Что такое северная фиваида

«Северная Фиваида» на Ладожском озере

Над заливом Ораванселькя Ладожского озера возвышается поросший еловым лесом высокий холм. На нем, в тени высоких деревьев спрятались часовни. Почти в каждую из них можно свободно зайти, включить свет, помолиться или просто постоять в тишине. Здесь нет толп паломников и туристов, нет всевидящих старушек, всё построено на простом человеческом доверии. Возможно, именно поэтому здесь такое умиротворение. Это место называется «Северная Фиваида».

Северная Фиваида

Север издревле манил верующих. Туда уходили в поисках уединения монахи, бежали от преследований сторонники старой веры. Возникло целое ожерелье монастырей, церквей, часовен, скитов. Одни, как, например, Соловки, Валаам, Коневец, привлекают десятки тысяч паломников и туристов. Другие же мало кому известны и добраться до них порой весьма проблематично.

Здесь, в тихом уединении, где неожиданно нашёл я себе летний приют, под гостеприимным кровом радушного владельца, здесь предпринимаю описание родной нашей Фиваиды, которую только что посетил в пределах Вологодских и Белозерских. Едва ли кому она известна из людей светских, а многие однако же слышали о Фиваиде Египетской и читали в патериках Греческих о подвигах великих Отцев, просиявших в суровых пустынях Скитской и Палестинской. Но кто знает этот наш чудный мир иноческий, нимало не уступающий Восточному, который внезапно у нас самих развился в исходе XIV столетия и в продолжение двух последующих веков одушевил непроходимые дебри и лесистые болота родного Севера? На пространстве более 500 вёрст, от Лавры до Белоозера и далее, это была как бы одна сплошная область иноческая, усеянная скитами и пустынями отшельников, где уже мирские люди как бы вынуждены были, вслед за ними, селиться и составлять свои обительные грады там, где прежде особились одни лишь келлии. Преподобный Сергий стоит во главе всех, на южном краю сей чудной области и посылает внутрь её своих учеников и собеседников, а преподобный Кирилл, на другом её краю, приемлет новых пришельцев и расселяет обители окрест себя, закидывая свои пустынные мрежи даже до Белого моря и на острова Соловецкие.

— А.Н.Муравьев, русский писатель и путешественник XIX века

Наша северная Фиваида ничем не уступала своему африканскому прообразу. Насельники девственных лесов Заволжья по духовной силе, мощи святых подвижников, по высоте их достижений были равны отцам первых веков христианства. Но как знойная африканская природа с её ярким, синим небом, сочными красками, жгучим солнцем и бесподобными лунным ночами отличается от акварельных нежных тонов нашей северной природы, с голубой гладью её озёр и мягкими оттенками её лиственных лесов с их изумрудной зеленью ранней весной и богатой гаммой золотых красно-коричневых тонов в сентябре, — таким же образом отличается святость отцов египетской пустыни — стихийно бурная и могучая, как лава, извергающаяся из вулкана, эта святость, подобно яркости южной природы, отличается от нашей святости, тихой, величавой и кристально светлой, как светел и ясен лучезарный и тихий вечер русской весны. Но как тут, так и там то же «умное делание», то же безмолвие.

— И.М.Концевич, российский церковный историк, публицист, конец XIX-XX век

Михаил Нестеров. Юность преподобного Сергия Радонежского

Идея создания комплекса принадлежит нескольким энтузиастам. Первоначально здесь планировалось поставить дом, рядом с ним церковь. Но затем решили возвести копии карельских церквей и часовен, не дошедших до нашего времени. Автор и идейный вдохновитель проекта — кандидат исторических наук, доцент МГУ Алексей Лаушкин. Руководитель — Дмитрий Лебедев, влюбившийся в эти места еще во времена туристической молодости. В реализации проекта приняли участие деревянных дел мастер, участвовавший в строительстве усадьбы «Богословка» под Санкт-Петербургом, реставратор Сергей Волов, специалист по деревянному зодчеству из Санкт-Петербурга Михаил Мильчик, реставратор В.В.Попов и другие.

По благословению Митрополита Петрозаводского и Карельского Мануила родился «Духовно-просветительский проект Северная Фиваида». Духовно окормляет «Северную Фиваиду» настоятель прихода храма Вознесения Господня города Питкяранта протоиерей Олег Вилко. Строительство ведется на частные пожертвования.

