Что такое русское скифство
Скифы и скифство в русской литературе
СКИФЫ И СКИФСТВО В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Автор статьи рассматривает историю скифов как распространенную тему русской литературы, геополитических и философских концепций, равно как и новый миф ХХ века.
The author of this article considers Scythian history аs popular theme of Russian literature, geopolitical, philosophical conceptions, new myth of ХХ century as well.
Ключевые слова: версия, история, миф, поэзия, скиф, тема,
Key words: history, myth, poetry, Scythian, theme, version
В Серебряном веке и в 1920-е гг. специалисты связывали исторические судьбы восточных славян и скифов – ираноязычного народа, который в VII в. до н. э. пришел из Азии в северное Причерноморье, вытеснил урало-алтайских киммерийцев, через несколько столетий был завоеван сарматами. Во II – III вв. н. э. в Черноморье пришли готы, их сменили гунны, сложилась Гуннская империя IV – V веков, славяне участвовали в войне на стороне гуннов; после распада империи образовались державы Аварская, Хазарская и западных турок; позже возникло Болгарское царство, от Дуная до Каспийского моря – Славяно-Русская империя Святослава, далее Киевское княжество утратило степи и Приазовье, а далее – долгая история возврата этих земель России.
Эта версия обладала колоссальным мифологическим потенциалом. Гуманитарии – писатели, художники, мыслители – придали ей статус аксиомы. В. Розанов, в 1902 г. рассуждая о благоразумном, лишенном излишеств стиле Карамзина, сравнивал его тексты с римской тогой, которую «добрый скиф накидывает на плечи варваров и варварства»; по мысли Розанова, Пушкин убрал кое-какие римские черты русской тоги, «он пошевелил под нею плечами скифа; он вообще догадался, что мы – скифы», он в этом скифе открыл «сокровища», которых не было в Капитолии; причем Пушкин – скиф, в котором русское выразилось в «совершенной естественности» и возвеличилось до «высочайшей общечеловечности», таков он в «Играй, Адель, не знай печали…» [20:121, 122]. Скифский тип современника ассоциировался со стихийностью, максимализмом, вольностью, антибуржуазностью. Н. Бердяев говорил А. Бахраху: «Я вижу в Пикассо порыв против грядущего царства мещанства, к которому ведет и капитализм, и социализм. В нем меня также прельщает, что человек латинской культуры, по рождению испанец, ощущает в себе нечто “скифское”, а ведь это близкий мне русский соблазн…» [2:417]. М. Цветаева в рассказе «Чудо с лошадьми» (1934), адресованном франкоязычной аудитории, отождествляла русских – по их качествам – со скифами и сарматами. Герой «Пушечного мяса» (1920) И. Шмелева призывал русских эмигрантов противостоять большевикам: «Скифы, на ме-сто!», «Тевтоны размяли бы галлов и англосаксов в мякиш, если бы не глупые бараны – скифы!» [VIII, 524]. Скифом называл себя увлеченный Геродотом и со вкусом его цитировавший С. Есенин. 24 июня 1917 г. он писал А. Ширяевцу о том, что их «крестьянская купница» – «скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикоплова», а петербургские писатели – «романцы» [21:70]; в «Ключах Марии» (1918) он расшифровывал символ конька на крыше крестьянского дома как скифскую мистерию кочевья; в 1920 г., анализируя в «Быте и искусстве» (1920) скифские одежды, он писал о харáктерной «причинности» их снаряжения: « перед вами невольно встает это буйное, и статное, и воинственное племя» [22:277]. Частое местоимение в теме скифа – мы или нам, нас. В стихотворении Вяч. Иванова «Скиф пляшет» ( ) читаем: «Нам, нестройным, – своеволье! / Нам – кочевье! Нам – простор! / Нам – безмежье! Нам – раздолье!», «В нас заложена алчба / Вам неведомой свободы» [10:75, 76]. У К. Бальмонта в «Скифах» (1899): «Мы блаженные сонмы свободно кочующих скифов, / Только воля одна нам превыше всего дорога», «Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем, / И бесстрашно насытим мы алчные души свои» [1:151]. О молодых скифах, соблазняющих амазонок, В. Хлебников в «Семеро» (1912) писал: «Мы предстанем перед ними, / Как степные скакуны» [25:80].
