Некрасов кому на руси жить хорошо читать полностью

Некрасов кому на руси жить хорошо читать полностью

У нас вы можете бесплатно скачать произведения по классической литературе в удобном файле-архиве, далее его можно распаковать и читать в любом текстовом редакторе, как на компьютере, так и на любом гаджете или «читалке».

Мы собрали лучших писателей русской классической литературы, таких как:

. и многих других известнейших авторов написавших популярные произведения русской классической литературы.

Все материалы проверены антивирусной программой. Также мы будем пополнять нашу коллекцию по классической литературе новыми произведениями известных авторов, а возможно, и добавим новых авторов. Приятного прочтения!

Русский писатель (9 (21) августа 1871 — 12 сентября 1919)

Руусский поэт, драматург (20 августа (1 сентября) 1855 — 30 ноября (13 декабря) 1909)

Русский поэт (15 (27) ноября 1840 (1841?) — 17 (29) августа 1893)

Русский поэт, писатель (11 (23) июня 1889 — 5 марта 1966)

Поэт-символист (3 [15] июня 1867 — 23 декабря 1942)

Русский поэт (19 февраля [2 марта] 1800 — 29 июня [11 июля] 1844)

Русский поэт (18 (29) мая 1787 — 7 (19) июня 1855)

Русский писатель, поэт (14 (26) октября 1880 — 8 января 1934)

Русский поэт. (16 (28) ноября 1880 — 7 августа 1921)

Русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк. (1 (13) декабря 1873 — 9 октября 1924)

Русский писатель, поэт (10 (22) октября 1870 — 8 ноября 1953)

Русский поэт, художник (16 [28] мая 1877 — 11 августа 1932)

Русская поэтесса, писательница (8 [20] ноября 1869 — 9 сентября 1945)

Русский прозаик, драматург, поэт, критик и публицист. (20 марта (1 апреля) 1809 — 21 февраля (4 марта) 1852)

Русский писатель, прозаик, драматург (16 (28) марта 1868 — 18 июня 1936)

Русский драматург, поэт, дипломат и композитор. (4 (15) января 1795 — 30 января (11 февраля) 1829)

Русский поэт (16 [28] июля 1822 — 25 сентября [7 октября] 1864)

Русский писатель-прозаик (11 августа [23 августа] 1880 — 8 июля 1932)

Русский поэт (3 (15) апреля 1886 — август 1921)

Генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, русский поэт (16 (27) июля 1784 — 22 апреля (4 мая) 1839)

Русский поэт (3 (14) июля 1743 — 8 (20) июля 1816)

Русский писатель, мыслитель. (30 октября (11 ноября) 1821 — 28 января (9 февраля) 1881)

Русский поэт. (21 сентября (3 октября) 1895 — 28 декабря 1925)

Русский поэт, критик, переводчик. (29 января (9 февраля) 1783 — 12 апреля (24 апреля) 1852)

Русский поэт, прозаик (29 октября (10 ноября) 1894 — 26 августа 1958)

Русский литератор (1 (12) декабря 1766 — 22 мая (3 июня) 1826)

Русский поэт (10 (22) октября 1884 — 23 и 25 октября 1937)

Русский поэт, баснописец (2 (13) февраля 1769 — 9 (21) ноября 1844)

Русский поэт (6 (18) октября 1872 — 1 марта 1936)

Русский писатель (26 августа (7 сентября) 1870 — 25 августа 1938)

Русский поэт, прозаик, драматург. (3 (15) октября 1814 — 15 (27) июля 1841)

Русский писатель (4 (16) февраля 1831 — 21 февраля (5 марта) 1895)

Русская поэтесса (19 ноября [1 декабря] 1869 — 27 августа [9 сентября] 1905)

Русский поэт (23 мая (4 июня) 1821 — 8 (20) марта 1897)

Русский поэт, прозаик (3 (15) января 1891 — 27 декабря 1938)

Русский советский поэт (7 [19] июля 1893 — 14 апреля 1930)

Русский поэт (26 декабря 1862 — 31 января 1887)

Русский поэт, писатель, публицист. (28 ноября (10 декабря) 1821 — 27 декабря 1877 (8 января 1878)

