mujuice биография личная жизнь
Mujuice
Биография
Mujuice — российский музыкант, диджей и продюсер, выпускающий альбомы в жанрах техно и эйсид-хаус. Артист всегда делал то, что ему нравилось, не боялся экспериментов и даже писал короткие джинглы для рекламы, чтобы немного заработать.
Детство и юность
Mujuice (настоящее имя — Роман Викторович Литвинов) родился в Москве 14 октября 1983 года. Он вырос рядом с зоопарком и кладбищем и в детстве любил гулять по этим местам в одиночестве.
Дома стояло пианино, на котором играла мать. Будущий музыкант на нем импровизировал, сочинял композиции, но профильного образования так и не получил. В электронном жанре, который он выбрал, это оказалось даже преимуществом, поскольку ошибки и сбои порой приводили к любопытным творческим решениям. В интервью Муджус объяснял, что сейчас нотная грамота не нужна даже при взаимодействии с оркестром, поскольку компьютерная программа автоматически переводит звуки в партитуру.
Когда Роману было 13 лет, родители подарили парню электрогитару, и успеваемость в школе снизилась. Подросток по ночам осваивал инструмент и параллельно разбирался с компьютером, с которым иметь дело было удобнее, чем репетировать с живыми людьми.
Артист получил образование в Высшей академической школе графического дизайна, что также пригодилось. Позднее подписчики страницы Романа в «Инстаграме» отмечали, что чуть ли не каждое фото там является произведением искусства.
Музыка
Выступать Mujuice начал в 19 лет. В те годы в Москве увлекались техно, и юноша попал под его влияние. Он жил по соседству с Антоном Кубиковым, основавшим лейбл Pro-Tez, на котором издавали первые композиции Литвинова. В 2004 году вышел дебютный альбом SuperQueer. По признанию артиста, в начале творческой биографии он «манерничал» и записывал непонятную музыку, а потом удивлялся, почему в клубах никто не танцует.
В 2010 году Mujuice участвовал в съезде Red Bull Music Academy, международном конвенте, который проходил ежегодно с 1998-го и собирал сотни музыкантов, диджеев, продюсеров для обмена опытом. Пообщавшись с зарубежными коллегами, Роман понял, что даже самые маститые профессионалы на Западе имеют те же проблемы в студии и на концертах, что и он. И Россия в этом плане не лучше и не хуже других стран.
Mujuice и Земфира — «Возвращайся домой»После диска Downshifting журнал «Афиша» окрестил Муджуса «новым Виктором Цоем». Это была первая пластинка, на которой Литвинов решил сделать поп-музыку, стать доступным для слушателя. Она вышла на лейбле Артемия Троицкого, с которым у матери артиста были общие друзья. В альбоме было много аллюзий на советскую и постсоветскую культуру: группу «Кино» (песня «Юность»), Бориса Гребенщикова, Дельфина и «Мумий Тролль». Композитор охарактеризовал запись как «сталинскую архитектуру в ландшафте современной Москвы». В клипе на композицию «Кровь на танцполе» использовались фрагменты немого фильма 1903 года «Алиса в Стране Чудес».
Летом 2016 года музыкант появился на площадках фестивалей Outline, «ВКонтакте» и «Пикник» «Афиши» с новой программой, посвященной выходу альбома Amore e Morte, куда вошли треки «Журавли», «Атланты», «Энтропия» и другие. По словам критиков, пластинка звучала так, словно личная жизнь автора наконец-то наладилась. На композицию «Возвращайся домой», записанную совместно с Земфирой, сняли анимационный клип.
Песня «Химия» вошла в саундтрек сериала «Мир! Дружба! Жвачка!», который показали на ТНТ в мае 2020 года. В том же году артист выпустил альбом Underground.
Личная жизнь
Роман считает Москву слишком дорогим городом с плохими ресторанами, он почти не ходит в клубы и бары и все необходимое покупает в провинции на гастролях. Своим любимым местом называет Берлин, где любому продадут шампанское в пять утра и при этом не будут тихо ненавидеть, считая «поганой молодежью».