Важную роль сыграли исследования финского офицера, доктора истории и искусствоведения Ларса Петтерссона. В 1942-1944 годах, когда Карелия была занята финнами, он совместно с художником и скульптором О.Хелениусом провел тщательную инвентаризацию деревянных церквей и часовен Карелии. Они обмерили и сфотографировали 242 храма, существовавших в то время на территории Заонежского полуострова и Межозерья (до нашего времени дошло около 32). Их архив насчитывает более двух тысяч фотографий, сотни чертежей, подробные описания памятников, иногда с выписками из церковных архивов. На основе полученных материалов Ларс Петтерссон опубликовал монографию «Церковная деревянная архитектура Заонежья», где впервые была представлена типология и эволюция культовых построек Карелии.

Часовни, которые будут воссозданы на территории комплекса «Северная Фиваида»

Всего в «Северной Фиваиде» будет стоять девять церквей и часовен:

Сейчас уже возведено четыре из них.

В основе проекта лежит идея паломничества – духовного путешествия по святым местам. Средствами архитектуры и ландшафтного дизайна на горе, где находится действующий храм прпп. Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, предлагается создать образ Русской Фиваиды, состоящий из названного храма и ряда часовен. Гора изначально воспринимается в христианстве как образ Горнего мира, как первейшее место для молитвы, приближающее человека к Богу (вспомним библейские горы Синай, Фавор, Голгофу и др.). Горняя символика места как нельзя лучше соответствует идее подвига «земных ангелов и небесных человеков», как называют святых иноков. Храм и часовни в образной системе предлагаемого комплекса – это напоминания о главных обителях Севера и их основателях, т.е. о Русской Фиваиде как сакральном и историческом целом. Двигаясь от одного молитвенного здания к другому, человек совершает мысленное путешествие по Русской Фиваиде. Для верующих людей это мысленное путешествие превращается в небольшое паломничество, сопровождаемое молитвой и духовным созерцанием.

— Алексей Лаушкин, кандидат исторических наук

На территорию комплекса «Северная Фиваида» ведут традиционные ворота, которые ограждали храмовые постройки на Русском Севере. За ними начинается сказочный русский лес: густой ельник с мшистыми валунами.

Вход на территорию духовно-просветительского комплекса «Северная Фиваида»

Слева на пригорке находится часовня преподобного Александра Свирского. Она была построена в 2011 году и является копией ныне утраченной часовни из Медвежьегорского района Республики Карелия. Архитектура часовни простая и выразительная. В плане она представляет собой клеть, крытую двухскатной крышей с маленькой главкой. Её украшает открытая паперть на резных столбах. Подобные часовни в прошлом часто ставили около дорог, чтобы путники могли помолиться в пути. Она единственная закрыта на ключ.

Часовня преподобного Александра Свирского Часовня преподобного Александра Свирского. Резьба полотенца и причелин

В часовне находится икона «Явление Святой Троицы преподобному Александру Свирскому». В иконе преподобного хранится ковчежец с мощами Александра Свирского.

Икона «Явление Святой Троицы преподобному Александру Свирскому» Часовня преподобного Александра Свирского

Тропа проходит через удивительно живописный лес. Под густым мхом в зарослях подлеска прячутся огромные валуны. Кажется, что сейчас отсюда выйдет волк или медведь, который заговорит с тобой человечьим языком.

Карельский лес Лестница

Тропа приводит к храму преподобных Сергия и Германа Валаамских. Эта церковь была построена в 2009 году и представляет собой точную копию церкви Воскрешения праведного Лазаря из Муромского монастыря, расположенного на юго-восточном побережье Онежского озера.

Храм преподобных Сергия и Германа Валаамских

Муромский монастырь основал выходец из Греции преподобный Лазарь (†1391), который крестил живших в тех краях язычников-лопарей. Лазаревская церковь — типичный образец монастырского храма «золотого века русской святости». Она была построена, по одним данным, в конце XIV века, по другим — в середине XVI века по образу стоявшей на этом месте более древней одноименной церкви. В 1959 году церковь Лазаря Муромского была перевезена в музей-заповедник Кижи.

Церковь Лазаря Муромского из Муромского монастыря, фотография Ларса Петтерссона

В храме преподобных Сергия и Германа Валаамских проводятся богослужения.

Трапезная храма преподобных Сергия и Германа Валаамских Икона преподобных Сергия и Германа Валаамских Храм преподобных Сергия и Германа Валаамских

Неподалеку от церкви виднеется часовня преподобного Сергия Радонежского — копия Преображенской часовни из села Глебово Мошенского района Новгородской области.