Иванов-Разумник нашел сочувствие у левых эсеров, чему посвящен труд «“Скифы” русской революции: Партия левых эсеров и ее литературные попутчики» (2007). Новые «скифы» публиковались в левоэсеровских газете «Знамя Труда» и журнале «Наш Путь». Как говорил Иванов-Разумник: «Кружок “Скифов”, “Знамени Труда”, “Нашего Пути”» [17:84]. Его альманахи «не аполитичны», но и «не партийны» [17:58], и в этом он настоящий «скиф». Он вел полемику с социал-демократами и потом с большевиками [24:150 – 186], но, примкнув к идеологии народничества, он «не пошел в партию, в то время политически его выражавшую, – в партию социалистов-революционеров» [11:121]. После ее раздела он был на стороне левых, которые, очевидно, склонны были и себя воспринимать вольными скифами: берлинское издательство «Скифы» (1920) начало работу с издания книг левоэсеровской направленности, читинское издательство «Скифы Дальнего Востока» (1921) было организовано левыми эсерами.
Любопытное совпадение, характеризующее смену политических и культурных эпох: одновременно с развалом скифской группы, вызванным арестом «скифов» в связи с разгромом левых эсеров, постепенно угасала и скифская археология. Однако скифство как духовное состояние, как представление о русской ментальности не угасло. Например, для Клюева в 1930-е гг. оно стало символом противостояния Советской власти: «Но дивный Спас! / Змею копытя, / За нас, пред ханом павших ниц, / Егорий вздыбет на граните / Наследье скифских кобылиц!» («Песнь о великой матери», между 1929 и 1934. [12:779]).
Духовный скиф – настолько содержательное и принципиальное понятие в 1910 – 1920-е гг., что в письмах, статьях, докладах появлялись суждения о подлинных «скифах» и тех, кто не вместил в себя всей скифской природы. Например, в духовном скифстве было отказано Брюсову – автору опубликованного в первом номере «Скифов» стихотворения «Древние скифы» (1916), уже первая строка которого «Мы – те, об ком шептали в старину» как раз выражает мысль поэта о наследии русскими скифства; есть там стихийность, природность, мощь («Мы ужасали дикой волей мир», «Лелеяли нас вьюги да мороз; / Нас холод влек в метельный вихрь событий», «Дни битв, охот и буйственных пиров», «Неистово-восторженные гимны» [6:II, 248]). Но Иванов-Разумник за многими историко-культурными фактами (скифы у Брюсова, как и у Геродота, – сыны Геракла, упомянуты их походы «В верховьях Тигра иль в низовьях Истры», война с Дарием, отношения с Киром, есть там и ячменное вино, и курганы, и пляски, и «суровый жрец», и жестокое обращение с рабами, и изделия из серебра и проч. [II, 248 – 249]) не различил в стихотворении настроения своего времени. В его докладе о Блоке, прочитанном на заседании Вольфилы 28 августа 1921 г., прозвучало: «Кстати сказать: в первом сборнике было напечатано стихотворение Валерия Брюсова “Скифы”, и тогда мы говорили с Александром Александровичем, насколько эти брюсовские “Скифы” мало подходят к духу сборника (настолько мало подходят, что, печатая их, мы, редакция сборника, сами переименовали их в “Древних скифов” – так и было напечатано), говорили и о том, какие “Скифы” должны бы были быть напечатанными, чтобы скифы были скифами, не “древними”, а вечными. вспомнил об этом разговоре тогда, когда в начале восемнадцатого года дал мне прочесть только что написанных своих “Скифов”» [17:84]. Брюсовское название этого стихотворения – «Мы – скифы», и ему созвучен блоковский мотив «Да, скифы – мы!» [4:III, 360]. В 1899 г. Брюсовым уже было написано стихотворение под названием «Скифы», в котором также была развита тема преемственности: «Если б некогда гостем я прибыл / К вам, мои отдаленные предки»; лирический герой природен историческим скифам: «Словно с детства я к битвам приручен! / Все в раздолье степей мне родное! / И мой голос верно созвучен / С оглушительным бранным воем» [6:I, 152]. Стихотворение было написано в московском Историческом музее; вдохновившись изображением древних скифов, поэт в черновой рукописи отметил, что эти стихи и о прошедшем, и о будущем. Таким образом, задолго до появления скифской группы Брюсов и применительно к Скифии высказал свою историческую версию о целостности цивилизации, о единстве эпох, которую потом развернул в эссе «Учители учителей», написанном в год выхода первого альманаха Иванова-Разумника. Верой в родство и преемственность эпох объясняются и «Грядущие гунны» (1904 – 1905), и «Магистраль» (1924), и лояльность к Советам. И тем не менее Иванову-Разумнику не хватило в «Древних скифах» актуальности.