В юности Mujuice проводил довольно радикальные эксперименты с внешним видом, например, проколол бровь и губу. В более зрелом возрасте он ограничился татуировками и огромной коллекцией кроссовок, из которых большую часть, по собственному признанию, не надевал ни разу.
Mujuice сейчас
В декабре 2020 года вышел литературный сборник «Живые поэты. Книга II», куда вошли стихотворения Mujuice, Веры Полозковой, певицы Айгель Гайсиной, рэпера Типси Типа, участника группы «Ночные грузчики» Михаила Енотова и других.
Mujuice — Песня «Химия»5 марта 2021 года дискография Муджуса пополнилась новой пластинкой Melancholium, куда вошли треки Rehab, Zodiac и «Вампиры». В основе песен опять лежал танцевальный бит, а философские тексты имели отсылки к творчеству Джерома Сэлинджера и Александра Сергеевича Пушкина.
Интервью накануне большого концерта
В феврале этого года Рома Литвинов, более известный в музыкальном сообществе как Mujuice, представил свой новый альбом Amore e Morte — первый за пять лет вокальный лонгплей со времен нашумевшего и любимого всеми Downshifting. В течение последних пяти лет Роман выступал как техно-продюсер, участвовал в запуске российской версии Boiler Room и открывал персональную выставку в московском ММОМА. Мы встретились с ним, чтобы поговорить о последнем релизе, грядущем концерте и кризисе, который все же на пользу музыке.
Давайте начнем с разговора о вашем новом альбоме — фактически это первый вокальный релиз со времени Downshifting (2011). Почему вы решили вернуться именно к такому формату?
Это не совсем возвращение, скорее выглядит так после перерыва. В том или ином виде какая-то работа шла, но у меня довольно широкий круг интересов и много проектов, над которыми я работаю, и все требуют времени, поэтому получаются большие перерывы.
А это изначально задумывалось как сложная структура или уже в процессе записи, как он вообще шел?
В принципе, и предыдущий альбом в достаточной степени организован, это не просто набор песен, ведь я не songwriter в том плане, что это не моя прямая обязанность. Это один из моих очень серьезных интересов, но не то, чем я занимаюсь с утра до вечера. Оказалось, что мне интересно работать сразу с большим количеством материала, что нетипично для жанра песенного, довольно популярного, как я его вижу или хотел бы видеть доступным в известной мере. Мне показалось, будет неплохо это выстроить более организованно, более концептуально. Я в таких категориях и работаю — сессиями.
Как долго шел процесс записи?
Трудно раскопать, потому что все это началось со своего рода записок на полях, и мне нравится иметь возможность возвращаться к материалу, который я делаю через какое-то время, особенно к текстам. Мне нравится иметь большую дистанцию, зазор. Поэтому все происходит в стадиях: на какой-то момент у тебя огромное количество записок на полях, потом они структурируются, ты начинаешь все собирать и, с одной стороны, сам все конструируешь, с другой — для тебя все равно загадка, что в результате получится. Это как пазл.
Записи на полях — это какие-то идеи и изображения или тексты, которые потом пойдут в песни?
Это все вместе, мне нравится, когда все перемешано. То есть в альбоме по сути очень мало прямой речи, где я говорю буквально от себя. Там много цитат, почти все в кавычках, есть некие соотношения и понятия. Там нет нарратива в прямом смыле, но есть эволюция понятий и отношения к каким-то феноменам жизни, среды, культуры, отношений, и они высвечиваются с разных сторон этого движения.
Я знаю, что в альбоме есть трек с Земфирой. Как началось это сотрудничество?
На самом деле мы были несколько лет знакомы, а именно эта история возникла довольно случайно: я просто отправлял Земфире для просмотра разные демо. Среди них оказался и этот трек, он ей понравился, и она предложила спеть.
Но я знаю, что вы еще были на разогреве у нее на концерте?
Это недавно было, скорее случайно: я заменял того, кто не смог. Но я играл техно.
А есть ли в альбоме коллаборации с другими артистами?