Часовня преподобного Сергия Радонежского

Глебовская часовня стояла в конце деревенской улицы на берегу Островенского озера. Вероятно, была возведена в середине XIX века. Она во многом уникальна: восьмигранная в плане, с широким круговым гульбищем-галереей на столбах, увенчана двойной главкой необычной формы. В советское время в ней размещался склад, затем она была заброшена. К началу XXI века от неё сохранился ветхий сруб без кровли и отдельные резные детали. В 2013 году остатки часовни были перевезены в музей деревянного зодчества Новгородской области «Витославлицы».

Преображенская часовня из деревни Глебово

Часовня преподобного Сергия Радонежского была построена в 2012-2013 годах по проекту архитектора-реставратора В.А.Попова.

Часовня преподобного Сергия Радонежского, гульбище Внутреннее убранство часовни преподобного Сергия Радонежского Часовня преподобного Сергия Радонежского Икона преподобного Сергия Радонежского Часовня преподобного Сергия Радонежского

Теперь наш путь лежит вниз, к Ладожскому озеру.

Северный лес

Здесь, почти у самого берега Ладоги, расположена часовня преподобного Арсения Коневского. Она была построена в 2015-2016 годах и является копией утраченной часовни святого Василия Великого конца XVIII — начала XIX века из заонежской деревни Горы.

Часовня преподобного Арсения Коневского

Часовня Василия Великого представляла собой простую, четырехугольную в плане клеть, крытую двухскатной кровлей и украшенную высоким резным крыльцом.

Часовня святого Василия Великого в деревне Горы, фотография Ларса Петтерссона Крыльцо часовни

Внутри часовни находится деревянный крест и четыре иконы: Господа Вседержителя, Пресвятой Богородицы Коневской, Праздника Рождества Богородицы (которому посвящен Коневский монастырь) и преподобного Арсения Коневского.

Внутреннее убранство часовни преподобного Арсения Коневского

Икона Богородицы Коневской является списком с иконы, которой афонский игумен благословил преподобного Арсения, когда тот возвращался со Святой Горы на Русь. Образ Коневской Богоматери отличает от других птенец голубя, сидящий на руке Младенца. В настоящее время чудотворная Коневская икона хранится в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии.

Иконы Богородицы Коневской и Спаса Вседержителя В часовне преподобного Арсения Коневского

Рядом — прекрасная Ладога, которая придает «Северной Фиваиде» особое очарование.

Залив Ораванселькя (Беличий плёс) Ладожское озеро Иван-чай

С каждым годом стремительно уменьшается число старинных деревянных храмов и домов, множатся невосполнимые потери. Огонь и гниль — вот самые страшные враги дерева. И людское равнодушие. Этот год ознаменовался ещё одной страшной утратой: 10 августа сгорела уникальная Успенская церковь в Кондопоге, построенная в 1774 году. «Северная Фиваида» — это еще одна возможность если не спасти, то хотя бы сохранить для потомков образ старинных деревянных храмов Русского Севера.

Заказать экскурсию по «Северной Фиваиде» можно у администрации гостевого комплекса «Времена года» по телефону +7 (921) 464-34-84

При написании статьи использованы информационные материалы комплекса «Северная Фиваида».

© Сайт «Дорогами Срединного Пути», 2009-2021. Копирование и перепечатка любых материалов и фотографий с сайта anashina.com в электронных публикациях и печатных изданиях запрещены.

Онлайн-сервисы, которые помогают мне путешествовать:
Дешевые авиабилеты: Aviasales
Гостиницы и базы отдыха: Booking
Туристическая страховка: Cherehapa
Экскурсии на русском языке: Tripster и Sputnik8

Хотите узнать больше о Китае?
Об этом я пишу в своем телеграм-канале «Срединный Путь»

Источник

Северная Фиваида

Се́верная Фиваи́да — поэтическое название северных русских земель, окружающих Вологду и Белозерск, появившееся как сравнение с древнеегипетской областью Фиваидой, известным местом поселения раннехристианских монахов-отшельников.

Исторически Фиваида (греч. Θηβαΐδα ) — область Верхнего Египта, термин происходит от греческого названия его столицы Фив.

