Группа самое большое простое число отзывы
Музыка
Бульдозер любви
Лучшее, что случилось с группой СБПЧ за последние годы, — это Женя Борзых. Притом что у группы и так все было хорошо. Приятно наблюдать, как люди долго и классно делают то, что любят. В какой-то момент становится понятно, что они обточили себя уже до блестящей гладкости, и дальше каждое решение — пригласить Борзых быть постоянной участницей группы или засесть в снегах Киркенеса, чтобы записать альбом, — будет только на пользу.
Если люди после прослушивания песни идут набивать себе татухи со словами из нее, это что-то значит. Так происходит, например, с песней «Злой», которая выходила отдельно до альбома. Строчки «Выжечь на сердце железом раскаленным четыре горячих слова: “Хочу быть всегда влюбленным”» Женя Борзых поет своим неподражаемым мальчишеским голосом, а в клипе на руки знаменитой актрисы Розы Хайруллиной эти слова наносит тату-мастер.
Вообще альбом весь о влюбленности. Много аффирмаций: «Поверь, ты прекрасна, даже когда никто не смотрит», «Ты попадешь под бульдозер любви, а я буду за рулем», «Будешь королем моим и повелителем, будешь, будешь, я верю».
Последнюю фразу из песни «Король» привела в пример в своем блоге психотерапевт и поклонница СБПЧ Евгения Стрелецкая — в качестве иллюстрации к тому, как добиться взаимной любви. Мол, уверенность уровня «Будешь ты пажом моим и почитателем» как раз и делает девушку (или парня) неотразимой (неотразимым). Сам автор, Кирилл Иванов, говорит о песне так: «…в этом есть и властность, и игривость. От этого очень много радости. Эта песня — ода всем женщинам! Песня про восторг от того, какие они бывают бандитки». Учитесь! Конечно, интонацию и подачу Жени Борзых тоже стоит усвоить — 50 процентов успеха в них.
«Бульдозер» — еще один цепкий хит, который Кирилл Иванов называет «балладой», и в ней есть место и неотвратимому басовому паттерну, и ангельскому хору, и чернильному ожогу в форме сердца. Замечательный саундтрек для любой любви.
Face
Даже если рэпер Face запишет что-нибудь уровня Кендрика Ламара, все равно самое лучшее в нем — это его лицо с симпатичными татуировками Hate и Love. Умение сделать из своей жизни рассказ, а из тела — перформанс бесценно для рэпера. Ну не за рифмы же «Родины — черной смородины» любить Фейса! Нет, за смелость и за то, что смог «вырваться». Откуда — узнаете, прослушав альбом.
1000 gecs
1000 gecs
Очень молодой пострэп — настолько молодой, что непонятно, какого гендера люди его творят. Известно, что это пара музыкантов, один из которых (Дилан Брейди) живет в Лос-Анджелесе, а другая (Лора Лес) — в Чикаго. И совместный релиз у них получился благодаря пересылке друг другу множества итераций. Поэтому примочек и автотюна в треках так же много, как жанров — ребята как будто собрали все, что было модно, и вывалили это на стол. Получилось дерзко.
Экономика
Интурист
Проект Евгения Горбунова, участника группы ГШ. И, собственно, если бы пел не Горбунов, а Катя Шилоносова, то можно было бы подумать, что это ГШ: авант-рок розлива 1988 года, похожий на «Звуки Му» и «АукцЫон», и, как и они, восходящий к Дэвиду Бирну. Это не упрек, поскольку кроме «Экономики» в странном интересе никто из российских инди-музыкантов особо не замечен, так что релиз необычен и стоит внимания.
Найк Борзов
Реакция на солнце
«Быть честным, открытым довольно больно»: интервью с Кириллом Ивановым из «СБПЧ»
Группа «Самое большое простое число» в субботу представит в Москве альбом «Мы не спали, мы снились». Это одна из самых живых и жизнерадостных пластинок на русском за последние годы. Николай Овчинников поговорил с лидером «СБПЧ» Кириллом Ивановым об альбоме, клипе, детях и поколении фестиваля «Боль».
— Когда интервью выйдет, уже выйдет и ваш клип. Расскажите, про что он, кто его делал.
— Снял его наш друг Андрей Вальдберг, очень талантливый и недооцененный режиссер, потому что результаты его труда живут не очень долго. Он делает видео на церемониях открытия и закрытия, например, «Кинотавра». Он послушал наш альбом и решил снять нам клип.