Но вот парадокс: «скиф» Е. Замятин в статье «Скифы ли?» (1918) увидел лжескифа в самом Иванове-Разумнике. Замятин считал, что тот изменил скифской свободе, что его скифский лук теперь на службе, а вольница марширует под звуки духового оркестра. Используя оппозицию Иванова-Разумника «скиф – мещанин», Замятин увидел мещанина в лидере «Скифов» – и все потому, что тот, с точки зрения Замятина, не выносит инакомыслия. Причина обвинений в том, что Иванов-Разумник в статье «Две России» упрекнул А. Ремизова как автора «Слова о погибели Русской земли» (оба текста опубликованы в «Скифах» 1918 г.) за мещанский испуг перед революцией. Примечательно, что 12 сентября 1921 г. Б. Пильняк, близкий к скифству, писал Замятину: «Будем “скифствовать” до белого каления!» [5:95].
Скифство стало и эстетическим критерием, им Есенин руководствовался, когда судил о поэтике. В мае 1921 г. он, дистанцируясь от «скифов» Блока, Клюева, Замятина, писал Иванову-Разумнику: «Не люблю я скифов, не умеющих владеть луком и загадками их языка. Когда они посылали своим врагам птиц, мышей, лягушек и стрелы, Дарию нужен был целый синедрион толкователей. Искусство должно быть в некоторой степени тоже таким» [21:101]. По Есенину, настоящая скифская природа должна побуждать писателя к ассоциативности, к языку тропов. Этот и подобные отзывы, особенно о Блоке и Клюеве, не вызывали у Иванова-Разумника сочувствия. Блоковские «Скифы»(1918) для него – наиболее точное выражение духовного скифства. Стихотворение должно было появиться в третьем – не вышедшем – альманахе «Скифов».
И Иванов-Разумник, и А. Белый, интерпретируя блоковских «Скифов», акцентировали внимание на опасениях поэта за революцию, что видно из их вольфиловских докладов от 01.01.01 г.: с поражением России в войне встает угроза западной контрреволюционной и одновременно материалистической идеологии и ослабления духовного скифства, стихийности мирового процесса. Блок сам в этом контексте писал в дневнике о европейской «буржуазной сволочи» [4:VII, 318]. Но в его «Скифах» выразились и острое чувство национального позора, и сарказм по отношению к европейскому снобизму. Стихотворение написано 30 января 1918 г., а 11 января он записал в дневнике: «Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним» [4:VII, 317]. Блок высказал в «Скифах» свое понимание геополитической роли России, которое укладывается в контекст изданной в Петербурге в 1913 г. книги «Индоевропейцы» О. Шрадера, немецкого языковеда и историка, профессора, авторитетного исследователя этногенеза индоевропейцев, высказавшего свою точку зрения на их праарийскую родину. Белый в упомянутом выше докладе рассматривал стихотворение Блока как раз в свете исторической версии Шрадера. Мотивный ряд «Скифов» дает основание предполагать знакомство и их автора с «Индоевропейцами».