Здесь, в тихом уединении, где неожиданно нашёл я себе летний приют, под гостеприимным кровом радушного владельца, здесь предпринимаю описание родной нашей Фиваиды, которую только что посетил в пределах Вологодских и Белозерских. Едва ли кому она известна из людей светских, а многие однако же слышали о Фиваиде Египетской и читали в патериках Греческих о подвигах великих Отцев, просиявших в суровых пустынях Скитской и Палестинской. Но кто знает этот наш чудный мир иноческий, нимало не уступающий Восточному, который внезапно у нас самих развился, в исходе XIV столетия и в продолжение двух последующих веков одушевил непроходимые дебри и лесистые болота родного Севера? На пространстве более 500 вёрст, от Лавры до Белоозера и далее, это была как бы одна сплошная область иноческая, усеянная скитами и пустынями отшельников, где уже мирские люди как бы вынуждены были, вслед за ними, селиться и составлять свои обительные грады там, где прежде особились одни лишь келлии. Преподобный Сергий стоит во главе всех, на южном краю сей чудной области и посылает внутрь её своих учеников и собеседников, а преподобный Кирилл, на другом её краю, приемлет новых пришельцев и расселяет обители окрест себя, закидывая свои пустынные мрежи даже до Белого моря и на острова Соловецкие. [3] [4]

Церковный историк и исследователь древнерусской духовной культуры И. М. Концевич связывает распространение монашества на Русском Севере в конце XIV — начале XVI века с философией исихазма:

«Русской Фиваидой» Олонецкие, Белозерские и Вологодские земли именуются в каноне Всем святым, в земли Российстей просиявшим:

Иногда Северной Фиваидой в более узком смысле называют обширные окрестности Кирилло-Белозерского монастыря. [7]

Источник

Глава 9. Северная Фиваида

Преподобный Сергий вошел в историю Русской Церкви, окруженный сонмом своих святых учеников. Одни из них остались местно чтимыми в созданной им Лавре, другие достигли общерусского почитания. Из лаврских святых только Никон, преемник Сергия во игуменстве, встает перед нами в отчетливом облике под пером Пахомия: в Сергиевом ученике любовь к безмолвию борется с обязанностями социального служения. Он то слагает с себя на годы тяжелый игуменский сан, то является образцовым хозяином, строителем монастыря после пожара Едигеева разорения (1408). Он же полагает начало крупному вотчинному хозяйству монастыря, принимая те дарственные села, которых при жизни своей не хотел иметь нестяжатель Сергий. До одиннадцати учеников преподобного Сергия явились, в большинстве случаев еще при его жизни, основателями монастырей. Все они святые, и все несут заветы преподобного Сергия в разные концы русской земли. Троицкая Лавра в этом первом поколении ее иноков сделалась центром духовного лучеиспускания огромной силы. Правда, уже в следующем поколении богатый, осыпанный милостями московских государей, столь близко связанный с великокняжеской столицей монастырь перестает давать и святых, и новые монашеские колонии. Но многие из основанных им обителей сами делаются центрами лучеиспускания, духовными митрополиями. Через них живая преемственность св. Сергия сохраняется в русской святости по крайней мере до конца XV столетия.

По двум направлениям бежит этот духовный поток из Троицы-Сергия: на юг, в Москву, в ее городские и подмосковные монастыри, и на север, в лесные пустыни по Волге и в Заволжье. Значение этих двух направлений не только географическое: с ними связано, как увидим впоследствии, раздвоение двух основных путей русской духовной жизни.

Оставляя пока в стороне московское монашество и московский тип святости, заметно возобладавший с конца XV века, назовем северных пустынножителей из числа учеников преподобного Сергия. Св. Мефодий Пешношский основывает свою обитель на западе от Лавры, в Дмитровском уезде: Авраамий Чухломский и Иаков Железноборовский – в области Галича Костромского; Сильвестр и Павел Обнорские спасались на речке Обноре, притоке Костромы, в глуши лесов, покрывающих границы Вологодского и Костромского края. Среди собеседников преподобного Сергия знаменитейшими северными подвижниками явились св. Кирилл и Ферапонт Белозерские, Дмитрий Прилуцкий (близ Вологды), Стефан Махрищский (в тридцати верстах от Троицы-Сергия), который был основателем и второго, Авнежского, монастыря в Вологодском уезде. Для большинства монастырей, связанных так или иначе с преподобным Сергием, характерно их посвясщение имени Пресвятой Троицы.

Преподобный Кирилл († 1427) был величайшим из подражателей Сергия, и мы имеем содержательное его житие, составленное Пахомием Сербином по свежим воспоминаниям, собранным в Кирилловом монастыре. Ввиду исключительного почитания, которым пользовался в Древней Руси белозерский игумен, почти забытый в настоящее время, напомним здесь основные черты его жития.