И я — отец, и Андрей — отец, мы с ним очень много про эти вещи говорили. Этот клип про то, как дети преодолевают своих родителей, про то, что их ждет впереди. Клипы можно смотреть по отдельности, но вообще это цельное произведение, три серии одной истории.
Его снимал еще прекрасный Юрий Никогосов, который снимал сериал «Измены» и фильм «Купи меня». Продюсером фильма был наш товарищ и организатор всего Олег Талисман, у которого есть компания Location Moscow. Он много работает в кино.
— Тема детей постоянно в том или ином виде у вас присутствует. Ярлык инфантилизма на вас неоднократно вешали. Когда это у вас началось?
— На самом деле песни для этого клипа выбрали максимально жесткие, пронзительные, энергичные. Они ни в каком случае не детские. И клип этот, несмотря на то, что в нем принимают участие дети, я тоже детским бы не назвал.
— А отцовство как‑то влияет на творчество?
— Даже не знаю. Ты всегда пытаешься найти с ребенком общий язык, и чтобы это было проще, ты пытаешься сам вспомнить, каким ты был в его годы, что ты думал, чувствовал. Взрослые часто что‑то требуют от детей, потому что смотрят на ситуацию с точки зрения своего опыта, не глазами ребенка. Как с музыкой связано? Ну, Вася не особо фанат группы «СБПЧ», ему что‑то нравится, что‑то нет. На некоторых альбомах есть песни, которые я прямо для него писал. На последнем альбоме, по-моему, таких нет.
— Песня «Друг», третья часть клипа, записана с Томасом Мразом — как вы с ним познакомились?
— Мы выступали в Уфе. Алмас родом оттуда. Я до этого слушал его, наверное, предыдущий альбом, в котором много акустических песен, одна из них называется «Маневрировать», мне нравилась еще одна песня его, которую он делал с Супчиком [продюсер SP4K] — таким продюсером.
— В «Друге» он будто не своим голосом поет. Кто придумал так сделать?
— Мы с ним вместе придумали. Он же из мира рэпа, у него все немножко по-другому устроено. Он говорит: «Включай запись, а я попою болванку». Вот он эту болванку пел-пел-пел, попробовали так-сяк, потом из этого выкристаллизовалась манера, которая оказалась для него новой. Мне кажется, это очень сильно оживляет песню.
— Десять лет назад вы поехали в тур с группой Centr, чтобы сделать материал для «Афиши» и вообще неоднократно положительно высказывались о русском рэпе. Как у вас сейчас отношения с этим жанром?
— Я люблю рэп. Примерно вся интересная русская музыка, которая сейчас есть, — это рэп. Много параши, но много классного, дерзкого, смелого. Меня завораживает то, что в этом очень много жизни и отклика слушателей интересного. Я — фанат сайта The Flow и комментариев там, это единственное русскоязычное СМИ, посвященное музыке.
— А что из «не параши» вы бы выделили, но не из совсем топового?
— Мне нравится как раз вся эта уфимская тусовка — DopeClvb, к которой раньше Алмас принадлежал. Мне нравятся их флоу, музыка, отношение к тому, что они делают. Песня про супермагазин очень классная: «Напитки, продукты, напитки, продукты». В этом нет никакого пафоса, такая чистая радость.
— Почему я еще про рэп спрашиваю, шесть лет назад вы в интервью говорили: «Честно говоря, самые омерзительные вещи, которые сейчас есть в русской музыке, — это песни Васи Обломова или на злобу дня сделанные песни Noize MC». Сейчас, когда главный альбом момента — «Пути неисповедимы» Фейса, вы с собой шестилетней давности согласны?
— Мне просто не кажутся песни Васи Обломова талантливыми. Мне не близка сама художественная манера. Я уверен, что могут быть суперталантливые произведения в жанре «утром в газете — вечером в куплете». Десять лет назад у группы «Ленинград» или «Рубль» такое было: злободневные, мощные, энергичные песни про здесь и сейчас. Альбом Фейса я не успел еще послушать, но с радостью послушаю.
По моим ощущениям, написать что‑то необычное и неожиданное про то, что происходит прямо сейчас, и как‑то это ухватить, чтобы через пять, а лучше через двадцать лет ты мог это послушать, и у тебя не было бы ощущения неловкости — это довольно сложная задача. Нужно обладать очень мощной оптикой, чтобы посмотреть на это с расстояния, а не углубляться в то, что происходит.
Это как долгое время весь русский рэп был таким социальным. Была такая жалобная книга: нытье про плохо убранные улицы. Есть очень тонкая грань между возвышенным трагическим произведением и просто воем и нытьем.