Русский драматург. (31 марта (12 апреля) 1823 — 2 (14) июня 1886)

Русский писатель, поэт (29 января [10 февраля] 1890 — 30 мая 1960)

Русский поэт, драматург и прозаик. (26 мая (6 июня) 1799 — 29 января (10 февраля) 1837)

Русский поэт, общественный деятель, декабрист (18 сентября (29 сентября) 1795 — 13 (25) июля 1826)

Русский писатель. (15 (27) января 1826 — 28 апреля (10 мая) 1889)

Русский поэт (4 мая (16 мая н.ст.) 1887 — 20 декабря 1941)

Русский поэт и писатель (26 июля [7 августа] 1837 — 25 сентября [8 октября] 1904)

Русский поэт (16 [28] января 1853 — 31 июля [13 августа] 1900)

Русский поэт, писатель и драматург (17 февраля (1 марта) 1863, — 5 декабря 1927)

Русский писатель, поэт, драматург. (24 августа (5 сентября) 1817 — 28 сентября (10 октября) 1875 )

Русский писатель, мыслитель. (28 августа (9 сентября) 1828 — 7 (20) ноября 1910)

Русский писатель, поэт. (28 октября (9 ноября) 1818 — 22 августа (3 сентября) 1883)

Русский поэт, дипломат, публицист (23 ноября (5 декабря) 1803 — 15 (27) июля 1873)

Русский поэт, переводчик и мемуарист. (23 ноября (5 декабря) 1820 — 21 ноября (3 декабря) 1892, Москва)

Русский поэт (28 октября (9 ноября) 1885 — 28 июня 1922)

Русский поэт (16 (28) мая 1886 — 14 июня 1939)

Русский поэт, прозаик (26 сентября (8 октября) 1892 — 31 августа 1941)

Русский философ. (27 мая (7 июня) 1794 — 14 (26) апреля 1856)

Русский поэт, прозаик (1 (13) октября 1880 — 5 августа 1932)

Русский философ. (12 (24) июля 1828 — 17 (29) октября 1889)

Русский писатель, драматург. (29 января 1860 — 15 июля 1904)

Русский писатель, поэт (19 [31] марта 1882 — 28 октября 1969)

Злоумышленник
читают сейчас

Нет, уж не ведать мне, бра.
читают сейчас

Злоумышленник
читают сейчас

Детские и юношеские стихот.
читают сейчас

С гнезд замахали крикливые.
читают сейчас

Трудовой хлеб
читают сейчас

Эмигрант
читают сейчас

Последняя жертва
читают сейчас

Источник

Николай Некрасов Кому на Руси жить хорошо

Содержание:

ПОСЛЕДЫШ (Из второй части)

КРЕСТЬЯНКА (Из третьей части)

Часть первая

Пролог

В каком году — рассчитывай, В какой земле — угадывай, На столбовой дороженьке Сошлись семь мужиков: Семь временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из смежных деревень: Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова — Неурожайка тож, Сошлися — и заспорили: Кому живется весело, Вольготно на Руси?

Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу. Купчине толстопузому!- Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи: Вельможному боярину, Министру государеву. А Пров сказал: царю…

Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь — Колом ее оттудова Не выбьешь: упираются, Всяк на своем стоит! Такой ли спор затеяли, Что думают прохожие — Знать, клад нашли ребятушки И делят меж собой…

По делу всяк по своему До полдня вышел из дому: Тот путь держал до кузницы, Тот шел в село Иваньково Позвать отца Прокофия Ребенка окрестить. Пахом соты медовые Нес на базар в Великое, А два братана Губины Так просто с недоуздочком Ловить коня упрямого В свое же стадо шли. Давно пора бы каждому Вернуть своей дорогою — Они рядком идут! Идут, как будто гонятся За ними волки серые, Что дале — то скорей. Идут — перекоряются! Кричат — не образумятся! А времечко не ждет.

За спором не заметили, Как село солнце красное, Как вечер наступил. Наверно б ночку целую Так шли — куда не ведая, Когда б им баба встречная, Корявая Дурандиха, Не крикнула: «Почтенные! Куда вы на ночь глядючи Надумали идти?.»