Нет, так уж вышло. Но я думаю, это типичный путь, когда человек сначала идентифицирует себя через оппозицию, а потом движется в сторону сотрудничества. И я скорее сейчас открыт коллаборациям. Мне кажется, что вообще теперь это будет происходить чаще и чаще, сама сцена меняется, она больше основана на коммуникации.
Сцена вообще в целом?
Да, каждая группа, я имею в виду community или культурные кластеры, разрастается, формируется, и приходит момент, когда она не может игнорировать другие группы, они вынуждены соприкасаться, и в этом соприкосновении возникает много интересного. Это не обязательно коллаборация, могут быть отношения вплоть до конфронтации, но все равно это правильно, и чаще все начинают дружить и общаться.
А если поговорить про последние пять лет, которые отделяют Downshifting и Amore e Morte: в эти годы был релиз еще одного альбома и двух EP, запуск российского Boiler Room. И почему проект не получил дальнейшего развития в России?
Нет, мне кажется все отлично. Boiler Room — это очень важно и круто, но суть данного события заключается том, что это скорее media, то есть транслирует то, что существует. И в этом смысле главное не то, что Boiler Room пришел в Россию, а то, что здесь есть сцена, которую он может показывать. Она существует вне зависимости от того, приехал бы этот проект или нет. Вот это, с моей точки зрения, принципиально важно. И вообще, много всего существует: и CTM был потом, и CTM в Сибири — много всего происходит.
Ну вот из того, что сейчас происходит, что бы вы могли самое интересное выделить?
Ну, мне кажется, куча: есть более традиционные модуляры и эта вся волна. Потом довольно много молодых техно-продюсеров, на самом деле эта связка идет. У каждого техно-продюсера должна быть условная аудитория — это не буквально, но очень важно. Не только продюсеры, но и слушатели, если это есть, есть вечеринки. Вообще сейчас должно много всего локально твориться, в частности из-за определенной кризисной ситуации, но для локальной сцены, как ни парадоксально, все наоборот — у нее есть потенциал. Не знаю, что из этого выйдет, но cash flow, который был в Москве все эти годы, отвечает на тот вопрос, почему сцены не возникло. Почему? Если у тебя каждую неделю и так много всего, тебе даже никуда не надо ехать, у тебя в принципе нет оснований, нет запроса сформированного. Сейчас это может мучительно, но под давлением выкристаллизовывается, и на это есть надежда.
То есть кризис в определенном плане благоприятен, потому что нет такого разнообразия и засилья?
Да, и получается это чисто рыночная ситуация. Могут быть положительные эффекты, но здесь определенно должны быть границы. Все же когда синтезатор, на котором ты должен производить эту культуру, стоит вдвое дороже, это уже плохая сторона ситуации.
Вот как раз таки по поводу техно: я нашла ваше старое интервью 10-летней давности, и вы там говорите, что «техно — единственное, у чего есть возможность двигаться, это какой-то новый рок».
Ну 10 лет назад техно в Москве было на более высоком уровне, и на него действительно были большие надежды.
Вот на ваш взгляд, за эти 10 лет что изменилось в плане техно: от чего мы начали и к чему пришли и продолжаем двигаться?
Мне кажется, Москва, да и не только Москва, другие города в той или иной степени проделали с задержкой или нет большой путь. Техно тогда было оппозицией слишком явной. Все это не сводится к волновым процессам, пульсации, что за этим обязательно следует повтор. Но в принципе, есть какие-то вещи, которые всегда хороши, когда все не очень хорошо. Но мне кажется, что сейчас все свободное и перемешаннее, и мне лично это нравится.
Что больше всего понравилось из последних релизов?
Я не обязательно тороплюсь слушать релизы в том порядке, в котором они выходят. Часто слушаю то, что вышло уже давно, а потом наверстываю.
А каким будет будущий концерт?
Не могу рассказать всего, но это будет полуторачасовая программа с видео и настоящим шоу. Для меня это нетипичная ситуация. Со мной играет барабанщик, с которым мы играли раньше, с которым мне комфортно, и еще один мой друг на синтах. Альбом в жизни будет звучать более акустично, а на концерте — более синтово и жестко, я так и запланировал.
