coco chanel легенда и жизнь жюстин пикарди
Жюстин Пикарди: Была ли Шанель немецкой шпионкой?
Ее жизнь по-прежнему окружена тайной и полна нераскрытых секретов. Новая книга писателя и историка моды Жюстин Пикарди «Coco Chanel: легенда и жизнь» (Слово/Slovo) открывает неизвестные страницы в биографии великого дизайнера, одну из которых «Сноб» публикует в авторской редакции. Г-жа Пикарди ответит на вопросы
Поделиться:
Под стеклянным колпаком ничего не видно
Чего только не говорили и не писали о Шанель, какие только слухи, сплетни и домыслы не гуляли и по печатным изданиям, и по Интернету, но одно обвинение в ее адрес повторяется неизменно. Шанель была коллаборационисткой, роман с немецким офицером во время войны навсегда запятнал ее репутацию и оставил грязные следы на ее дизайнерском наследии.
У правды не столь четкие границы, факты не делятся на черные и белые, а переливаются всеми оттенками серого. Масса неточностей в той части жизнеописания Шанель, которая относится к военным годам, объясняется и ее собственной непоследовательностью, и непоследовательной передачей сведений. Но действия Шанель надо рассматривать в историческом контексте — во Франции тогда царили хаос, смятение и неразбериха, назревала страшная трагедия. Признавая это, мы не оправдываем Шанель, ее саму подобная идея приводила в ярость: она считала, что в ее связи с немцем не было ничего предосудительного. По ее представлениям, он, сын англичанки, даже не был немцем, Шанель говорила с ним по-английски; они проявили своего рода солидарность, уйдя вдвоем из оккупированного Парижа на нейтральную территорию — в личные апартаменты Шанель на улице Камбон.
Ганс Гюнтер фон Динклаге — так его звали — был на тринадцать лет младше Шанель. Судя по ее знаменитой фразе, записанной Сесилом Битоном, она не обманывалась насчет разницы в возрасте (когда они сблизились, ей минуло уже пятьдесят восемь); на вопрос, действительно ли она имела связь с немцем, она ответила: «Помилуйте, сэр, если женщине моих лет выпадает шанс подцепить любовника, она не требует у него паспорт». Возможно, Шанель достигла такого момента в своей жизни, когда ей тяжело было смотреться в зеркало — отражение не порвешь и не выбросишь, как страничку из паспорта с датой рождения, хотя Полю Морану она говорила, что видела себя с убийственной ясностью: «Жестокое зеркало, будто в поединке, отвечает мне с моей же жесткостью». Но может быть, она не могла смотреть на своего возлюбленного из Германии, не пренебрегая частью правды, она предпочитала не знать его прошлого, как и его паспортных данных, точно так же, как предпочла забыть о некоторых подробностях собственной биографии.
Близкие друзья звали фон Динклаге Шпацем, что значит по-немецки воробей, и это прозвище предполагает торопливую, птичью манеру поведения. На самом деле, атташе немецкого посольства в Париже был высоким блондином с эффектной внешностью. Он родился в Ганновере в 1896 году, в 1928-м приехал в Париж, где снискал славу галантного ловеласа. В 1935 году развелся с женой, после чего имел любовные связи с несколькими красивыми и богатыми парижанками и наконец встретился на каком-то светском мероприятии с мадемуазель Шанель — она утверждала, что они знали друг друга «много лет», еще до начала их романа.
