнее сказать — «израсходовать», избавиться от его чуждости, превратить в свою собственность, или даже поглотить — сделать частью собственного тела, продолжением самого себя. Использовать — значит уничтожить иное ради себя. Любить, напротив, означает ценить иное ради его отличий, защищать непохожесть, желать её процветания и быть готовым пожертвовать своим комфортом, а иногда и земным существованием, если это необходимо для осуществления такого намерения. «Польза» означает выгоду для себя; «ценность» предполагает самопожертвование. Использовать — значит брать, ценить — значит давать.
Стремление использовать и ценить задаёт для рассудка и любви разные и расходящиеся пути. Но, оказавшись на них, рассудок и любовь обретают и совершенно различные горизонты. Перспективы любви бесконечны и недостижимы, они постоянно отдаляются по мере того, как она наполняет все ваше существо. Любовь не более бессмертна, чем сами любящие, и может исчезнуть, даже не приблизившись к её неясным пределам, но это не любовь, если она не считает бесконечность времени и безграничность пространства своими единственно приемлемыми пределами. Тот, кто любит, согласится с Лукой, племянником Сенеки, говорившим: «У меня есть жена, у меня есть сыновья, и все они — заложники судьбы», — с тем, что судьба всегда непредсказуема и не знает границ, и с тем, что любить — значит соглашаться, что так и должно быть. Намерения рассудка, однако, прямо противоположны: не отворять ворота, открывающие путь в бесконечность, а закрывать их, причём надёжно. Акт использования — это событие, которое происходит и завершается в пределах определённого отрезка времени: как правило, вещи теряют свою полезность в ходе их применения. Использование может стать продолжительным только путём повторения; ему недоступно самоосуществление, которое неизбежно его бы разрушило (именно в этом смысле мы можем говорить о специфической жажде «полезных предметов», разжигаемой нашим обществом потребления, как о желании желать, а не быть удовлетворённым).
Но то, что представляет собой великолепие любви, оборачивается и её несчастьем. Бесконечное всегда сопряжено с неопределённым. Его нельзя обозначить, обрисовать, измерить. Оно не поддаётся определениям, ломает любые рамки и переходит всякие границы. Отрицая собственные законы, любовь всегда опережает любую, даже самую быструю из «моментальных съемок»; о ней можно говорить лишь как об истории, безнадёжно устаревающей уже в момент изложения. С точки зрения рассудка, любовь, даже если она и стремится к правдивым образам и четким схемам, изначально несёт в себе грех бесформенности. И поскольку рассудок стремится остановить или пустить в определённое русло непокорные потоки, приручить дикие начала и подчинить себе стихии, любовь становится объектом обвинений в уклончивости, своенравии и упрямстве. Рассудок в своей погоне за пользой урезает бесконечность до ощутимых размеров. Любовь в погоне за ценностью расширяет любые пределы до бесконечности. Разум не может заходить так далеко и сходит с дистанции на середине пути. Его неспособность угнаться за чувствами и отказ от их преследования ошибочно принимается за доказательство нерешительности, «субъективности», запутанности любви и её ценностей, отсутствия в них благоразумия и смысла, в конечном счёте — их бесполезности.
Наконец, существует и третья причина для противопоставления рассудка и любви. Рассудок, если можно так сказать, предполагает верность субъекту, то есть самому себе. Напротив, любовь требует единения с другим и поэтому подразумевает подчинение субъекта чему-то (внешнему), наделённому большими значением и ценностью.
В «рекламном буклете» рассудка определяющим фактором названа свобода; «буклет» обещает свободу преследовать и достигать любые цели, лишь бы они считались достойными преследования сейчас или в будущем. С точки зрения такой свободы все «внешнее» относительно субъекта — как вещи, так и люди — это-набор потенциальных препятствий для действия, которые должны быть превращены в механизмы действия. Именно цели субъекта придают значимость этим «внешним» элементам. Никакие иные основания для утверждения значимости не признаются, если рассудок остаётся верен самому себе и нацелен на выполнение своих обещаний. Любой признак автономии и самоопределения вещей или личностей может рассматриваться и определяться только как свидетельство их сохранившейся «способности к сопротивлению». Если таковая чересчур велика, чтобы быть сломленной, с ней нужно «считаться», и в этом случае переговоры или компромисс предпочтительнее открытого наступления, — но всё равно такое решение будет принято во имя «хорошо осознанного интереса» субъекта. Если рассудок желает давать советы индивидам своим обладателям как добродетельным личностям, в его распоряжении не остаётся другого языка, кроме подсчёта приобретений и потерь, затрат и результатов, как это сделано в «категорическом императиве» Иммануила Канта.