На картине В. Васнецова «Битва русских со скифами» (1881) в лицах скифов нет явных монголоидных черт, которые, например, показаны в работе С. Конёнкова «Голова скифской девушки» (1917). По Иванову-Разумнику, скифы лишь по воле войн брошены с запада в пространства азиатских племен, «желтолицых, узкоглазых» [23:VII]. Блок опоэтизировал в русских скифские черты. Однако азиаты ли его скифы? Не азиаты и не варвары. 11 января 1918 г. он сделал запись, обращенную к западным европейцам – политическим антагонистам: «А на морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами »[4:VII, 317]. Или: «Мы – варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары» [4:VII, 317]. И «азиатская рожа», и «узкие глаза» [4:III, 362] – лишь коварный ответ Европе, видевшей в русских азиатов. Граница Европы и Азии в «Скифах» – Урал. Во времена античности все, что за Доном (Танаисом), – это Азия. Это видно и из «Прометея Прикованного» Эсхила: Прометей, объясняя Ио, как пройти «к кочевьям скифов», а потом к землям амазонок, к «теснине Меотийских вод» (Азовскому морю), говорит: «На материк придешь / Азийский из Европы» [30:165]. Скифы и по представлениям древних занимали огромные европейские территории.
Русские-скифы у Блока – народ универсальной природы. Они восприимчивы и к «острому галльскому смыслу», и к «сумрачному германскому гению» [4:III, 361], они призывают Европу «на братский пир труда и мира» [4:III, 362], они же могут «скинуться азиатами». Такую всечеловечность Белый увидел и в «Скифах», и в Блоке, и в России – «символе судеб всего человечества» [17:39]. Оба поэта имели в виду передавшуюся скифам, а через скифов восточным славянам праарийскую ментальность. По Белому, скифы «в себе сохранили что-то от исконного, исконно арийского» [17:39]. Называя немцев «рванью», Блок писал: они «не арийцы больше», а «последние арийцы – мы» [4:VII, 318].
Блок описал зависимость Европы от России, которая либо останется щитом «меж двух враждебных рас» [4:III, 360], либо очистит место для битвы, «откроет ворота на Восток», и на Европу «прольется Восток» [4:VII, 317], она испытает ужас азиатской экспансии, которая была реальна в 1918 г.: «Китай и Япония (будто бы по немецким и английским газетам) уже при дверях» [4:VII, 329]. В ноябре 1917 г. американо-японским соглашением признавались особые интересы Японии в Китае, на Дальнем Востоке и в Сибири; 12 января 1918 г. началась японская интервенция на Дальнем Востоке.
И тем не менее Блок в «Скифах» западник. Так его называл Есенин [4:VI, 318]. Клюев – поэт с евразийским мышлением. Имея в виду «Скифов» и свой поэтический сборник «Львиный хлеб» (1922), он говорил, что в его книге – «судьба Запада и Востока», что «Россия примет Восток, потому что она сама Восток, но не будет уже для Европы щитом», что «обретение родиной-Русью своей изначальной родины – Востока и есть Львиный хлеб» [13:54]. Восток – родина, потому что там мир духа; у него Россия – Белая Индия. К Блоку, воспевавшему Россию, он относился с сарказмом: такие стихи мог «с одинаковым успехом написать и какой-нибудь пленный француз 1812 года» [13:61].
Н. Казандзакис, описав в романе «Тода-Раба» (1929) встречу в Баку Гераноса (то есть самого Казандзакиса) с Федором Тунгановым (то есть с Клюевым) – великим русским поэтом, который жаждал Востока, редуцировал в прозу такие строфы из вошедшего в «Львиный хлеб» стихотворения:
Придет караван с шафраном,
С шелками и бирюзой,
Ступая по нашим ранам,
По отмели кровяной.