Природный москвич, Кузьма (его мирское имя) в молодости служил в доме у родственника своего, боярина Тимофея Вельяминова, в качестве казначея. Такова была древняя тяжесть власти боярина над домочадцами, что, несмотря на влечение к монашеской жизни, Кузьма не мог найти игумена, кто бы решился постричь его. Только Стефан Махрищский, друг преподобного Сергия, в одну из своих побывок в Москве облек его в рясу и принял на себя вспышку хозяйского гнева. В конце концов боярин уступил, и Кузьма окончательно постригся, под именем Кирилла, в Симоновом монастыре, незадолго до того основанном преподобным Сергием: здесь и игуменствовал Феодор, племянник Сергиев.

Начинаются иноческие труды: пост, молитва, труды на хлебне и на поварне. Бесы пугают, но не выдерживают имени Иисусова. Крайности аскезы умеряются послушанием. Это первое из сохранившихся русских житий, где подчеркивается значение послушания. Новоначальный Кирилл поручен старцу, который запрещает поститься сверх сил; заставляет вкушать пищу не через два-три дня, как хотел Кирилл, а вместе с братией, лишь не до сытости. Тем не менее Кирилл находит возможность изнурить себя: после ночной молитвы он едва не падает от голода.

К этим годам относятся и встречи с преподобным Сергием. Бывая в Симонове у своего «братанича», старец, к удивлению Феодора и братии, прежде всего заходил в хлебню и беседовал с Кириллом часами «о пользе душевной». Подобно некоторым древним русским инокам, Кирилл временно принимал на себя подвиг юродства, «утаити хотя добродетель». Не знаем, в чем заключались его поступки, «подобные глумлению и смеху», за которые настоятель сажал его на шесть месяцев на хлеб и на воду. Кирилл только радовался, что постится не по своей воле.

Кроме послушливости, Кирилл еще обладает особым даром умиления. Он не может даже хлеба вкушать без слез. Встосковавшись по безмолвию, ради того же умиления, он, по милости Пречистой, переведен с поварни в келью писать книгу. Но замечательно, что новый труд не принес ему того умиления, которого он ожидал, и он вернулся к своей печи.

Поставленный в архимандриты, он немедленно оставляет настоятельство и затворяется в келье. Зависть нового архимандрита, недовольного стечением народа к Кириллу, заставляет его оставить монастырь. Сперва он безмолвствует в Старом Симонове (в Москве), потом замышляет уединиться «далече от мира». Преподобный Кирилл имел особое усердие к Божией Матери. Однажды ночью, за акафистом, он слышит ее голос: «Кирилл, выйди отсюда и иди на Белоозеро. Там я уготовала тебе место, где можешь спастись». Отворив окно кельи, он видит огненный столп на севере, куда призывает его Пречистая.

Симоновский монах Ферапонт, уже побывавший на Белоозере, сопровождает Кирилла в заволжскую страну, где наконец в чаще леса, окруженной со всех сторон водой, преподобный узнал показанное ему Богоматерью «зело красное» место. Но Ферапонт не вынес «тесного и жестокого» жития и устроил себе монастырь в пятнадцати верстах от Кириллова.

Одинокие труды преподобного Кирилла протекали не без опасностей: раз его сонного чуть не задавило упавшее дерево. Расчищая бор для огорода и запалив хворост, он устроил лесной пожар, от которого едва спасся. Когда к нему уже стали стекаться ученики: двое окрестных мужиков да три монаха из Симонова – один боярин подсылал разбойников ограбить скит, предполагая, что бывший архимандрит Симоновский принес с собой большие деньги. Еще раньше пытался поджечь келью сосед-крестьянин. В житиях XV и XVI веков постоянно встречаемся с нападениями на отшельников со стороны местных землевладельцев – крестьян и бояр. Обыкновенно мотивом является страх поселенцев лишиться земли, которая по княжескому указу может быть передана в дар монастырю. Такие опасения были небезосновательны.