Рассудок предлагает личности свою способность превратить её намерения в цели, управляющие поведением других; любовь, наоборот, вдохновляет личность принять намерения других за свои собственные цели. Для рассудка вершиной нравственности становится великодушная терпимость к Другому. Любовь же не опустится до простой терпимости; вместо этого она требует единения, которое может означать самопожертвование, самоотречение, то есть таких отношений, которые крайне трудно, почти невозможно, оправдать разуму.
Можно заметить, что мы нигде не касались чувств и страстей, обычно ассоциируемых с «состоянием любви» или «влюблённостью». Если «у любви есть свой разум», как настаивал Паскаль, или свои законы, логика и математика, как предполагал Шелер, если она вообще поддаётся описанию на языке, подходящем для межличностного общения, то только как особый тип взаимного выбора субъекта и Другого, как особый тип присутствия Другого, равно как и тип формирования самого Субъекта. Согласившись с этим, мы можем представить себе любовь как стержень нравственной личности и моральных отношений. В то время как рассудок боится выйти за рамки онтологического, любовь устремляется в область этического. Этика, можно сказать, создана по образу и подобию любви. Всё, что говорилось выше о любви, в равной мере относится и к этике.
В большей мере чем человек является существом думающим (ens cogitans) и повелевающим (ens volens), он представляет собой существо любящее (ens amans), говорит Шелер и добавляет, что иначе и не может быть, так как люди сначала схватывают мир в сети, сплетённые из любви и ненависти, и лишь затем подчиняют его, как сказал бы Шопенгауэр, своей воле и представлению. Уберите любовь и ненависть — и не будет никакой сети, а, следовательно — и никакого улова. Левинас, соглашаясь с утверждавшимся Шелером приоритетом этики, не считал, однако, очевидным решающий его аргумент. Насколько я понимаю, известный постулат Левинаса, (согласно которому) «этика предшествует онтологии», в отличие от утверждения Шелера, не претендует на эмпирико-онтологический статус. Он, скорее, содержит два предположения — одно феноменологическое, другое этическое.
Во-первых: чтобы понять значение этического, необходимо на время отказаться от всех прежних знаний об онтологическом по причине их иррелевантности. Во-вторых: не этика должна оправдываться с точки зрения бытия, а наоборот, бремя доказывания (onus probandi) лежит на сущем, именно оно должно продемонстрировать своё согласие с моралью.
Другими словами, нельзя вывести «должное» из «существующего», но по этому поводу не следует беспокоиться, так как «существующему» надлежит озаботиться своими отношениями с «должным». Утверждение о том, что «этика предшествует онтологии», должно переводиться на язык морали как «этика лучше онтологии».
Но так как никакого правила ещё не было сформулировано в то время, как ответственность возникла с первым появлением Другого, эта ответственность лишена содержания: она ничего не говорит о том, что следует делать — она лишь утверждает, что с этого момента всё, что делается, будет считаться верным или неверным в зависимости от того, как оно отразится на Другом. Относительно Левинаса, глубоко религиозного философа и верного последователя Талмуда, важно заметить, что, широко используя доктрину заповедей, он разъясняет только одну из них: «не убий». На одной этой заповеди может быть выстроена вся система нравственности, поскольку она требует согласия на вечное общество Другого, на сосуществование с ним — со всеми неясными и непредсказуемыми последствиями. Она предписывает вести совместную жизнь, взаимодействовать и общаться; всё остальное остаётся неопределённым — пустым чеком, который нам предстоит заполнить своими действиями. Именно эта неопределённость и вводит нас на территорию этического.
Другой великий религиозный мыслитель и моралист нашего столетия, Кнут Легструп, высказывается более конкретно о вызывающей раздражение, но всё же священной неопределённости этической нормы:
Каков именно статус «безусловной ответственности» Левинаса и «неартикулированной команды» Легструпа — это весьма сложный вопрос.