И верблюжьи тяжкие пятки
Умерят древнюю боль,
Прольются снежные Святки
В ночную арабскую смоль [12:505].
В «Львином хлебе» достаточно и скифских мотивов: «Мы глухие смерчи и громы / Запряжем в земное ярмо!» [12:436], «Забубённо, разгульно и пьяно / Бровь-стрела, степь да ветер в зрачках» [12:447], «Хмура Волга и степь непогожа, / Где курганы пурга замела» [12:447], «Повешенным вниз головою / Косматые снятся шатры / И племя с безвестной молвою / У аспидно-синей горы» [12:488]. Но скифское не умаляет китежского – ни «радужного Рублева» [12:468], ни «ангелка-лампады» [12:469].
В. Хлебников, евразиец по убеждениям, в отличие от Блока и Клюева, не принадлежал к скифскому кружку, но тема Скифии разрабатывалась им целенаправленно. В ней, как в текстах Блока и Клюева, отразились историко-культурные взгляды поэта, в том числе, во-первых, его противопоставление славяно-азийского единства «ярму Европы» [14:474] и, во-вторых, его восприятие ассимиляции древних народов на территории будущей Российской империи как продвижение русской цивилизации на Восток и как факт спасения Европы от азиатской глобализации.
Само название группы «Гилея» связано со скифами (по Геродоту, Гилея – местность в Скифии). Как сказано в «Скорпионовом рондо» (1914) Б. Лившица: «О, ветр Гилеи, вдохновитель скифов!» [14:121]. Для кубофутуристов Гилея с ее «занесенными летаргическим сном» [14:321] курганами, в которых находили скифские луки, – символ расслаивающегося времени, нового творения истории, знак условности пространства, первозданной и избыточной материи. Лившиц же писал о «восточничестве» большей части будетлян, которое «носило вполне метафизический характер» [14:480].
Скифы в хлебниковском понимании – народ, повлиявший на мировую историю, ее творивший, но и растворившийся в человечестве. В «Ка» (1915) упомянута Дидова Хата – место, где жили скифы; Лейли играет на струнах времени, и одна из них обозначает год нашестия скифского племени. В «Скуфье Скифа» (1916) поход Ка и автора в скифские земли связан с чаянием будущего государства времени, с поиском бога времени – Числобога. У большинства писавших о Скифии создан образ загадочной страны; если у Блока Россия – Сфинкс, то у Хлебникова «Скифы из Сфинкса по утрам бегают по золотистому песку» [25:537]. Образ скифской истории – каменные бабы («Каменная баба», 1919; «Ночь в окопе», 1920). В основу «Аспаруха» (1911) Хлебников, опираясь на Геродота, положил историю казненного за нарушении скифских обычаев жившего в V в. до н. э. скифского царя Скила; однако автор, веря в единство пространств и времен, назвал героя именем жившего во второй половине VII в. хана протоболгар, основателя Болгарского царства, формировавшегося с участием славянских племен, а в речь скифского воина ввел славянизмы.
Скиф Хлебникова, конечно, человек стихий, страстный в любви к «утравласой деве» и в бою: «Бросают стаи конских тел / Нагие ездоки», «Звенят-звенят тетивы, / Стрела глаз юный пьет. / И из руки ретивой / Летит-свистит копье» («Скифское», 1908. [25:51 – 52]). Использовав в «Семеро» (1912) сюжет Геродота о происхождении савроматов от молодых скифов и амазонок – «дщерей великой Г и л е и», Хлебников скифским экстазом наделяет своих товарищей: это они, «страсти верны», встречают «дев холодных сердцем» [25:80, 82], похищают их мечи и платья и т. д.