Маленькая деревянная церковь в новом монастыре освящена во имя Успения Божией Матери – знак как особого почитания Богоматери, так и связи с Москвой (Успенский собор и церковь в Симонове). В своем монастыре преподобный Кирилл осуществил строгое общежитие, как оно практиковалось в сергиевских обителях: быть может, у Кирилла устав соблюдался крепче, чем в других местах. Монахи не могли иметь по кельям даже воды для питья. Все совершалось по чину, «по старчеству», в молчании: и в церкви, и в трапезной. На молитве у Кирилла «нози яко столпие»: никогда не позволял он себе прислониться к стене. Однажды он сделал выговор ученику своему, св. Мартиниану, который после трапезы зашел в келью к другому брату «за орудием». Напрасно Мартиниан с улыбкой оправдывался: «Пришедшу ми в келью, к тому не могу изыти». Кирилл поучает его: «Сице твори всегда. Первее в келью иди, и келья всему научит тя». В другой раз, увидев румяное – «червленое» – лицо любимого ученика Зеведея, он укоряет его за «непостническое, мирское лицо, паче упитивающихся». О наказаниях, налагаемых игуменом, мы не слышим. По-видимому, духовный авторитет Кирилла был достаточен и непререкаем. Призывая к посту, он однако на трапезе предлагает монахам «три снеди» и, заглядывая на поварню, заботится, чтобы братьям было «утешение»; и сам помогает поварам, вспоминая симоновское свое послушание. Зато мед и вино были строго изгнаны из монастыря. Это особенность Кириллова устава, перенесенная и в Соловецкий монастырь. Не суровость, но уставность – вот что отличает жизнь в монастыре св. Кирилла.

Сам игумен ходит, как и Сергий, в «разодранной и многошвенной рясе» и так же кроток к своим обидчикам. Ненавидящему его иноку он говорит: «Все соблазнились обо мне, ты один истинствовал и понял, что я грешник». Нестяжательность у Кирилла выражена еще ярче, чем у Сергия. Он не позволяет монахам даже ходить к мирянам за милостыней. Он отклоняет все дарственные села, предлагаемые ему князьями и боярами, с принципиальным обоснованием: «Аще села восхощем держати, болми будет в нас попечение, могущее братиям безмолвие пресецати». Однако от приносимой милостыни он не отказывается. Бедный при нем монастырь не может развивать широкой благотворительности. Но преподобный настаивает на служении любви, и о ней говорят как его многочисленные чудеса, так и оставшиеся от него послания князьям. Князю Андрею Можайскому он пишет: «А милостыньку бы есте по силе давали: понеже, господине, поститись не можете, а молитися ленитесь; ино в то место, господине, вам милостыня ваш недостаток исполнит». В своих посланиях к князьям – московскому и удельным – св. Кирилл с кротостью и простотой русской полукнижной речи внушает идеал справедливой и человечной власти. Великого князя он просит помириться с суздальскими князьями: «Посмотри. в чем будет их правда перед тобою». А можайскому князю он предлагает целую правительственную и социальную программу: здесь и неподкупность суда, и отмена корчемничества и таможен, но вместе с тем и наказание «татей», и «уймание» людей от сквернословия, и ревность о храмовом благочестии. Поставленный от Бога и призванный к воспитанию людей в благочестии, князь еще не самодержец, и ничто не указывает на возможность его власти над церковью и духовными людьми. Твердая, хотя и кроткая независимость к сильным мира сего характеризует как преподобного Кирилла, так и всю его школу.

О внутренней, духовной жизни святого мы знаем чрезвычайно мало. Нет данных, позволяющих считать его мистиком. Можно отметить лишь усердное почитание Богоматери и дар постоянных слез как две личные черты кирилловой религиозности.

Завет нестяжательности был нарушен в монастыре св. Кирилла тотчас же по смерти его основателя. Кириллов вскоре сделался богатейшим вотчинником северной Руси, соперничая в этом отношении с Сергиевым. Но общежитие и строгая уставная жизнь сохранились в нем до середины XVI века, когда религиозная жизнь подмосковной обители была давно уже в упадке. Вот почему Кириллов монастырь, а не Сергиев, явился в XV и XVI веках центром излучения живой святости, параллельно с основанием монашеских колоний.

Мы видели, что друг и сподвижник Кирилла св. Ферапонт основал свой монастырь в пятнадцати верстах от него. Вторым настоятелем здесь был св. Мартиниан, любимый ученик и келейник св. Кирилла, долгое время игуменствовавший и у Троице-Сергия. Ферапонтов монастырь со своей иконной росписью мастера Дионисия является драгоценнейшим музеем русского искусства. Стены и башни этого монастыря, равно как и Кириллова, разросшегося со своим посадом в целый город, представляют один из лучших архитектурных ансамблей Древней Руси. В XV столетии это была святая земля пустынножителей. Вокруг больших обителей строились скиты и хижины отшельников, учившихся безмолвию и хранивших нестяжание как один из главных заветов преподобного Кирилла.