Mujuice: «В переходах поют одно и то же уже лет тридцать»
Московский музыкант, которого называли «новым Цоем», о звуковом муаре, дизайнерском подходе и эффекте «Гражданской обороны»
Московский электронный музыкант Роман Литвинов (Mujuice) стал главным российским героем июльских опенэйров — с концертной программой, посвященной недавнему песенному альбому «Amore e Morte», он появится на Outline, фестивале «ВКонтакте» и Пикнике «Афиши». Денис Бояринов выпил с Романом Литвиновым чая, расспросив музыканта о музыкальной биографии и о том, поет ли поколение Mujuice его песни.
— В Википедии написано, что ты учился играть на пианино. Каким образом — брал уроки?
— Уроки я не брал. У меня стояло пианино дома, потому что на нем играла мама. Я в детстве на нем импровизировал и сочинял композиции. Но образования у меня нет.
Mujuice/Земфира — «Возвращайся домой»
— Ты самоучка?
— Да-да… В какой-то момент у меня был шанс получить академическое музыкальное образование. Но не случилось. Есть какие-то вещи, которые ты можешь постичь, просто находя информацию и осваивая ее. Плюс в электронной музыке, которой я занимаюсь, много полезного и интересного есть в ошибках и сбоях. Когда не знаешь правил и выбираешь неправильные решения, они могут оказаться классными.
У меня есть знакомые с академическим образованием, представители музыкальных династий, занимающиеся электронной музыкой, и нельзя сказать, что это им помогает. Музыкальное образование критически важно как язык, когда тебе нужно общаться с другими музыкантами. Например, сделать так, чтобы твое сочинение сыграл симфонический оркестр. Но и то сейчас можно с помощью программы механистически перевести музыку в партитуру, потом ее должен отредактировать тот, кто разбирается.
— Путь самоучки, мне кажется, интереснее, потому что сложнее. Сначала ты играл на мамином пианино, а что было дальше? Когда появилась электроника?
— Дальше был типичный путь: родители подарили в 13 лет электрогитару, резко снизилась успеваемость, бесконечные фидбеки и дилеи по ночам. Но вышло так, что параллельно я разбирался и с компьютером, поэтому лет в 17, поиграв хардкора и всего такого, я понял, что мне интереснее электронная музыка. В то время гитарная музыка резко отступила, перестала быть передовым краем. И я для себя выяснил, что для меня коммуникация с компьютером гораздо более удобна, чем коммуникация с рок-инструментами и людьми. Все эти провода и репетиции — это ужасно. В результате ты все равно приходишь к такому же количеству проводов, но как-то иначе.
— Это было где-то в конце 1990-х. В каких программах ты тогда работал?
— В Acid Pro компании Sonic Foundry, которую потом купила Sony; ее неоднократно модернизировали, отрезая хорошие функции, и закрыли. Теперь многие продюсеры пишут, что хотят купить последнюю оригинальную версию. На самом деле это был хороший трекер. Там были интересные функции — например, ты мог взять 20-минутный трек и ускорить его до микросекунд. Если из такого ускоренного трека ты делал снейр или хет, то программа каждый раз рендерила его по-разному — абсолютно случайно. Получался неожиданный интересный эффект, что-то вроде звукового муара. На таких ошибках воспроизведения, глитчах, я строил многие треки.
— Когда ты понял, что у тебя есть свой слушатель?
— Выступать я начал довольно рано — лет в 19—20.
— Помнишь свое первое выступление?
— Не очень помню. Наверное, это было в клубе «16 тонн». Тогда это все называлось IDM — с одной стороны, это был неправильный термин, а с другой, он все-таки что-то описывал. Тогда я не понимал, как это действительно работает: что я должен делать, когда играю музыку, и что должны делать слушатели. Мне казалось нормальным играть бейс, а потом в середине сыграть вальс, и я удивлялся, почему люди не могут быстро переключаться. На это ушло много времени (смеется).