М. Цветаева была далека от историософских и геополитических интерпретаций Скифии, ее лирика – отражение только скифского экстаза, для нее скиф – образ безмерности, природности, воли, всего, что порождает поэзию. Ее поразило стихотворение Б. Пастернака «Так начинают. Года два…» (1921) о цыганах – они «от мамки рвутся в тьму мелодий», их «дом – чужбина», их красота «страшная» [18:I, 138]; Пастернак ассоциировал этих детей природы и детей мира с сутью творчества, с естественным рождением стихов. Она не просила, она требовала в письме от 01.01.01 г., чтобы он посвятил это стихотворение ей. Он сам в ее восприятии – явление природы, а его стихи – «бешеная действенность» [26:VI, 234]. Вообще ее письма к нему по поводу «Тем и вариаций» (1923), куда вошел и названный текст, экспрессивны, интонационно нервны, как и ее цикл «Скифские» – три стихотворения, которые она написала под явным впечатлением от «Тем и вариаций» 11, 13 и 14 февраля 1923 г. Возможно, именно стихотворение «Так начинают. Года два…» побудило ее к «Скифским». Все, что она видела в пастернаковской поэзии – бешеный ритм, изнеможение в звуке, страстность, ожог, – есть в «Скифских». Она и о себе ему написала 9 марта: «В жизни я безмерно дика, из рук скольжу» [26:VI, 240]. Сравним со строками из «Тем и вариаций»: «Так это было. Тогда-то и я / Дикий, скользящий, растущий / Встал среди сада рогатого / Призраком тени пастушьей» («С полу, звездами облитого…». [18:I, 128]).
Было и неприятие скифства. Мандельштаму близок современник-эллин, которому угрожает варварство: «Встал, и звериная зевота / Напомнила твой образ, скиф!» («О временах простых и грубых…», 1914. [15:I, 94]); «Когда-нибудь в столице шалой / На скифском празднике, на берегу Невы – / При звуках омерзительного бала / Сорвут платок с прекрасной головы» («Кассандра», 1917. [15:I, 119]). Пастернак в сфинксе видит, в отличие от Блока, не скифскую Россию, а образ предка Пушкина – потомка «плоскогубого хамита»: «Скала и Пушкин. Тот, кто и сейчас, / Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе / Не нашу дичь: не домыслы в тупик / Поставленного грека, не загадку» («Тьма», 1923 [18:I, 121]). В «Царице Вьюг» (1921) Ф. Зелинский и показал эту скифскую «дичь». Бердяев сторонился идеологии скифства – «маски Диониса»: современные скифы поют гимны докультурному состоянию, в них «языческий национализм, переходящий в нехристианский и антихристианский мессианизм» ([3:260]). В «Скифе» (1931) Р. Гуля Бакунин-скиф – убежденный разрушитель, которого не остановят массовые жертвы. Но в большинстве случае скиф в сознании человека первой трети ХХ в. – не поддающаяся простым толкованиям сила, а Скифия – страна, порождающая красивые легенды, вроде бальмонтовской: богатый золотом край, восемь месяцев там холод, «все пути туда закляты», у преддверья той страны всходят льды, никто там «ни стар, ни молод», над той страной летает «золотисто-изумрудный», «многоликий, многочудный» змей («Страна исседонов», 1900. [1:190]).
24. Солнцева павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. М., 1992.
26. Собр. соч.: В 7 т. М., 1995 / Вступ. статья А. Саакянц, сост., коммент. Л. Мнухина.
2.1. Понятие «скифства»
2.1. Понятие «скифства»
В русской культуре образом революционной реконструкции суждено было стать скифам. В ходе русской революции этот образ, конечно же, был быстро забыт, а сами политические скифы – партия эсеров – репрессированы одними из первых. Однако это не отменяет ценности скифского сюжета и скифского мифа для научного исследования, ведь, согласно Блоку, этому сюжету суждено «вечное возвращение».
Истоки скифского мифа в русской культуре – романтизм, декабризм, славянофильство и народничество. «Скифский сюжет», как мы покажем в этой главе нашего исследования, является одним из стержневых в истории русской культуры XIX в. «Скифство» XX в., будучи новым идейным течением, синтезировало все основные темы русской историософии Х–XIX вв., преодолело даже ее роковую полярность (западничество – славянофильство). Одно только это обстоятельство делает скифскую тему магистральной в культуре начала XX в. Начало же, истоки «скифского сюжета» следует искать существенно раньше.