— На фоне мейнстримового рэпа и вообще поп-мейнстрима у вас музыка совершенно иная, жизнеутверждающая, полная эмоций со знаком плюс…
— …мы не виноваты, мы хотим так писать! Тут такая еще штука, что есть огромное количество рэпа, который делают подростки для подростков. Когда ты подросток, ты обожаешь ныть, что ты один-одинешенек, что все вокруг плохо. Это такая попытка отмахнуться от реальности, такой этап в жизни каждого человека, вот поэтому и музыки такой много.
— Ну, а у вас музыка для состоявшихся людей за тридцать.
— Да я не знаю! К нам тоже ходят подростки. Мне сложно сказать, для кого [наша музыка]. Нет какой‑то фокус-группы. В конечном итоге мы делаем, как считаем нужным.
— Клип «Африка» — зачем снимать клип на старую песню?
— Мы сняли этот клип больше года назад, потом какое‑то время мы были другими делами заняты, монтировали, потом искали подходящий момент, чтобы его выпустить. По меркам шоу-бизнеса это странно, но в рамках вечности это ничего не значит. Это классная песня, почему нет?
— Почему Гудков?
— Саша — наш друг: и мой, и Женин (Жени Борзых. — Прим. ред.). Мы сняли клип в лагере «Камчатка». Снимали по ночам, когда могли от детей освободиться: довольно много сил потратили. Потому что ты и так чем‑то занят, а тут еще клип снимать. Спасибо Саше, что он все это терпел и делал. Но мы очень классно провели время. Мне кажется — и это нечастый случай, — что это передается через экран. Это история любви странного лесного существа, лесного гепарда и водной русалочки.
— Как у вас в группе появилась Евгения Борзых? Вы ее уговорили — или она сама?
— Я — многолетний фанат Жени. Последние четыре-пять лет мы — близкие друзья. Никто никого не уговаривал. Все началось с того, что я познакомился с Женей и предложил ей сделать песню вместе. Постепенно она начала принимать участие в концертах, и как‑то вот все произошло. Это было очень логично. Это очень классное ощущение — кажется, что всегда так и было.
— Есть многажды повторенный тезис, что «СБПЧ» каждый альбом будто себя заново придумывает. Так и с «Мы не спали, мы снились». У вас музыка стала будто бы ярче, живее, насыщеннее. А что задумывалось изначально?
— Мы этот альбом записывали с нашим другом — товарищем Сашей Липским, половиной электронного дуэта Simple Symmetry, моим близким другом. Мы давно что‑то хотели сделать вместе.
Какие были задачи? Чтобы было много грува — наверное, мы так для себя это формулировали: все жанры, кроме скучного. Самое страшное для меня в музыке — вялость. Поэтому мы работали вместе над тем, чтобы это был танцевальный альбом не в смысле EDM, но чтобы под него хотелось плясать. Неспроста там есть строчки «Эта песня нужна, чтобы вы танцевали». Даже в самых мрачных песнях очень много грува, они тоже в себя втаскивают, засасывают. Хочется двигаться, качать в такт головой, переминаться с ноги на ногу.
— Вокруг вас долгое время было какое‑то комьюнити музыкантов: оркестр, «Лемондэй», «Пес и группа». Теперь вы совсем одни. Почему?
— Все без нас справляются. Может, это связано с тем, что в целом стало меньше какой‑то инди-музыки и все везде рэп. И мы сами еле успеваем со своими делами справляться. К тому же я почти не сталкивался с чем‑то интересным, что бы меня завораживало в последнее время. Но вот, например, Илья [Барамия] нашел Айгель, и они сделали свой проект.
Солисты «СБПЧ» о новом альбоме, подростках и компромиссах
Ɔ. Наверное, когда выпускаешь новый альбом, все журналисты задают про него одни и те же вопросы?
Кирилл Иванов: Да, бывает. Вообще есть две тенденции, которые меня удивляют. Первая — это когда журналисты присылают вопросы и просят: «Вы напишите как-нибудь сами ответы». Вторая — это когда вместо вопроса журналист говорит, например: «В одном из своих интервью вы упоминали, что любите ванильное мороженое». И замолкает. Ты такой: «Ну да, люблю». А он: «Вы не могли бы рассказать про это? Ну так же, как вы тогда сказали?»
Когда вышла ваша песня «Провал», все журналисты про нее одинаково пошутили: мол, это полный «Провал».
Кирилл Иванов: Это было ожидаемо. Мне кажется, мы сами же и придумали эту шутку и начали шутить ее в соцсетях.
Ɔ. Для многих именно эта песня стала любимой композицией с нового альбома. А вам самим какие нравятся?