Спросила, засмеялася, Хлестнула, ведьма, мерина И укатила вскачь…

«Куда?.»- Переглянулися Тут наши мужики, Стоят, молчат, потупились… Уж ночь давно сошла, Зажглися звезды частые В высоких небесах, Всплыл месяц, тени черные, Дорогу перерезали Ретивым ходокам. Ой тени, тени черные! Кого вы не нагоните? Кого не перегоните? Вас только, тени черные, Нельзя поймать — обнять!

На лес, на путь-дороженьку Глядел, молчал Пахом, Глядел — умом раскидывал И молвил наконец:

«Ну! леший шутку славную Над нами подшутил! Никак ведь мы без малого Верст тридцать отошли! Домой теперь ворочаться — Устали, не дойдем Присядем,- делать нечего, До солнца отдохнем. »

Свалив беду на лешего, Под лесом при дороженьке Уселись мужики. Зажгли костер, сложилися За водкой двое сбегали, А прочие покудова Стаканчик изготовили Бересты понадрав. Приспела скоро водочка, Приспела и закусочка — Пируют мужички! Косушки по три выпили, Поели — и заспорили Опять: кому жить весело, Вольготно на Руси? Роман кричит: помещику, Демьян кричит: чиновнику, Лука кричит: попу; Купчине толстопузому,- Кричат братаны Губины, Иван и Митродор; Пахом кричит: светлейшему Вельможному боярину, А Пров кричит: царю!

Забрало пуще прежнего Задорных мужиков, Ругательски ругаются, Не мудрено, что вцепятся Друг другу в волоса…

Гляди — уж и вцепилися! Роман тузит Пахомушку, Демьян тузит Луку. А два братана Губины Утюжат Прова дюжего,- И всяк свое кричит!

Проснулось эхо гулкое, Пошло гулять-погуливать, Пошло кричать-покрикивать, Как будто подзадоривать Упрямых мужиков. Царю!- направо слышится, Налево отзывается: Попу! Попу! Попу! Весь лес переполошился, С летающими птицами, Зверями быстроногими И гадами ползущими,- И стон, и рев, и гул!

Всех прежде зайка серенький Из кустика соседнего Вдруг выскочил, как встрепанный, И наутек пошел! За ним галчата малые Вверху березы подняли Противный, резкий писк. А тут еще у пеночки С испугу птенчик крохотный Из гнездышка упал; Щебечет, плачет пеночка Где птенчик?- не найдет! Потом кукушка старая Проснулась и надумала Кому-то куковать; Раз десять принималася, Да всякий раз сбивалася И начинала вновь… Кукуй, кукуй, кукушечка! Заколосится хлеб, Подавишься ты колосом — Не будешь куковать! Слетелися семь филинов, Любуются побоищем С семи больших дерев, Хохочут, полуночники! А их глазищи желтые Горят, как воску ярого Четырнадцать свечей! И ворон, птица умная Приспел, сидит на дереве У самого костра, Сидит да черту молится, Чтоб до смерти ухлопали Которого-нибудь! Корова с колокольчиком, Что с вечера отбилася От стада, чуть послышала Людские голоса — Пришла к костру, уставила Глаза на мужиков, Шальных речей послушала И начала, сердечная, Мычать, мычать, мычать!

Мычит корова глупая, Пищат галчата малые, Кричат ребята буйные, А эхо вторит всем. Ему одна заботушка — Честных людей поддразнивать, Пугать ребят и баб! Никто его не видывал, А слышать всякий слыхивал, Без тела — а живет оно, Без языка — кричит!