На тот момент в Москве была сильная техно-волна, я попал под ее очарование, и она меня хорошо структурировала, хоть и техно я делал довольно специфическое. Кстати, я жил рядом с Антоном Кубиковым (известный техно-музыкант, участник дуэта SCSI-9, основатель лейбла Pro—Tez, который издавал техно-композиции Mujuice. — Ред.), когда мы познакомились. В соседнем доме.
Я благодарен людям, с которыми познакомился в техно-период, — Кубикову, Максиму Милютенко и многим другим, но потом я понял, что мне интереснее работать со смысловыми сбоями и с вещами, которые не укладываются в жесткую форму техно.
Непонятно, что такое «наше поколение».
— Ты возвращаешься к своим старым записям — переслушиваешь их, анализируешь?
— Я не слушаю. Иногда бывают ситуации, когда я слышу свои треки случайно, — тогда я чувствую себя странно. Мне кажется, немногие артисты переслушивают себя. Ведь для чего делается музыка? У тебя есть потребность что-то проговорить, если ты сделал все правильно, то ты закрываешь эту тему. Эта практика для того и нужна, чтобы не возвращаться к вопросам.
— Твои первые попытки не скажу петь, но использовать свой голос как музыкальный и смыслообразующий инструмент появились на альбоме «Cool Cool Death!».
— Да, это тот момент, когда столкнулись рок- и электронная традиция и я сделал первые текстовые конструкции. Околопесенные.
Я в этот момент оканчивал институт и делал дипломную работу — это было видео. Образование дизайнера мне много чего дало в смысле методологии. Дизайн — это проектная дисциплина, которая основана и на философии, и на семиотике, и на логике. Она заменила мне музыкальное образование и определила мои художественные взгляды. Дизайнеры близки к продюсерам. Они тоже не находятся внутри одной специальности и смотрят на задачу в целом. В отличие от исполнителей, продюсеры должны быть и музыкантами, и композиторами, и авторами текстов. У дизайнеров и продюсеров иной взгляд, иной подход.
Слушайте Cool Cool Death! — Mujuice на Яндекс.Музыке
— Дизайнеры и продюсеры решают не свои задачи, а задачи заказчика. Пытаются удовлетворить чужой запрос. Когда ты выпускаешь альбомы (а за последние полтора года ты выпустил три альбома в разных стилистиках), ты пытаешь ответить на чей-то запрос или только на собственный?
— Забавно, что как дизайнер я работаю только с друзьями и почти не берусь за коммерческие проекты. При этом как коммерческий композитор я работаю активно, и меня это совершенно не грузит. Потому что музыка хоть и не универсальна, но она более доступна для восприятия любого человека, чем, скажем, текст. Она по-другому работает. В музыке больше вариантов доставки чего-то еще посредством звука до человеческого сердца.
При этом как композитор я стараюсь делать функциональные вещи. Я отдаю себе отчет, что часто они получаются странно функциональными. Но если их слушают — это значит, что они свою функцию выполняют.
А если говорить про разные стилистики. Может показаться, что меня бросает из стороны в сторону. На самом деле нет. Моих интересов в музыке ограниченное количество. Мне нравится техно. Мне нравится неклассический и странный эйсид-хаус. Мне нравится то, что мы называем «песнями». Это не спонтанный выбор. Есть много видов музыки, которые находятся вне зоны моих интересов, и я ими никогда не буду заниматься.
Тот самый странный эйсид-хаус
— Журнал «Афиша», который активно пропагандировал твою предыдущую песенную пластинку «Downshifting», называл тебя «новым Цоем». Эту фразу все запомнили и еще долго будут тебе вспоминать. Хотя, на мой взгляд, ты не новый Цой и не стремился им быть. А ты слушал Цоя в 1990-е? На какой русской музыке ты вырос?
— Я был нонконформистски настроен — у меня был радикальный вкус. «Кино» и вообще русский рок я не слушал. Хотя я знал, как звучит «Кино», — и их фактура мне нравится. Но на дистанции. В плеере я их не слушал. Я слушал Sonic Youth и лейбл Warp.