Женя Борзых: Мне очень нравится песня «Друг», потому что мы играем ее реже других. В записи ее вместе с Кириллом исполняет Thomas Mraz. На концертах это обычно не удается повторить: у Томаса очень много выступлений, гастролей, да и у нас тоже, и мы никак не можем сойтись графиками. А без Томаса получается не то. На концерте 29-го числа мы наконец-то исполним «Друга» в «правильном» составе — практически уникальный случай.
Ɔ. В новом альбоме есть песня «1999». Это год, когда тебе было 15 лет. Этот момент был для тебя каким-то переломным?
Кирилл Иванов: Я был очень политизированным подростком. Интересовался всем, что было связано с войной в Чечне, ходил на митинги, читал журнал «Итоги». Еще у меня была футболка «Союз правых сил». Эта песня скорее не про что-то одно конкретное, это микс из подростковых ощущений и переживаний, мое воспоминание об этом возрасте.
Фото: Алексей Никишин
Ɔ. Женя, а ты каким была подростком?
Женя Борзых: В детстве я была открытой и общительной. Но потом, в подростковом возрасте, я вдруг года на три полностью ушла в себя. Целыми днями читала книги, смотрела передачи о природе, каталась одна на велосипеде и слушала музыку, ни с кем не дружила.
Ɔ. Сейчас многие говорят, что нынешние подростки особенные. Более смелые, честные, выходят на митинги. Вы летом ездили вожатыми в лагерь и общались там с подростками. Они действительно другие?
Кирилл Иванов: С одной стороны, старички вроде нас всегда так говорят про молодежь. С другой стороны, мне хочется верить, что они и правда более смелые и свободные. И хочется помочь им. Мне не нравится, когда взрослые говорят детям: «На вас вся надежда, вы молодые и смелые, вам и жить. А мы тут в сторонке постоим».
Что будет с этим молодым поколением — не знаю. Мы живем в такое время, когда все очень быстро меняется. Горизонт ожидания стал коротким. Ты знаешь только, что будет через месяц. А дальше просто черная дыра, в которой все исчезает. Это одновременно и страшно, и весело. Появляется много смешного: директор Росгвардии вызывает Навального на дуэль, рождаются мемы вроде Солсберецкого собора. И в то же время происходит много страшного, смещаются понятия о том, что хорошо, а что плохо. Приходится постоянно себе напоминать: «Да, перед едой нужно мыть руки, я ничего не перепутал, их по-прежнему нужно мыть». А вокруг в это время какие-то люди уже в луже моются.
Женя Борзых: Ощущение какого-то дикого и сюрреалистичного праздника вокруг. Мой любимый писатель — Кафка. У него всегда происходит какой-то апокалипсис: нет ни конца, ни начала. Перед читателем — просто набор очень странных обстоятельств. Много смешного и курьезного, но ничто ни к чему не ведет. Вот сейчас есть похожее ощущение.
Хочется, конечно, чтобы среди этих молодых людей появился какой-то новый герой, кто-то, кто сможет что-то поменять. Только вот герой — фигура обычно трагическая, ему всегда приходится чем-то жертвовать.
Ɔ. Кажется, ваш новый альбом как раз во многом про молодость и дерзость.
Кирилл Иванов: Сложно сказать, про что он. Когда что-то делаешь, ты это не анализируешь. Оно становится частью тебя. Это потом уже, спустя годы, можно посмотреть со стороны и спросить себя: «На что это похоже?» А в момент творчества ты не сочиняешь концепцию, а просто делаешь то, что хочется.
Фото: Алексей Никишин
Ɔ. А вы всегда делаете то, что вам хочется? Считается ведь, что в творческих профессиях нужно постоянно идти на компромиссы, чтобы угодить зрителю, читателю или слушателю.
Кирилл Иванов: В этом смысле мы довольно бескомпромиссная группа: постоянно меняемся, делаем то, чего от нас не ждут и не хотят. Мне кажется, в России только так и можно. Здесь нет музыкальной индустрии и нет человека, который сказал бы: «Ребята, чтобы достичь успеха, вам надо делать вот так вот». Если бы такой человек нашелся, может, это был бы даже интересный и полезный опыт. Но нам остается только полагаться на камертон, который находится у нас внутри, и делать то, что нам хочется. Да и к тому же, если человек делает то, что ему самому не очень нравится, не близко, он смотрится неорганично, и слушатели это понимают. Публика, конечно, дура, но не настолько, чтобы этого не замечать.
Ɔ. Но, когда не пытаешься оправдывать ожидания, многие перестают тебя любить.