Касательно его профессиональной деятельности в Париже одни обозреватели писали, что он был просто дипломатом с приятными манерами, хотя иногда позволял себе вольности, другие — что он был немецким шпионом. Французскую разведку Шпац заинтересовал, безусловно, задолго до объявления войны. Эдмонда Шарль-Ру, одна из самых дотошных биографов Шанель, приводит архивные данные, согласно которым фон Динклаге «подчинялся рейхсминистру пропаганды под прикрытием атташе по связям с печатью. Право на работу в Париже ему давал годовой договор личного найма, заключенный 17 октября 1933 года». Иных документальных доказательств шпионcкой деятельности Шпаца Шарль-Ру не обнаружила. Но другой биограф Шанель, Пьер Галант, сам в годы Второй мировой войны французский тайный агент странсоюзниц, был убежден в том, что в Париже фон Динклаге работал на абвер — немецкую службу военной разведки и контрразведки, которой с 1935 года руководил Вильгельм Канарис. В таком случае туман вокруг фон Динклаге сгущается. Канарис, причастный к нескольким попыткам покушения на Гитлера, сотрудничал с «Эм-Ай-6»[1] и в апреле 1945 года был казнен нацистами. Галант был достаточно уверен в надежности своих источников и утверждал, что «французская контрразведка провела обширное расследование и доказала, что Шпац Динклаге являлся важным агентом абвера и подчинялся полковнику Ваагу». Упоминание о Вааге, племяннике Канариса, говорит в пользу непроверенной версии о том, что фон Динклаге был двойным агентом, причем преданным вовсе не Гитлеру.
В начале 1929 года Шанель становится объектом пристального наблюдения, возможно, из-за дружбы с Верой Аркрайт, которая к тому времени уже развелась с первым мужем Фредом Бейтом и вышла за итальянского полковника Альберто Ломбарди. За четой Ломбарди велась слежка как за вероятными шпионами, а Шанель оказалась под колпаком заодно с ними. В записи от 29 января 1929 года ее называют «ancienne demi-mondaine»[2], принятой в парижском обществе и обладающей хорошими связями в политических и дипломатических кругах. Полицейское расследование показало, что в 1910 году с помощью друга, некоего «американца» (по-видимому, произошла ошибка при установлении национальной принадлежности Боя Кейпела), она открыла свое дело, что с 1921 по 1924 год она была любовницей великого князя Дмитрия, что у нее есть «роллс-ройс» и что она платит за квартиру на улице Фобур-Сент-Оноре 50 000 франков в год. Несколько раз встречается имя герцога Вестминстерского в связи с его визитами к Шанель в Париже и немного скабрезными намеками на его интерес к портнихам, «petites mains»[3], — якобы он каждый год устраивал им отдых в своем шато в Мимизане.
Шанель и супруги Ломбарди вызвали у министра внутренних дел столь сильное подозрение, что 1 октября 1930 года он велел начать еще одно расследование. Однако операция провалилась еще на старте: был отдан приказ вести наблюдение за двумя супружескими парами, Ломбарди и мсье и мaдам Шанель. Имя господина Шанеля осталось неизвестным, но предполагалось, что он — совладелец Дома Chanel, а обе семьи имели расположенные по соседству дома на Ривьере, на мысе Кап-Мартен. Этот очевидный ляп не исправлен в дальнейших полицейских протоколах, хотя ни для кого не было секретом, что мадемуазель Шанель не замужем. По поводу недвижимости на Ривьере: элементарная проверка показала бы, что Шанель — единственная хозяйка не только виллы «Ла Пауза», но и небольшого дома в саду, где часто гостили Ломбарди.
Несмотря на небрежность, полиции удалось узнать некоторые любопытные детали пребывания Ломбарди в Париже и еще кое-где. Альберто Ломбарди, офицер итальянской кавалерии, родился в августе 1893 года, то есть был на восемь лет младше своей жены Веры. В сентябре 1914 года она приехала во Францию и во время Первой мировой войны работала медсестрой в американском госпитале в Нёйи, где и повстречала офицера армии США Фреда Бейта. В 1916 году они поженились, а в ноябре следующего года у них родилась дочь Бриджет. В июне 1929 года брак кончился разводом, Вера к тому времени уже завела роман с Ломбарди. Через несколько месяцев они сыграли свадьбу, со стороны Альберто свидетелем был военный атташе итальянского посольства в Париже, со стороны Веры — Габриель Шанель.