Ответы располагаются между двумя полярными точками зрения, принимаемыми в этической философии: между верой в божественное, не требующей доказательств происхождения этики, и понятием о ней как о кодифицированной «воле общества», продукте условностей, сформировавшемся в процессе исторического опыта на пути проб и ошибок, даже если в его основе и лежали рациональные подходы к оценке предпосылок человеческого сосуществования. Левинас и Легструп стараются примирить крайние точки зрения и показать, что не требующее доказательств наличие нравственной нормы и человеческая ответственность за озвучивание неартикулированного понятия обусловливают и приводят в движение друг друга, не противореча одно другому. В том видении морали, которое предлагается Левинасом и Легструпом, есть место и для того, и для другого; скажем больше, их одновременное присутствие обязательно.
Но совместная проповедь двух великих мыслителей не ограничивается попыткой разрешить самую противоречивую антиномию моральной философии. Наиболее важная часть их учения — это опровержение высказываемого или подразумеваемого логического допущения, свойственного всей или почти всей современной этической философии, согласно которому основы этики страдают от элементов неопределённости и выигрывают от уверенности, заложенной в чёткой букве закона; соответственно, «быть нравственным» означает в конечном счёте соответствовать этической норме.
Общераспространённому представлению о морали, сформировавшемуся по образцу закона, Левинас и Легструп противопоставляют взгляд на мораль как на вызов; как на проблему ответственности за слабость Другого, а не ответственности перед высшей властью. Тем самым в противовес идее, согласно которой разрешение этического противоречия представляется конечным актом, завершающимся тогда, когда составлен всеобъемлющий рациональный и свободный от противоречий нравственный кодекс и узаконено его неоспоримое превосходство, Левинас и Легструп постулируют ответственность как бесконечное, непрекращающееся условие существования человека. Из идеи безусловной ответственности и неартикулированных требований следует, что нравственные существа можно распознать по их постоянному беспокойству и самоосуждению, по неискоренимому подозрению в том, что они ещё недостаточно нравственны, что ещё не всё возможное сделано, что в моральном требовании содержалось нечто большее, чем им удалось расслышать.
Теперь мы готовы предложить гипотетический ответ на вопрос, вынесенный в название главы. И ответ этот: да, любовь нуждается в рассудке, но он необходим ей как инструмент, а не как прикрытие, извинение или оправдание.
Любить, как и быть нравственным, означает быть и оставаться в состоянии вечной неопределённости. Любящий человек, как и обладающая моралью личность, дрейфует между терпимостью, которая чаще всего садится на мель безразличия, и собственническим порывом, который слишком легко и быстро разбивается о скалы принуждения; при этом и любящий, и нравственный субъекты не имеют других вод для плавания.
Они готовы принять любую помощь, которую только могут найти, и обещание содействия со стороны рассудка звучит заманчиво. Им, в конце концов, нужно выработать альтернативные курсы действий, просчитать риски и возможности, выигрыши и потери; они должны сделать всё, что в их силах, чтобы предвидеть влияние своего поведения на благополучие объекта любви или заботы; они должны сравнить и оценить важность требований, которые не могут быть удовлетворены одновременно недостатка имеющихся в их распоряжении ресурсов, и вычислить наилучший или наименее опасный способ распределения таковых. При решении этих и подобных задач нет ничего предпочтительнее рассудка; никакая другая человеческая способность не сделает такую работу лучше. Но именно на ремесленника, а не на его инструменты, возлагают, причём справедливо, ответственность за недостатки продукта, и именно от него ждут раскаяния и компенсации урона. Использование возможностей рационального мышления не освобождает любящую или нравственную личность от ответственности за последствия. Такая ответственность может быть отвергнута лишь вместе с любовью и нравственностью. Но это не избавляет любящую и нравственную личность от их страданий.
Обычно неопределённость погружает человека в неприятное состояние, а беспросветная и непреодолимая неопределённость воспринимается с ужасом и вызывает отторжение. Тем, кто оказался в таком положении, можно простить их отчаянные попытки освобождения. Оно может явиться лишь в форме силы, достаточно влиятельной, чтобы определить правильность предпринятых шагов и неправильность всего остального. Доверие, которым наделяют эту силу жаждущие определённости люди, обещает освобождение от груза ответственности. Теперь власть берёт на себя вину за то, что может пойти не так, как должно.