Кирилл Иванов: Конечно. Я про нашу музыку много разного слышал. Но у меня кожа толщиной со стену. Недавно, например, видел передачу «12 злобных зрителей», там был наш клип, а потом какой-то человек показал красную карточку и стал говорить: «Нет, никогда на свете я это не буду слушать». И все в зале подхватывают. Я не придал этому значения. Это нормальная реакция.
Женя Борзых: Мы же не можем нравиться всем. Но и не нравиться всем мы тоже не можем. Вот, например, в театре, где я играю, ребятам, наоборот, очень понравился новый альбом. Они постоянно ходили и пели: «Все, что может провалиться, проваливается. » Это было приятно и круто, но все-таки неловко слушать свои песни, когда их поют твои коллеги.
Кирилл Иванов: У поклонников тоже есть свои ожидания, которые не всегда получается оправдывать. Некоторые начинают нарушать дистанцию. Думают, раз мы такие свойские ребята, то можно подловить нас после концерта и сказать: «Поехали к нам, у нас тут у друзей рядом квартира, чай попьем, споете нам песню, которую на концерте не спели».
Женя Борзых: Да, многие ожидают, что мы будем с ними тусоваться, трепаться. А потом разочаровываются: «Вы, оказывается, не такие».
Кирилл Иванов: В какой-то момент просто приходится смириться с тем, что ты не можешь всем угодить и понравиться. Я и друзьям-то своим не всегда могу угодить, что уж говорить о посторонних людях.
Ɔ. Женя, а тебе ведь когда-то тоже не очень нравилась «СБПЧ». Как получилось, что вы стали вместе работать?
Женя Борзых: Да, я не сразу прониклась. Мне нравились какие-то песни, но не так, чтобы очень.
Кирилл Иванов: А я вот был Жениным фанатом, знал ее по предыдущим группам, где она играла. Попросил у общих друзей, чтобы они нас познакомили.
Фото: Алексей Никишин
Женя Борзых: И вот сижу я дома, нечесаная, с младенцем на руках — у меня тогда сын еще совсем маленький был. И тут приходит Кирилл и предлагает что-нибудь вместе делать. Мне тогда было не до того. А потом у «СБПЧ» вышел альбом «Я думаю, для этого не придумали слово», я сходила на концерт — это было так круто! Я привыкла, что в записи, кроме голоса Кирилла, ничего не слышно, музыка где-то на заднем плане. А тут я услышала все вместе, а еще были видео и свет… И я решила, что нам надо подружиться. Принесла Кириллу тонну своих стихотворений и сказала: «Я вообще не понимаю, как писать песню, бери эти стихи и делай что хочешь». Так появилась песня «Африка». С тех пор мы работаем вместе.
Ɔ. «СБПЧ» постоянно переживает какие-то метаморфозы. Что изменилось на этот раз?
Кирилл Иванов: Наш новый альбом получился танцевальным, и мы даже в песнях об этом говорим. Я буду рад, если люди будут под него просто скакать, можно даже не вслушиваться в текст. У Арсения Морозова из группы Padla Bear Outfit есть строчка про то, что в России танцуют под слова. Так вот, мне бы хотелось, чтобы под этот альбом просто танцевали. Если бы слова были важнее всего остального, я бы просто издал книжку своих слов. Но я не хочу.
29 сентября
Начало в 20:00
ГлавClub Green Concert, ул. Орджоникидзе, 11
«Это о конце жизни и начале смерти»: Кирилл Иванов — о новом альбоме «СБПЧ» «Все равно»
В этом смысле песня получилось удачной.
Мне трудно самому препарировать эти песни — все это можно по-разному прочитать. Это же очень частая вещь, которая происходит с людьми. Пока ты ждешь чего‑либо, у тебя замыливается глаз и уже не замечаешь важные и нужные события, из‑за этого не можешь посмотреть вокруг себя. Это может быть связано с тяжелой работой, бесконечными переживаниями, зацикливанием на себе или из‑за внешних причин. Чаще всего люди, загнанные в такие состояния, будто зашорены, и от этого у них очень узкий взгляд на мир: они видят только то, что под ногами.
«Живые и мертвые»
На самом деле это тоже цитата из документального фильма про Марадону: там был такой кадр с граффити напротив кладбища «Вы не представляете, что вы пропустили», когда команда «Наполи» выиграла чемпионат мира по футболу. Про это я и думал, когда писал эту песню. Если развернуть наоборот эту песню, то она про радость жизни. Достаточно только шире открыть глаза.