20 января 1931 года министр внутренних дел лично направил руководителю парижского полицейского ведомства конфиденциальное письмо с указанием тайно и неотступно следить за обоими Ломбарди и Шанель. Но, несмотря на все усилия, существенных фактов, которые говорили бы о противоправных действиях, полиции добыть не удалось. Сообщается, что Шанель финансировала политический сатирический журнал Поля Ириба «Le Temoin» и журнал «Future» — по мнению полиции, левой направленности. Есть кое-какие невнятные рассуждения о том, была ли Шанель любовницей писателя и финансиста Анри де Зогеба (его жена одевалась на улице Камбон, но больше ни в одном связанном с Шанель документе его имя не упоминается); более достоверна запись 1934 года о ее близком знакомстве с Уинстоном Черчиллем.
В годы Второй мировой войны их многолетняя дружба, как и знакомство Веры с Черчиллем, сыграли в жизни Шанель немаловажную роль. И она, и Вера обращались к Черчиллю за помощью и предлагали ему свою помощь — хотя, вряд ли он об этом просил. В кембриджских архивах Черчилля найдутся свидетельства того, что у них были общие дела — на фоне глобальных потрясений эти письма не кажутся важными, однако содержат тонкие намеки на былую дружбу и взаимную преданность.
Вера продолжала работать у Шанель в Париже до 1937 года, а затем, по непонятным причинам, их деловые связи оборвались. «Она выгнала меня, — позднее написала Вера Черчиллю. — Это было подло». Но Черчилль, приезжая в Париж, по-прежнему виделся с Шанель, они тепло встречали друг друга, как в те дни, когда она была возлюбленной его друга, герцога Вестминстерского. Поэтому от Коко не скрылось отчаяние Черчилля в критический период истории, когда король Эдуард VIII отрекся от престола. Кокто записал в дневнике, что в конце 1936 года он обедал с Шанель и Черчиллем в ее люксе отеля «Ритц». Черчилль напился и горько сетовал по поводу намерения короля жениться на Уоллис Симпсон. Он наведывался к ней и после 1 сентября 1939 года, когда уже началась война. Шанель еще занимала номер в «Ритце» с видом на площадь Вандом, и в архивах отеля есть записи о том, что Черчилль приезжал каждый месяц, пока немцы не заняли Париж, и непременно звонил Шанель.
Войска Третьего рейха подошли к Парижу в начале июня 1940 года. В «Ритце» Шанель уложила те вещи, которые хотела оставить в отеле, в несколько чемоданов со своими именными бирками и оплатила номер на два месяца вперед. Ее шофера мобилизовали, и человек, занявший его место, посоветовал ей проявить благоразумие и уехать из Парижа не на «роллс-ройсе», а на его личном автомобиле. Она взяла с собой кое-кого из своих сотрудниц — среди них была мадам Обер, которая работала у Шанель с самого начала, а знала ее еще раньше по Мулену. Женщины тронулись в долгий, утомительный путь в Пиренейские горы, где недалеко от места уединения ее бывшего возлюбленного Этьена Бальсана стоял дом, купленный Шанель для племянника Андре Паласса. Андре уже уехал — он вступил в ряды французской армии в самом начале войны, вскоре попал в плен и был отправлен в Германию, в лагерь для интернированных. Но его дочь Габриель отчетливо помнит появление тети в Пиренеях. «Она приехала на машине с горничной и еще несколькими женщинами, в том числе с мадам Обер, нам было нелегко разместить их всех. Тетя Коко умудрилась переправить свой туалетный прибор из чистого золота, который ей подарил мой крестный, герцог Вестминстерский, — его доставили отдельно». В ее памяти особенно четко отпечаталось то, как тяжело переживала Шанель известие о капитуляции Франции перед Германией: «Она уже жила у нас, когда было заключено перемирие, мы услышали эту новость по радио, и она горько плакала».