Сова — замоскворецкая Княгиня — тут же мычется, Летает над крестьянами, Шарахаясь то о землю, То о кусты крылом…

Сама лисица хитрая, По любопытству бабьему, Подкралась к мужикам, Послушала, послушала И прочь пошла, подумавши: «И черт их не поймет!» И вправду: сами спорщики Едва ли знали, помнили — О чем они шумят…

Намяв бока порядочно Друг другу, образумились Крестьяне наконец, Из лужицы напилися, Умылись, освежилися, Сон начал их кренить…

Тем часом птенчик крохотный, Помалу, по полсаженки, Низком перелетаючи, К костру подобрался. Поймал его Пахомушка, Поднес к огню, разглядывал И молвил: «Пташка малая, А ноготок востер! Дыхну — с ладони скатишься, Чихну — в огонь укатишься, Щелкну — мертва покатишься, А всё ж ты, пташка малая, Сильнее мужика! Окрепнут скоро крылышки, Тю-тю! куда ни вздумаешь, Туда и полетишь! Ой ты, пичуга малая! Отдай свои нам крылышки, Всё царство облетим, Посмотрим, поразведаем, Попросим — и дознаемся: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси?»

«Не надо бы и крылышек, Кабы нам только хлебушка По полупуду в день,- И так бы мы Русь-матушку Ногами перемеряли!»- Сказал угрюмый Пров.

«Да по ведру бы водочки»,- Прибавили охочие До водки братья Губины, Иван и Митродор.

«Да утром бы огурчиков Соленых по десяточку»,- Шутили мужики.

«А в полдень бы по жбанчику Холодного кваску».

«А вечером по чайничку Горячего чайку…»

Пока они гуторили, Вилась, кружилась пеночка Над ними: всё прослушала И села у костра. Чивикнула, подпрыгнула И человечьим голосом Пахому говорит:

«Пусти на волю птенчика! За птенчика за малого Я выкуп дам большой».

«А где, пичуга малая,- Спросили братья Губины,- Найдешь вина и хлебушка Ты на семь мужиков?»

«Постой! мы люди бедные, Идем в дорогу дальнюю,- Ответил ей Пахом.- Ты, вижу, птица умная, Уважь — одежу старую На нас заворожи!»

«Чтоб армяки мужицкие Носились, не сносилися!» — Потребовал Роман.

«Чтоб липовые лапотки Служили, не разбилися»,- Потребовал Демьян

«Чтоб вошь, блоха паскудная В рубахах не плодилася»,- Потребовал Лука.

«Не прели бы онученьки…»- Потребовали Губины…

А птичка им в ответ: «Всё скатерть самобранная Чинить, стирать, просушивать Вам будет…Ну, пусти…»

Раскрыв ладонь широкую, Пахом птенца пустил. Пустил — и птенчик крохотный, Помалу, по полсаженьки, Низком перелетаючи, Направился к дуплу. За ним взвилася пеночка И на лету прибавила: «Смотрите, чур, одно! Съестного сколько вынесет Утроба — то и спрашивай, А водки можно требовать В день ровно по ведру. Коли вы больше спросите, И раз и два — исполнится По вашему желанию, А в третий быть беде!»

И улетела пеночка С своим родимым птенчиком, А мужики гуськом К дороге потянулися Искать столба тридцатого. Нашли!- Молчком идут Прямехонько, вернехонько По лесу по дремучему, Считают каждый шаг. И как версту отмеряли, Увидели поляночку — Стоят на той поляночке Две старые сосны…

Крестьяне покопалися, Достали ту коробочку, Открыли — и нашли Ту скатерть самобранную! Нашли и разом вскрикнули: «Эй, скатерть самобранная! Попотчуй мужиков!»

Глядь — скатерть развернулася, Откудова ни взялися Две дюжие руки, Ведро вина поставили, Горой наклали хлебушка, И спрятались опять.

— А что же нет огурчиков?

— Что нет чайку горячего?

— Что нет кваску холодного?

Всё появилось вдруг…

Крестьяне распоясались, У скатерти уселися, Пошел тут пир горой! На радости целуются, Друг дружке обещаются Вперед не драться зря, А с толком дело спорное По разуму, по-божески, На чести повести — В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда делу спорному Решенья не найдут, Покуда не доведают Как ни на есть доподлинно: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси?