Вторым центром заволжского подвижничества была южная округа Вологодского уезда, обширный и глухой Комельский лес, переходящий в пределы костромские и давший свое имя многим святым (Корнилию, Арсению и др.). Лесные речки Обнора и Нурома дали приют Павлу Обнорскому и Сергию Нуромскому, ученикам преподобного Сергия. Павел Обнорский, великий любитель безмолвия, именовавший безмолвие матерью всех добродетелей, являет образец совершенного отшельника, редкого на Руси. Он целые годы жил в дупле дуба, и Сергий Нуромский, его сосед и тоже большой пустыннолюбец, нашел его здесь в обществе медведя и других зверей кормящим птиц, которые сидели на его голове и плечах: этот один образ оправдывает имя Фиваиды, данное старым русским агиографом (А. Н. Муравьевым) северному русскому подвижничеству.

Третьим духовно-географическим центром Святой Руси был Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере. Узкое и длинное, до семидесяти верст, Кубенское озеро связывает своими водами Вологодский и Белозерский край. Вдоль берега его шла дорога из Вологды и Москвы в Кириллов. На скале («на камне»), поднимающейся из волн бурного озера, создался монастырь, историю которого написал в конце XV века великий учитель нестяжания старец Паисий Ярославов. Первый известный нам по имени игумен Дионисий был пришелец с Афона в княжение Дмитрия Донского. Двое из учеников его основали обители на берегах Кубенского озера: Дионисий Глушицкий и Александр Куштский. Из Покровской «лавры» Дионисия вышло до семи иноческих колоний в Кубенском крае; а из учеников его прославлены св. Григорий Пелшемский, Филипп Рабангский, Амфилохий, его преемник в Глушице. Еще через сто лет после Дионисия Глушица дает святых и выделяет монастырские колонии.

В середине XV века Кирилловский игумен Кассиан, из учеников самого преподобного Кирилла, сделался настоятелем Спасо-Кубенского монастыря, соединяя здесь традицию св. Кирилла с традицией Афонской горы. Его учеником был юный князь заозерский Андрей, постригшийся под именем Иоасафа и скончавшийся уже через пять лет – великий молитвенник, мистик и нестяжатель.

Возвращаясь к духовным колониям Кириллова монастыря, упомянем о западном и северном направлениях его излучений. Здесь он влияет на новгородское подвижничество, непрерывными нитями связанное с домонгольской древностью. Из Кириллова вышли св. Александр Ошевенский († 1479), основатель обители в Каргопольском крае, и св. Савватий, один из создателей Соловецкого монастыря.

Соловецкий монастырь был четвертой по значению обителью северной Руси – первым форпостом христианства и русской культуры в суровом Поморье, в «лопи дикой», опередившим и направлявшим поток русской колонизации. Другой из святых основателей его, Зосима, вышел из Валаама и несет с собой западную новгородскую традицию. Московский юг и новгородский запад скрещиваются в Соловках – в происхождении иноков, даже именах храмов. Преподобные Зосима и Савватий выдержали необычайно суровую жизнь на острове, но уже Зосима, настоящий организатор монастыря, представляется нам не только аскетом, но и рачительным хозяином, определившим на века характер северной обители. Соединение молитвы и труда, религиозное освящение культурно-хозяйственного подвига отмечает Соловки и XVI и XVII веков. Богатейший хозяин и торговец русского Севера, с конца XVI века военный страж русских берегов (первоклассная крепость), Соловки и в XVII веке не перестают давать Русской Церкви святых.

Указанные центры духовного лучеиспускания не исчерпывают, конечно, Святой Руси XV века, этого золотого века русской святости. Можно назвать имена, и не связанные непосредственно с обителями преподобных Сергия и Кирилла. Таковы оба Макария, Калязинский и Унженский (или Желтоводский), из которых первый вышел из тверского Кашина, второй – питомец нижегородского Печорского монастыря при игуменстве св. Дионисия. Особенно значителен круг святых Новгородских. Преподобный Савва Вишерский, из кашинских дворян Бороздиных, основал свой монастырь в семи верстах от Новгорода и среди прочих аскетических подвигов дал, насколько мы знаем, первый пример русского столпничества в настоящем смысле слова. Известнейший из Псковских святых – преподобный Евфросин, создатель Елеазарова монастыря. О нем читаем в его житии, что, проникнутый убеждением в мистическом значении вопроса о двоении или троении «аллилуйа», который волновал тогда псковское общество, преподобный Евфросин предпринял путешествие в Грецию и вернулся оттуда горячим сторонником двукратной аллилуйи.