«Надоел»
Песня вышла 2 июля, на следующий день после голосования по поправкам в Конституцию. Мы никогда не писали никакие актуальные песни в стиле «утром в газете, вечером в куплете» — это просто такое совпадение. Мы понимали, что можем выпустить песню в этот день, и решили, почему бы и нет, — у нас был такой способ что‑то сказать. На самом деле эта песня обо всем на свете и обо всем, что надоело: у нее по-хорошему прилипчивый куплет, который Женька придумала. Это радостный гимн ненависти, ведь этому чувству можно предаться не мрачно, а по-настоящему весело; чтобы чувство не было таким глубинным и страшным, а легким.
«Сарай»
Эта песня, в которой впервые появляется Sandy B, наш коллаборатор и друг из Южной Африки, от которого я фанател еще до приезда на место. Мы тогда про него вспомнили, просто написали, и он с нами записался.
«Все равно»
«Набор букв»
Это такое пустотное диско, в котором классно поет еще и чернокожий хор из Кейптауна. Они единственный раз пели что‑то по-русски в этом альбоме: им были очень неудобны все эти сочетания [бр] и [кв]. Когда я уже объяснил, что есть кучи бессмысленных букв и одно только слово — имя твое, то они впечатлились и спели чисто. Многие наши песни — это попытка найти точные слова и звуки для своих ощущений и состояний.
«Нежно»
«Ты сошла с ума»
«Звезда»
Я фанат танцевальной африканской музыки. Это было то, зачем мы ехали в ЮАР, — за местным грувом. «Звезда» — это танцевальный трек для андеграундных дискотек. Он с такой целью и записан, и придуман. В него кучу всего напихано: семплы, хор, пение, Sandy B, Жека поет. Он построен по канонам клубной музыки, но при этом мы там сделали африканский, немного кривоватый бас с барабанами.
«Холодный день»
Было сразу понятно, что это будет последняя песня на пластинке. Это госпел: там есть и хор, и фортепиано. Мы ездили в особняк к нашим приятелям в Кейптауне — там стояло столетнее пианино. На записи постарались сохранить настоящие артефакты, к примеру звуки комнаты. Только это вывернутый наизнанку госпел. Обычно в такой форме песнях к припеву все раздувается, а здесь наоборот — все максимально сдержано. Очень легко сделать композицию в колониальном духе пошло — мы старались избежать взгляда белых чуваков, которые приехали за экзотикой. Нам хотелось нащупать что‑то новое, а не просто использовать чужую эстетику.
В целом об альбоме
«Все мучаются от ужаса перед жизнью — такой огромной и в основном лишенной всякой логики»
Сегодня в соцсети «ВКонтакте» группа «Самое Большое Простое Число» выложила свой альбом «Мы не спали, мы снились». За одиннадцать лет (первый альбом СБПЧ выпустили в 2007 году) постоянна, кажется, только репутация группы — музыкантов, которые в каждом альбом что-то меняют настолько, что начинают звучать другой группой. Звук, стили, состав участников, инструменты.
Из очередного: в записи «Мы не спали, мы снились» принял участие Детский хор телевидения и радио Санкт-Петербурга, а певица и актриса Женя Борзых теперь — часть группы. В «Мы не спали, мы снились» появилось диско, под которое невозможно не танцевать с текстами, в которых местами такая безнадежность, что даже хорошо. Например, «Провал» — воодушевляющие фанфары, мотив, который невозможно забыть, и припев «Все, что может провалиться, проваливается, так нам и надо, а нам все мало». Или трогательнейшая минималистическая «Соленое» — квинтэссенция мужское тоски: «Скучаю страшно ужасно по вам как монстры по приключениям» с семи неотправленными письмами. Или откровенно политическая с какими-то залихватскими мотивами, которые могли бы прозвучать в фолке, «1999».
Фронтмен СБПЧ Кирилл Иванов рассказал Правила жизни о том, что во всем этом нет никакой концепции, о бабушке, которая больше не расстраивается, что внука нет в телевизоре и о моментах, когда важно чувствовать себя живым.
— Традиционный вопрос. Чем «Мы не спали, мы снились» будет отличаться от всего, что было раньше?
— Во-первых, нам помогал записывать эту пластинку и был ее полноценным соавтором Саша Липский, музыкант электронного дуэта Simple Symmetry. Мы вместе с ним сочиняли всю музыку. Кроме того, Женя Борзых стала полноценным участником нашей группы. Часть песен мы сочинили вместе.
— То есть можно сказать, что СБПЧ узаконило отношения с актрисой и певицей Борзых, и Женя теперь — часть коллектива?