Таким образом, «скифский сюжет» завязывает в единый узел тему революции с русским христианством, крестьянским утопизмом и другими историософскими и эсхатологическими концепциями конца XIX – начала XX в. Вместе с тем немногочисленные исследователи, обращающиеся сегодня к скифской проблематике, указывают на то, что «скифство» начала XX в., будучи достаточно заметным эстетическим явлением, в отечественном литературоведении остается малоизученным.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
3. Понятие государства
3. Понятие государства Признаки государства 1. Наличие публичной власти. Публичная власть отделена от общества. Она не совпадает с организацией всего населения и имеет слой профессионалов-управленцев. Отсутствие государственности в этом аспекте трактуется как
Понятие о чести
Понятие о чести 1 Изучение «блокадной этики» трудно в силу нескольких причин. Во-первых, иногда сложно отслоить позднейшие оценки очевидцев событий от тех, которые были распространены в «смертное время». Помещая себя как действующее лицо в блокадные рассказы, человек
ПОНЯТИЕ
ПОНЯТИЕ Без понимания того, как устроено и как действует еврейское лобби практически во всех «демократических» странах мира, трудно понять, почему Гитлер, бросая вызов этому «демократическому миру», просто обязан был вступить в союз с сионистами — с этим
Понятие обороны
Понятие обороны В чем заключается понятие обороны? В отражении удара. Каков же тогда ее признак? Ожидание этого удара. Одним этим признаком оборона на войне отличается от наступления. Но абсолютная оборона полностью противоречит понятию войны, потому что тогда это будет
Понятие «Возрождение»
Понятие «Возрождение» Термин «Возрождение» (часто употребляемый во французской форме — «Ренессанс») не получил в буржуазной науке устойчивого значения. Одни буржуазные историки — Ж. Мишле, Я. Буркгардт, М. С. Корелин — видели в культуре этой эпохи возрождение интереса к
10. Понятие государства
10. Понятие государства Эта высшая личность есть нация, поскольку она является государством. Не нация создает государство, как это провозглашает старое натуралистическое понимание, легшее в основу национальных государств 19-го века. Наоборот, государство создает нацию,
Понятие историографии.
Понятие историографии. Историография является описанием реальной истории. Существенным компонентом является то, что она не действует на малых отрезках исторического времени, когда еще живы участники исторических событий, поскольку не может учесть всего спектра мнений
10. Понятие государства
10. Понятие государства Эта высшая личность есть нация, поскольку она является государством. Не нация создает государство, как это провозглашает старое натуралистическое понимание, легшее в основу национальных государств 19-го века. Наоборот, государство создает нацию,
Понятие об этносе
Понятие об этносе Слово «этнос» в греческом языке имело много значений, в том числе принимаемое нами за основу: «вид, порода»; в современном понимании – это та или иная историческая общность людей, большая или малая.Последний тасманец, пока он был жив, представлял собою
2.1. Понятие о суперсистемах
2.1. Понятие о суперсистемах Теперь, после достаточно подробного ознакомления с понятийным и терминологическим аппаратом теории управления, перейдем к описанию процессов управления и самоуправления в суперсистемах и их иерархиях. Под суперсистемой мы понимаем
5.3. Понятие переносимости
5.3. Понятие переносимости Не затрагивая медицинских вопросов вредности или полезности тех или иных банных условий, рассмотрим физиологические возможности человека как живого существа вынести те или иные метеорологические условия за какое-то заданное время.
Понятие дуэли
Понятие дуэли Понятие поединка, упоминавшегося в таких исторических памятниках, как Русская правда, Судебник 1550 года Ивана Грозного, отличается от классического понятия дуэли.Эти два единоборства хотя и имеют сходство, тем не менее по своей сущности представляются