К концу лета Шанель все-таки возвращается в Париж. Основную часть отеля «Ритц», включая ее люкс с видом на площадь Вандом, отдали старшим командирским чинам и высокопоставленным нацистам — среди них был и маршал Геринг. Жена администратора никогда не забудет, как по другую сторону стойки регистрации Геринг хвастался новым бриллиантовым жезлом от Картье. Шанель излагала свою историю по-разному, но самый подробный отчет она дала Эдриху. Помощник администратора проинформировал ее, что она обязана явиться в немецкую комендатуру, на что она ответила: «Как вы себе это представляете? Такая грязная? Мне надо переодеться… — Она велела выделить ей номер, где можно умыться. — Потом идите в комендатуру! Доложите, что приехала мадемуазель Шанель. Я приду, когда приведу себя в порядок. Меня учили, что обращаться к кому-либо с просьбой лучше в чистом виде». После недолгих прений нашелся небольшой номер для мадемуазель Шанель на верхнем этаже отеля, в крыле со стороны улицы Камбон — гораздо менее престижном, чем корпус на площади Вандом, полностью занятый оккупантами. Военных не допускали в часть здания, расположенную по улице Камбон, а парижанам было запрещено входить в немецкий сектор «Ритца».
Звание фон Динклаге не давало ему доступа в «Ритц», но в городе Шанель могла встретиться с ним где угодно. Как бы то ни было, она просила его о помощи в освобождении ее племянника Андре, все еще содержавшегося в лагере для интернированных. Шпац не смог это устроить — видимо, был недостаточно влиятельной фигурой, — однако в 1941 году Шанель сошлась с ним. Он приходил к ней, вероятно, в квартиру на улице Камбон, а не в «Ритц», очевидно, не желая привлекать внимание старших по званию офицеров и соблюдая правило, которое предписывало гражданам в отеле держаться подальше от военных. Горничная Шанель Жермен Доменже — она называла Шпаца бароном фон Динклаге — говорила о нем следующее: «Он был джентльменом… Мадемуазель познакомилась с ним много лет назад в Сент-Морице… Он часто навещал Мадемуазель на улице Камбон, но мы ни разу не видели его в форме… Клянусь, Мадемуазель никогда не принимала никого из немцев, кроме барона фон Динклаге».
Однако Шпац оставался немцем, как ни старался он проявлять поменьше рвения во время оккупации. Да и не был он единственным немцем, с кем судьба свела Шанель. Общественное мнение по чудовищной ошибке инкриминировало ей недостойную связь с другим, намного более важным нацистом; ей пришлось отправиться в Мадрид, в результате чего ее репутация сильно пострадала в последующие годы. Повинен в этом не Шпац, а его хороший знакомый, капитан Теодор Момм; он вырос в Бельгии, где его семья владела текстильным производством, а потом вернулся в Германию. Возможно, офицер Момм имел отношение к абверу, но в Париж был командирован как профессионал, способный контролировать там текстильную промышленность при немецком командовании. Когда Шпац не смог добиться освобождения племянника Шанель из лагеря для военнопленных, она обратилась за помощью к Момму (судя по тому, что Андре провел в заключении четыре года, дело продвигалось очень туго). Шел 1943 год, и на какой-то стадии переговоров Шанель с Моммом родился безумный план — ей предстояло сыграть роль посла, встретиться с Черчиллем и тем самым запустить мирный процесс.
Эта акция казалась сумасшедшей по ряду причин: Шанель не имела вообще никакого политического и дипломатического опыта; Британия, скорее всего, не откликнулась бы на подобное предложение, но самая очевидная загвоздка заключалась в том, что едва ли кто-нибудь в высших немецких эшелонах власти воспринял бы все это всерьез. Все же в августе 1943 года Момм выехал в Берлин с этой мыслью и был принят шефом нацистской внешней разведки Вальтером Шелленбергом. Как и руководитель абвера Вильгельм Канарис, Шелленберг уже искал способы начать переговоры со странами-союзницами, хотя рисковал навлечь на себя гнев Гитлера, который запретил выдвигать любые мирные инициативы. В будущем, уже после поражения Германии, Шелленберг скажет британским следователям на допросе, что Шанель, как он надеялся, могла бы по крайней мере передать Черчиллю, что высшие военные чины в Германии не согласны с Гитлером и хотят окончания войны. Важно, каким способом он намеревался осуществить эту затею: он решил отправить Шанель в Мадрид на свидание с английским послом, сэром Сэмюэлем Хором, с которым она уже была знакома. Идея установления контактов с Хором родилась у Шелленберга давно, он вынашивал ее с июля 1942 года, и когда для ее реализации ему предложили Шанель, он не стал медлить. Операция получила кодовое название «Модельхют» («Модная шляпа»), но при всей его шутовской легкомысленности исполнители отнеслись к своей миссии совершенно серьезно.