При изучении духовного содержания северного подвижничества мы встречаемся с двумя затруднениями: во-первых, почти все жития северных святых остаются неизданными; во-вторых, они невыгодно отличаются от московской группы скудостью содержания и чрезмерной общностью характеристик. Однако благодаря исследованиям профессора А. Кадлубовского, мы можем бросить взгляд в недоступные нам рукописи, со страниц которых встают образы великих святых, некогда благоговейно чтимых всей русской землей, ныне почти забытых.

Все эти северные заволжские группы подвижников явственно хранят в наибольшей чистоте заветы преподобных Сергия и Кирилла: смиренную кротость, нестяжание, любовь и уединенное богомыслие. Эти святые легко прощают и оскорбителей своих, и разбойников, покушающихся на монастырское имущество. Св. Дионисий даже улыбается, узнав о похищении монастырских коней. Нестяжание – в самом строгом смысле не личного, а монастырского отказа от собственности – их общий идеал жизни. Св. Дмитрий Прилуцкий (как и Дионисий Глушицкий) отказывается и от милостыни христолюбца, внушая ему отдать ее на питание рабов и сирот, тех, кто страдает «жаждою и наготою». Так же отвергает дары князя св. Иоасаф: «Злату и сребру несть нам треба». Разумеется, полная нестяжательность есть идеал, от которого поневоле отступают даже самые строгие подвижники. По смерти святого основателя его монастырь богатеет; но, изменяя заветам святого, хранит память о них.

Полная независимость от мира дает святому дерзание судить мир. Его обычная кротость и смирение не мешают ему выступать обличителем, когда грешником является кто-нибудь из сильных мира сего. Св. Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, отказывается посетить князя Георгия Дмитриевича: «Не могу чин монастырский разорити». Преподобный Мартиниан, напротив, появляется в Москве в хоромах Василия II, чтобы обличить великого князя, заключившего в оковы боярина вопреки данному им слову. «Не убоялся казни ниже заточения, но помяну Иоана Златоуста глаголюща, яко прещение царево ярости львови уподобися». Григорий Пелшемский обличает князя Юрия Дмитриевича и его сына Шемяку, неправдою захвативших великое княжество.

Впрочем, эти столкновения с миром, как и всякий выход в мир, редки и исключительны. Северный подвижник жаждет прежде всего безмолвия.

Жития наши весьма скупо говорят о внутренней жизни святых. Все же А. Кадлубовскому удалось сделать очень ценные наблюдения. Из отдельных формул, не совсем обычных в русской агиографии, но навеянных аскетикой древнего Востока, мы можем вывести некоторые заключения. 1) Внешняя аскеза, при всей суровости жизни, подчинена внутреннему деланию: на ней сосредоточивается внимание. О св. Дионисии говорится: «Еже николиже праздну духовного делания обрястися». 2) Это духовное делание изображается как очищение ума и молитвенное соединение с Богом. «Сотвори ум твой единого Бога искати и прилежати к молитве», – учит св. Дионисий. А ученик его Григорий Пелшемский живет, «в вышних ум свой вперяя и сердце свое очищая от всех страстных мятежь». И Павел Обнорский трудится, «зрительное ума очищая». 3) Наконец в редких случаях это духовное делание изображается в терминах, которые являются техническими для «умной» молитвы в практике исихастов. Их значение становится понятным лишь в свете доктрины, в полноте раскрытой на Руси Нилом Сорским. Так, о Павле Обнорском его биограф говорит: «Зрительное очищая и свет божественного разума собирая в сердце своем. и созерцая славу Господню. Тем сосуд избран бысть Святому Духу». Те же слова дословно повторяются в более позднем житии св. Иоасафа Каменского.

Справедливость требует отметить, что оба последних жития с точной терминологией «умного делания» составлены в XVI столетии, после трудов Нила Сорского. Тем не менее мы решаемся утверждать с высокой долей вероятности непрерывность духовной, мистической традиции, идущей от преподобного Сергия к Нилу. Момент видений, характеризующих северное подвижничество, может только укрепить нас в этом убеждении: таково видение св. Кирилла Белозерского (голос Богоматери) и явление самого Христа преподобному Иоасафу.

Еще одно, последнее наблюдение. Мистическое самоуглубление, бегство в пустыню не мешает северным подвижникам прославлять любовь как «главизну добродетелей» и излучать ее при всяком соприкосновении с людьми. О ней внушает Дионисий Глушицкий и его биограф. О ней говорит Иоасафу явившийся ему Спаситель. И контекст, и разъяснения не оставляют сомнений в том, что эта любовь направлена не только к Богу, но и к человеку.

Источник