— Да. Так вот, продолжаю про пластинку. Наверное, эта пластинка про любовь, дружбу, про расставание с чувствами, с собой прежним. Про состояние веселого отчаяния, когда уже нечего терять, и остается только закружиться в каком-то спасительном танце. Там довольно много, как мне кажется, танцевальных песен. И в каком-то смысле, это альбом про освобождение, наверное. Потому что любое расставание, любое отчаяние — это еще и свобода. Такое состояние в чем-то даже приятное — когда ты ничего не ждешь и ни на что не рассчитываешь.
— Та же песня «Такси», еще дуэт СБПЧ с Женей Борзых, был про, скажем так, непростые отношения между мужчиной и женщиной. Вы стали развивать эту тему, потому что у вас появился женский голос?
— Да нет, так скорее совпало. Я думаю, что все отношения непростые. Простых отношений не бывает вообще. Простые — самые неинтересные. Товарно-денежные, например.
— Я скорее про диалог мужского и женского.
— Это бывало и раньше. Мне кажется интересной эта форма.
— Почему так много диско? И как пришла идея с бэками из детских голосов?
— Это альбом очищающего танца и просветляющего грува. А в некоторых песнях нам просто было не обойтись без детского хора. И мы страшно были рады поработать с Детским хором телевидения и радио Санкт-Петербурга. Ну и ребятам песни, кажется, понравились.
— Работа Ильи Барамии с Айгель Гайсиной и вообще успех проекта Аигел повлиял на то, что происходит с группой СБПЧ?
— Не повлиял. Мне радостно за успех детища Ильи и Айгель, здорово, что это оказалась какая-то нужная людям вещь. У них есть песни, которые мне нравятся. Так что я просто рад за Илью как за друга. Но на наш альбом работа Ильи с Айгель никак не повлияла — просто это совсем другая музыка, совсем другие песни, с другой интонацией, другим взглядом на мир.
— У вас вот Женя Борзых теперь появилась, Илья играет с Айгель. Стоит опасаться за судьбу СБПЧ?
— Наоборот! Чем больше всего разного есть на свете, тем лучше. Женя играет в театре, Антон и Олег играют еще в нескольких группах. Я думаю, что любой опыт Ильи или любого из участников нашей группы помогает нам. Мне не нравится позиция какого-то закопанства, закрытости. Мне кажется, она ни к чему хорошему не приводит. Мы всегда хотели быть больше, чем какой-то определенный стиль, звук или что-то такое, хотели быть такой неуловимой группой, которую так просто не поймаешь за хвост и не поставишь на какую-то определенную полку. Но при этом нам хотелось быть узнаваемой группой. Мне кажется, мы нашли способ, как этого добиться. Поэтому я за тысячу цветов, у меня нет ни сомнений, ни ревности, ничего такого. У нас есть календарь, и мы просто договариваемся кто, когда и что может. Нет никаких сложностей.
— То есть у вас такие прекрасные горизонтальные отношения? Или есть все-таки кто-то, чье слово последнее?
— Трудно сказать. Более или менее, мы все вещи вместе обсуждаем и пытаемся найти общее решение. В каких-то вещах, связанных с текстами, мой голос, конечно, более весомый. А в каком-то общем музыкальном решении, в том, как песни будут звучать, мы всегда пытаемся сделать так, чтобы все, кто играет эти песни, в них участвует и ими занимается, получили от этого максимальное удовольствие. Иначе можно превратиться в группу крепких и скучных профессионалов, людей, которые выходят и играют, что им сказали, потому что так надо.
— Пару лет назад в интервью Colta.ru Илья рассказывал, что вот едете вы в поезде, Кирилл достает синтезатор и начинает что-то сочинять. У вас творческий процесс выглядит сейчас так же?
— Какие-то вещи — да, именно так и происходят. Что-то рождается из каких-то небольших заготовок, которые мы сначала делаем по отдельности, а потом начинаем разгонять. Это как сухое китайское полотенце, которое из маленького комочка под воздействием воды разбухает и становится большим. Так и наши песни пухнут на глазах. А какие-то вещи растут из совместных джемов, когда мы с Ильей что-то начинаем вдвоем наигрывать. А какие-то песни появляются из отдельных строчек текста.
— Придумывали ли общий мессендж альбома? Есть ощущение, что по мере движения к финальному «Кристаллу» ощущение безнадежности и отсутствия выхода нарастает — это планировалось или нет?
— Я ни для песен, ни для альбомов не придумываю ни концепции, ни какой-то общий посыл. Мне кажется, это скучно. Эти песни скорее объединены звуком или, например, тем, что мы написали их за последний год. Это год нашей жизни. Мне нравится, когда в альбоме максимальное количество совсем разных песен.