Когда Момм вернулся в Париж, план потерял четкость — отчасти потому, что Шанель захотела поехать в Мадрид с Верой Ломбарди. Вера тогда жила в Риме, а ее муж скрывался где-то на юге Италии, и для путешествия в Париж, а оттуда в Мадрид ей требовалось разрешение немецких властей. Ее версия последовавших событий отличается от версии Шанель, и еще неизвестно, чей рассказ более достоверен. Вера говорила, что немецкий офицер передал ей в Риме письмо от ее бывшей работодательницы с приглашением помочь ей вновь открыть в Париже Дом Chanel. Она отказалась, и через три недели ее арестовали как английскую шпионку, к чему она считала причастной Шанель — впоследствии то же обвинение выдвинула против Шанель ее биограф Эдмонда Шарль-Ру. Но Шанель представила свой вариант истории — якобы она как верная подруга Веры ради ее же блага хотела вызволить ее из римского плена.
Так или иначе, женщины отправились в Мадрид вдвоем; в Мадриде Вере не дали разрешения выехать обратно в Италию. Ни в посольстве в Мадриде, ни в лондонском кабинете Черчилля ее заверения в том, что она — благонадежная британская подданная, а Шанель — вражеская шпионка, не вызвали доверия. А если вы прочтете письмо Шанель Черчиллю из Мадрида, вы не найдете в нем ничего дурного, лишь ходатайство за Веру, обращенное непосредственно к Черчиллю. Ничего не написано и об операции «Модная шляпа», которая была свернута, не успев начаться. Все это подтверждается показаниями Шелленберга на следствии относительно заговора, правда, он еще больше запутал дело, сказав, что его план все-таки был реализован в апреле 1944 года.
В январе 1944-го Шанель действительно попыталась встретиться с Черчиллем. Жермен Доменже — она укладывала чемоданы Шанель перед поездкой в Мадрид — вроде бы знала о не совсем обычных деталях путешествия своей хозяйки и британского премьер-министра, заболевшего после Тегеранской конференции, которая состоялась в декабре 1943 года: «Мадемуазель поехала в Мадрид с намерением переговорить с мсье Черчиллем, который согласился повидаться с ней на обратном пути из Тегерана. Она позвала с собой мадам Веру Бейт, и та присоединилась к ней в Париже, в “Ритце”. Они вместе уехали из Парижа и вместе ходили в британское посольство в Мадриде. Послом тогда был Сэмюэль Хор. Встреча с Черчиллем не состоялась, потому что он очень устал после Тегеранской конференции, отменил все мероприятия в Испании и вернулся в Англию, задержался только в Каире и Тунисе».
И все же маловероятно, чтобы Черчилль вообще согласился встретиться с Шанель в Мадриде, и она не упоминала о свидании в письме, отправленном ему через британское посольство. Это письмо с ее подписью на фирменной бланке мадридского «Ритца» сохранилось. Она не пометила его числом, но на стол к личному секретарю Черчилля на Даунинг-стрит письмо попало с примечанием сотрудника посольства в Мадриде, датированным 10 января 1944 года. «Мадемуазель Шанель утверждала, что она знакома с господином премьер-министром, и просила нас переслать ее письмо. Будьте любезны передать ему запечатанный конверт». Она обращалась к нему «мой дорогой Уинстон» и писала в основном по-английски, иногда переходя на французский. Текст письма важен для правильной оценки обвинений и контробвинений, которые последовали за теми событиями.
Шанель им только снится
В Москве презентовали новую книгу о жизни Коко Шанель
Фото: Ася Забавская
«До последнего автографа!» – с таким девизом в Vogue Café британская писательница Жюстин Пикарди подписывала московскому бомонду свою новую книгу «Коко Шанель: легенда и жизнь». Сама Жюстин – в Лондоне культовая фигура. Она много лет работала редактором в Vogue, Sunday, Telegraph Magazine, Harpers Bazaar, Observer Magazine. Однако ровно десять лет назад Жюстин посвятила себя писательской деятельности, и в свет, одна за другой, стали выходить ее книги. Сразу из Петеребурга Жюстин приехала представлять свою книгу в Москву.