Властные структуры возникают в различных формах и имеют множество оттенков. Известны безжалостные и жестокие тоталитарные правители, которые угрожают страшной расправой за непослушание. Существуют и более мягкие варианты командного правления — в форме бюрократических иерархий, которые, не отбрасывая далеко кнут, держат наготове запас пряников. И, наконец, есть власть без офисов и почтовых адресов, обезличенная власть: наиболее известна власть большинства, вооружённая угрозой социального остракизма. Привлечённые к ответственности за содеянное, близорукие граждане всегда говорят, в зависимости от выбранной для доверия власти, что они просто «выполняли приказы», или лишь «следовали правилам», или что «все разумные люди делают то же самое».
В нашем современном обществе все эти структуры власти имеют общую черту: явно или неявно, они считают, что всегда выступают с позиций разумности (сегодня очень трудно говорить с властью, если не утверждать, что у тебя под рукой имеется прямая телефонная линия связи со здравым смыслом). Когда власти предписывают сделать, то указывают, что это не просто «должно быть сделано», а «отвечает здравому смыслу». Если кто-то проявляет непослушание, он оказывается не только нарушителем законов или правил, но безрассудным человком, противостоящим не чему иному, как здравомыслию и рациональности. Эта манера правителей может создать впечатление, что здравый смысл находится на стороне власти предержащих, — иллюзию, жертвами которой пали не только придворные поэты, но многие трезвые и критически настроенные философы. Можно, однако, посоветовать отделять идеологическое использование той или иной вещи от неё самой. Я считаю, что здравый смысл предлагает помощь тем, кто хочет уйти от ответственности, отнюдь не только через услуги представителей власти (или не в основном через них).
Подобная помощь приходит (также) через освобождение от нравственных сомнений. Определённые варианты выбора, и среди них наиболее раздражающие и болезненные, лишаются этического содержания. Тех, кто стоит перед выбором, успокаивают, говоря, что угрызения совести тут ни при чём, что их действия должны оцениваться, прославляться или осуждаться по другим критериям, более ясным и значительно менее двойственным, чем столь неуловимые и неподдающиеся точному определению категории, как благополучие или нищета других и ответственность за них. В конце концов, любовь — не лучшее состояние для размышлений, а потому и для понимания, которое призвано подсказать, как поступать дальше; да и нравственность страдает от того же недостатка. Если бы рассудок мог предложить значимый аргумент, снижающий роль последующих нравственных импульсов и даже игнорирующий их через апелляцию к тому, что подобные действия являются «морально нейтральными», то это предложение нашло бы многих ревностных поклонников. Иллюстрацией тому может служить такой пример.
Один из доводов, приводящихся обычно в пользу отказа от государства благосостояния, состоит в том, «что мы не можем себе этого позволить». Слишком уж много людей без работы и источников дохода, одиноких матерей, которым нечем кормить детей, пожилых граждан, рассчитывающих на пенсию по старости; ну, давайте задумаемся об этом, вообще стало слишком много людей — молодых и старых, мужчин и женщин, белых, чёрных и жёлтых. Мы бы с радостью помогли им всем, но этого нельзя сделать, не поделившись нашим состоянием, не повышая налоги, что было бы вредно и глупо, так как «послужило бы неправильным сигналом» и отбило бы у людей охоту зарабатывать всё больше, что вызвало бы депрессию без всякой перспективы «выхода из неё на путях роста потребления; в результате всем бы стало хуже».
Вот почему, если вас действительно это заботит, не следует быть «неразумно» щедрыми. Вполне вероятно, что не иметь возможности следовать велению сердца огорчительно и тягостно, но любви необходим рассудок, спасающий её от безрассудства. Быть может, это замкнутый круг размышлений, но «удобные» рассуждения такими обычно и являются. Они не только служат избавлению от сознания вины, но и преподносят в конечном счёте отказ делиться как нравственный акт.
Именно это я имею в виду под здравым смыслом, к которому обращаются, чтобы оправдать любовь за её неудачи, и используют как убежище от неартикулируемого этического требования и безусловности моральной ответственности. Думаю, такое использование рассудка ошибочно. Оно уводит от нравственных требований, а не предлагает шанс справиться с порождаемыми ими подлинными дилеммами.