Кстати, нонконформистская позиция мне во многом мешала — например, «Гражданскую оборону» я смог слушать только после того, как исчез окружавший ее контекст.
Я считаю песни Цоя хорошим образцом и делал на них референс, когда записывал альбом. Но аллюзий на советскую и постсоветскую культуру, продуктом которой, безусловно, является Цой, в «Downshifting» у меня очень много.
— Действительно, там можно услышать и БГ, и «Мумий Тролля», и Дельфина. Ты пытался вычислить русский песенный код?
— Мне были интересны советские культурные и лингвистические особенности — слова, интонации из того времени. Это не значит, что я отсылаю слушателя к советскому времени. Они имеют отношение к тому, что здесь и сейчас происходит. Их надо воспринимать как сталинскую архитектуру в ландшафте современной Москвы. При этом во время записи «Downshifting» я слушал много альбомов с лейбла DFA. Мне нравится, как у них звучат снейры и бочки. Я вообще люблю диско.
Мне кажется, что на этой пластинке получилось хорошее сочетание драматизма и ироничности. Только так и можно решиться озвучить важные вещи нашему поколению, которому трудно сказать что-то буквально. При этом непонятно, что такое «наше поколение» (смеется).
Художник только кажется абсолютно свободным.
— Как ты оцениваешь эффект, произведенный «Downshifting»? Ты добился чего хотел?
— Эффект, которого хочет добиться художник, находится в теле самой работы — в самой записи и, в моем случае, визуальной части к ней. Тот материал, с которым я работал, — клише и особенности, казавшиеся мне интересными, в нем реализованы. А как их восприняли медиа и зрители — не мне оценивать. После того как работа сдана в печать, у художника нет права говорить о том, как ее понимать.
— Если ты собирался записать поколенческую поп-пластинку — а я так понял, что эта задача была, — то твои песни должны цитировать представители поколения. С такими ситуациями ты сталкивался — грубо говоря, слышал, как заводят твои песни на дискотеках или поют в переходах?
— В переходах поют одно и то же уже лет 30 (смеется). И я не уверен, что проблема в тех, кто записывает песни. Чем и интересен эффект «Гражданской обороны» — что сложные, жутковатые и психоделические тексты Летова может петь и какой-то Вася, и образованный человек, обладающий необходимым культурным багажом и инструментарием для понимания этих текстов. Судьба «Гражданской обороны» — это лучшее, на что может рассчитывать автор.
Но свои песни я слышал только в каких-то странных обстоятельствах…
— Пришел в стрип-клуб, а там играет «Downshifting»?
— (Улыбается.) Ну да… речь скорее про нецелевое использование.
Mujuice — «Не забудем, не простим»
— Для тебя эта пластинка действительно оказалась дауншифтингом. С карьерной точки зрения для тебя перспективнее было бы продвинуться дальше по линии танцевальной, международно конвертируемой электроники, чем записывать альбом с песнями на русском.
— Если ты что-то делаешь, то ты чего-то и не делаешь. Обязательно. Художник только кажется абсолютно свободным, а он пытается высказать то, что у него есть. Ты не можешь выбирать — ты работаешь только с тем материалом, который у тебя есть. С тем, что тебе сейчас кажется интересным. Может, это моя инфантильность, но я пытаюсь собрать и скомпоновать все то, на чем я в юности заморачивался.
— В каких отношениях «Amore e Morte» находится с «Downshifting»? Это альбом-продолжение или, например, альбом-опровержение?
— Мне кажется, что он по форме — продолжение, сиквел. А по посланию он абсолютно противоположен «Downshifting». «Amore e Morte» более разнообразный и в то же время цельный. Там больше пересечений между текстами, там больше одних и тех же слов, которые в разных контекстах означают разное. Это такой конструктор — и семиотический, и смысловой.
Он сознательно более конформный по форме. Потому что самые неприятные вещи надо преподносить в самой яркой упаковке. А по содержанию он очень жесток: он про капитализм, телесность, миф и предопределенность.
— А откуда взялась жестокость?