Катрин де Глиниасти и Жюстин Пикарди
Николай Усков, Лиза Дреер и Жюстин Пикарди
Фрол Буримский и Ульяна Сергиенко
Николай Усков, Татьяна Ширкина и Полина Зуева
«Коко Шанель: интимная жизнь»: малоизвестные факты биографии легенды
Новости моды
Коко Шанель вошла в историю как настоящая Леди Совершенство. Ее собственный облик не менее узнаваем, чем фирменный стиль ее модного бренда. На всех снимках у Коко безупречная укладка, макияж, маникюр, она всегда ухожена, элегантна и строга.
Однако, о мадмуазель Шанель шла и нелицеприятная молва, совсем не вяжущаяся с ее образом. Ее обвиняли в употреблении наркотиков, связи с нацистами и отношениях с женщинами. А в новой книге о законодательнице моды должны содержаться доказательства сведениям, которые раньше считались лишь сплетнями.
В новой биографической книге Лизы Чейни «Коко Шанель: интимная жизнь» (Coco Chanel: An Intimate Life) есть подтверждения тому, что икона моды употребляла наркотики, а также новые факты о ее бисексуальности, множестве любовных связей и романе с нацистским шпионом.
Представители издательства Penguin рассказывают о книге:
Представляя недавно обнаруженные любовные письма и другие письменные свидетельства, книга Чейни раскрывает правду о пагубной привычки Шанель к наркотикам и лесбийских связях. И на вопрос о романе Шанель с немцем (был ли он нацистским шпионом?) во время второй мировой войны найден окончательный ответ.
Источник WWD идет еще дальше, заявляя, что это, в самом деле, был шпион, что подтверждается в книге. Публицист издательства Viking писал:
Возможно, из-за того, что Шанель опасалась, после войны она какое-то время жила в нейтральной Швейцарии.
В книге, которая должна выйти в ноябре, содержатся недавно обнаруженные письма, а также документы из Федерального архива Швейцарии, чтобы рассеять всякие сомнения в некоторых аспектах жизни Шанель.
Ее бесчисленные любовные связи, пикантные и трагические детали которых избегали все предыдущие биографы, были материалом легенды. Остроумная и завораживающая, она стала музой, покровительницей или возлюбленной самых выдающихся творцов прошлого века, включая Пикассо, Дали и Стравинского.
Ее удивительная история превращения из бедной девушки в богатую, влиятельнейшую женщину, а также интересная насыщенная жизнь, неоднократно была описана в книгах и фильмах. Недавно была перевыпущена биографическая книга «Коко Шанель: легенда и жизнь» Жюстин Пикарди, иллюстрации для которой сделал Карл Лагерфельд. Там также писалось о ее склонности к наркотикам, говорилось что она считала морфий «безобидным успокоительным». В 2009 году вышел успешный фильм «Коко до Шанель» с Одри Тоту в главной роли, а также «Шанель и Игорь Стравинский».
«Я была одержима Шанель»
Казалось бы, вот еще одна книга о Шанель, сколько уже можно, мы уже знаем о ней все. И правду, и неправду. И то, что она о себе придумала, и то, что ее биографы хотели, чтобы мы о ней знали. Но само слово «легенда» в названии книги стало хорошим знаком. Знаком того, что автор ничего не принимает на веру и ясно понимает, где легенда, а где реальная жизнь Коко Шанель.
Собираясь писать эту книгу, вы хотели раскрыть тайны, так тщательно скрывавшиеся самой Шанель, провести расследование, или наоборот, написать нечто наподобие красивой сказки или большого романа?