— Вы смотрели фильм Евгения Григорьева «Про_рок», в котором есть ощущение, что молодым музыкантам нужно, чтобы кто-то появился и их направлял?
— Не смотрел. Но я не уверен, что это так. Может, это в фильме так чувствуется. В мире русского рэпа все очень разнообразно, самобытно, неожиданно. За секунду загораются новые звезды, люди, которые никого не слушаются, у которых нет никаких продюсеров — они просто такие самородки. Про русский рок мне трудно что-то сказать, про современный — так вообще ничего не могу говорить, потому что не знаю его и не слушаю. Но мне не кажется, что молодым в принципе хочется, чтобы кто-то им и что-то говорил. Им хочется стереть с лица земли все, что было до них, и в первую очередь людей, которые старше их и им что-то говорят и советуют. И это один из важнейших двигателей эволюции поп-культуры и в дальнейшем — культуры.
— Вам кого-то хотелось сметать на заре вашей музыкальной карьеры?
— Ну. Не знаю. Мы никогда не были какой-то революционной группой, которая к чему-то такому звала. Мы скорее были группой, которая пытается придумать свой отдельный, ни на кого не похожий мир, и туда всех затащить. Меня скорее такие вещи всегда интересовали. Так много всего похожего вокруг, хочется чего-то еще другого.
— Мир вашей группы кажется подробно прописанным исследованием реальности, в котором живет поколение сегодняшних тридцатилетних. Скорее креативного класса. Вы это как-то формулировали?
— Нет. Я всегда на это смотрел более общо, наверное. Мне кажется, людей интересуют одни и те же вещи, просто они прячут это в себе: закрывают, стесняются этого. Но в целом всех волнует одно и то же, все мучаются от одного и того же — от того, что они не поняты, от ужаса перед жизнью — такой огромной и в основном лишенной всякой логики. Хотелось улавливать секундные состояния, моменты: бытовые или нет. Мне кажется, в этих мелочах все самое интересные.
— Вы из Петербурга, а там есть театр post, который тоже исследует и даже в чем-то эстетизирует современность, вглядывается в эти мелочи, о которых вы говорите.
— Ничего о них не знаю, но с интересом узнаю, когда появится свободное время. Как-то так вышло, что я очень мало хожу в театр.
— Когда мы общались в прошлом году, вы говорили, что ваша бабушка спрашивала периодически у вас, почему вас нет в телевизоре.
— О, она смирилась с этим (смеется). Она сейчас почти не смотрит телевизор, зато активно пользуется фейсбуком (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), смотрит разные сериалы, радуется нашим успехам, следит за тем, что ей интересно. Про этом она уже не так недоумевает по поводу того, что нас нет в телевизоре. Интересно, что ей, человеку, который вырос вместе с телевидением, телевидение стало неинтересно. Хотя ведь для любого, скажем так, взрослого человека, телевизор был важной штукой, тогда казалось, что если что-то сказали по телевизору, то значит, это правда. А теперь даже бабушка к этому скептически относится.
— Вы чувствуете, что ваша песня «Живи там хорошо» со строчками «Не возвращайся никогда» в припеве начинает звучать все острее и острее?
— Я безотносительно песен чувствую это. И в целом некоторые вещи все болезненнее и болезненнее воспринимаю. И вместе с тем стараюсь нарастить какую-то бронь. Очень жалко. Жалко свою жизнь тратить на осмысление и попытки увидеть какую-то логику в поступках лжецов и подлецов, как бы это громко ни звучало. Там нет никакой логики, к сожалению. Точнее, есть, одна логика, самая низменная — максимально все растащить и все это свалить на другого. Очень жалко тратить время на то, чтобы попытаться там разглядеть другое. Потому что другого там нет. Я сейчас говорю в целом про власть.
— Вы закрываетесь от этого?
— Есть какие-то важные вещи, про которые ты всегда узнаешь. А в других случаях мне все понятно про этих людей. Если есть возможность что-то сделать — я это делаю. Если есть реальная возможность чем-то помочь — помогаю. Но в целом про этих конкретных людей у власти мне все ясно довольно давно уже. Поэтому думать про них бессмысленно, чего мне думать. Они отморозки, вот и все.
— Как появилась песня «1999», где есть и «Море, август, Коктебель», и «Из Чечни двухсотый груз/Ни на что я не гожусь» и при этом припев «Ты мое все и даже чуть больше»? Это поколенческая попытка закрыться от войны, еще что-то?