Начинала я не как fashion-журналист, я занималась журналистскими расследованиями. То есть моей профессией был поиск фактов, их сопоставление. Поэтому и потом, когда я занялась модной журналистикой, мне было интереснее не констатировать факты, а рыть глубоко, искать причины. Я и не думала писать книгу о Шанель, я просто была ею одержима. Читала все, что о ней написано, и во всем этом мне многого не хватало. Все как-то не складывалось в единую картину. Не говоря уже о том, что эти книги либо вообще не переводились на английский, либо были очень плохо переведены. Это казалось мне тем более обидным, что как раз с Англией ее очень многое связывало, так же как и с Россией, впрочем. Я знала, например, что герцог Вестминстерский, с которым Шанель связывали десятилетние отношения, был очень близким другом Черчилля, но никто никогда не упоминал об этом в связи с Шанель. И я поехала в Кембридж, где когда-то училась на филологии, попытать счастья в архивах Черчилля. Директор архива принял меня за сумасшедшую, сказал, что это просто смешно, что в бумагах Черчилля не может быть ничего, связанного с Шанель. Но я настаивала, и он сдался. И там оказалось столько интересного! В том числе и документы, которые до сих пор помечены грифом «секретно». Из них было ясно, что Черчилль очень хорошо и серьезно относился к Шанель, считал ее достойнейшей парой герцогу и, что самое интересное, он общался с ней и после того, как роман герцога и Шанель закончился. Именно там, в Кембридже, я поняла, что хочу написать книгу о Шанель. И отправилась изучать архивы — и самой Шанель, и государственный архив Франции. Потому что было очень много в ее жизни такого, что невозможно объяснить внешними причинами, просто интересами бизнеса и тому подобными очевидными вещами. Так что эта книга — это расследование в первую очередь.
Вокруг ее жизни столько всего накручено, в том числе и ею самой, и ее биографами, как же вам удалось сохранить собственный взгляд на все?
Мне очень помогали мои поездки по тем местам, которые всерьез связаны с ее жизнью. Я начала с поездки в Обазин, в монастырь, где прошло ее детство и отрочество. Я все увидела своими глазами, я даже пожила там какое-то время. Это дало мне ясное понимание той дистанции, которую она преодолела, того пути от этого монастыря до Парижа. Это был невероятный путь, начавшийся от католического аскетизма в его высшем проявлении, от черного цвета и цепей на одеяниях монахинь, чистых линий в интерьерах и геометрии монастыря. Именно там становится понятно, что это не просто место, где она страдала от своего сиротства и одиночества, но и место, которое повлияло на всю ее эстетику в дальнейшем. И это было очень важное для меня понимание.
Есть масса различных версий ее судьбы — например, что она была незаконнорожденная, а в то время это было клеймом, мы должны это понимать. Но я нашла брачное свидетельство ее родителей. Потом ее квартира на рю Камбон. Она очень многое дает для понимания Шанель как человека. Я не просто пришла туда посмотреть, я попросила разрешения побыть там и сидела, писала. И, вы знаете, все предметы, которые сохранились в этом жилище, они тоже очень помогли. Ну и наконец, ее жилье в отеле «Ритц». Да, мы все знаем о том роскошном сьюте, который она занимала, но я забралась в архивы отеля и обнаружила, что комната, где она жила, начиная с 1940-х годов и до самой своей смерти в 1971-м, была намного меньше и проще. Это небольшая белая комната, почти по-монашески аскетическая, окнами в сад, а не на роскошную Place Vendome. Я попросила разрешения провести там ночь. Мне было это очень важно. Это было непросто. Во-первых, потому что дорого, и во-вторых, потому что менеджмент «Ритца» до сих пор не хочет, чтобы кто-то знал, что Шанель жила не в том роскошном сьюте, которым они торгуют, пользуясь ее именем, а в этом скромном номере. Мне удалось добиться своего, и я провела там ночь. Ко мне пришла туда подруга Шанель Клод Делэ, которая не была в этом номере с момента смерти Шанель. Для нее это было очень непросто. И знаете, вы не подумайте ничего такого, я не хочу сказать, что мне являются призраки, но случилось нечто странное — какие-то проблемы с электричеством, оно то включалось, то выключалось. Свет сам собой зажигался и гас. Мистика!
Потом я отправилась по английским местам Шанель, в дом в Мэйфэре, где она часто останавливалась с Вестминстером — он вообще не изменился. Потом поехала в Шотландию, куда они ездили ловить рыбу, в компании с Черчиллем, кстати. Там есть их рыбацкий домик, и там я нашла книги, в которых записывался улов. Она неизменно вылавливала самых крупных лососей. И там же рядом есть дом, который герцог купил для нее и который она оборудовала по своему вкусу. Он полуразрушен, но в ванной до сих пор сохранились французские обои и, смешно сказать, французское биде, которому просто неоткуда было взяться в этих местах. Первый этаж выкрашен в цвета Шанель — бежевый, черный, белый.
У вас, наверное, появилось чувство, что вы прожили с ней целую жизнь. Как вы думаете, почему она столько лгала? Придумывала всю свою жизнь и все время путалась в собственных легендах?
Порой она приводила меня в бешенство. Я думала: «Боже, ну зачем же столько вранья! Ну почему бы тебе не рассказать хоть часть правды?» Но потом понимаешь, что это страшная болезненная неуверенность человека, прошедшего такой сложный путь. Она, вероятно, стыдилась своего прошлого, и этот стыд окрасил всю ее жизнь. Знаете, она всю жизнь была одержима чистотой. Маниакально! Все вокруг должно было быть чисто вымытым. Она все время говорила об этом. И уже в конце жизни, будучи старухой, страдала приступами лунатизма, и рассказывают, что она вставала иногда по ночам, шла в ванную и долго-долго тщательно мыла руки. Раз за разом. Снова и снова. Но при этом она была такой сильной! Часто ведь люди неуверенные стремятся походить на кого-то, копируют чье-то поведение и даже жизнь. А она всегда оставалась собой. И ее стиль — это отражение ее характера. Одежда, которая не заслоняет человека. И вот здесь она была абсолютно расслаблена и уверена в себе.
А как вам кажется, каково было ее образование? Меня интересуют ее взаимоотношения со всеми писателями, поэтами и художниками, которые ее окружали. Она понимала что-нибудь в том, что они делали, или это было просто восхищение провинциальной девочки столичной богемой?
А, это очень хороший вопрос. Я много видела написанного ею. И это всегда безупречно грамотно и красиво. Думаю, в монастыре ее главным учебником была Библия, а это немало. В ее квартире на рю Камбон книги повсюду, и все они читанные. Я специально смотрела. Ее подруга Клод Делэ утверждала, что любимыми всегда оставались английские романы. «Грозовой перевал», «Джейн Эйр» и «Ребекка». Последнюю Шанель любила едва ли не больше всего, может быть, за ее готическую мистику. Поэт Пьер Реверди утверждал, что она всегда читала все его стихи, а их нельзя назвать простыми. Ну и плюс ее костюмы к «Антигоне» и другим постановкам, к фильму «Прошлым летом в Мариенбаде» — все они свидетельствуют о том, что она была совсем не проста. И все эти люди, Кокто, Стравинский, Дягилев, они ведь дружили с ней по-настоящему, а это было бы невозможно, если бы они относились к ней свысока.
Фото: Linda Brownlee
У вас сложилось свое личное отношение к ней?
Мои отношения с Шанель вообще очень личные. Моя мать в молодости была, как и положено всем женщинам этого поколения, очень леворадикальных взглядов, но тем не менее регулярно покупала журнал Vogue. Замуж она выходила в 21 год в маленьком черном платье. Это не было, конечно, платье от Chanel, она не могла себе его позволить, но это было платье, сшитое по выкройкам из Vogue Pattern, то есть копия Chanel. Когда мне было лет 16, и родители уже давно были в разводе, а платье висело где-то в стороне, я наткнулась на него и примерила, и была потрясена его совершенством и элегантностью, которая пережила почти два десятка лет. Гигантский для моды срок. И с того момента я восхищаюсь ею, ее смелостью, ее невероятными приключениями на пути к независимости. И я не могу не испытывать жалости к ней, как к брошенному ребенку. И потом, чем больше узнаешь о ней, тем больше понимаешь, что за внешней силой и даже жесткостью скрывалась очень одинокая женщина. И это ведь очень грустно.
«Коко Шанель. Легенда и жизнь». М.: «Слово», 2011