Зарок такой поставивши, Под утро как убитые Заснули мужики…

Глава 1. Поп

Широкая дороженька, Березками обставлена, Далеко протянулася, Песчана и глуха. По сторонам дороженьки Идут холмы пологие С полями, с сенокосами, А чаще с неудобною, Заброшенной землей; Стоят деревни старые, Стоят деревни новые, У речек, у прудов…

Леса, луга поемные, Ручьи и реки русские Весною хороши. Но вы, поля весенние! На ваши всходы бедные Невесело глядеть! «Недаром в зиму долгую (Толкуют наши странники) Снег каждый день валил. Пришла весна — сказался снег! Он смирен до поры: Летит — молчит, лежит — молчит, Когда умрет, тогда ревет. Вода — куда ни глянь! Поля совсем затоплены, Навоз возить — дороги нет, А время уж не раннее — Подходит месяц май!»

Нелюбо и на старые, Больней того на новые Деревни им глядеть. Ой избы, избы новые! Нарядны вы, да строит вас Не лишняя копеечка, А кровная беда. С утра встречались странникам Всё больше люди малые: Свой брат крестьянин-лапотник, Мастеровые, нищие, Солдаты, ямщики. У нищих, у солдатиков Не спрашивали странники, Как им — легко ли, трудно ли Живется на Руси? Солдаты шилом бреются, Солдаты дымом греются,- Какое счастье тут?.

Уж день клонился к вечеру, Идут путем-дорогою, Навстречу едет поп. Крестьяне сняли шапочки, Низенько поклонилися, Повыстроились в ряд И мерину саврасому Загородили путь. Священник поднял голову, Глядел, глазами спрашивал: Чего они хотят?

«Небось! мы не грабители!» — Сказал попу Лука. (Лука — мужик присадистый С широкой бородищею, Упрям, речист и глуп. Лука похож на мельницу: Одним не птица мельница, Что, как ни машет крыльями, Небось, не полетит).

«Мы мужики степенные, Из временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Окольных деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова; Неелова — Неурожайка тож. Идем по делу важному: У нас забота есть, Такая ли заботушка, Что из домов повыжила, С работой раздружила нас, Отбила от еды. Ты дай нам слово верное На нашу речь мужицкую Без смеху и без хитрости, По совести, по разуму, По правде отвечать, Не то с своей заботушкой К другому мы пойдем…»

«Даю вам слово верное: Коли вы дело спросите, Без смеху и без хитрости, По правде и по разуму. Как должно отвечать, Аминь. »

— «Спасибо. Слушай же! Идя путем-дорогою, Сошлись мы невзначай, Сошлися и заспорили: Кому живется весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, А я сказал: попу. Купчине толстопузому, — Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Пахом сказал; светлейшему Вельможному боярину, Министру государеву, А Пров сказал: царю… Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь — Колом ее оттудова Не выбьешь: как ни спорили, Не согласились мы! Поспоривши — повздорили, Повздоривши — подралися, Подравшися — одумали: Не расходиться врозь, В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами, Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда спору нашему Решенья не найдем, Покуда не доведаем Как ни на есть доподлинно: Кому жить любо-весело, Вольготно на Руси? Скажи ж ты нам по-божески: Сладка ли жизнь поповская? Ты как — вольготно, счастливо Живешь, честной отец?.»

«В чем счастие, по-вашему? Покой, богатство, честь — Не так ли, други милые?»

«Теперь посмотрим, братия, Каков попу покой? Начать, признаться, надо бы Почти с рожденья самого, Как достается грамота Поповскому сынку, Какой ценой поповичем Священство покупается, Да лучше помолчим! ………………… ……………….. Дороги наши трудные, Приход у нас большой. Болящий, умирающий, Рождающийся в мир Не избирают времени: В жнитво и в сенокос, В глухую ночь осеннюю, Зимой, в морозы лютые, И в половодье вешнее — Иди куда зовут! Идешь безотговорочно. И пусть бы только косточки Ломалися одни,- Нет! всякий раз намается, Переболит душа. Не верьте, православные, Привычке есть предел: Нет сердца, выносящего Без некоего трепета Предсмертное хрипение, Надгробное рыдание, Сиротскую печаль! Аминь. Теперь подумайте, Каков попу покой?.»

Крестьяне мало думали, Дав отдохнуть священнику, Они с поклоном молвили: «Что скажешь нам еще?»

«Теперь посмотрим, братия, Каков попу почет? Задача щекотливая, Не прогневить бы вас?.

Скажите, православные, Кого вы называете Породой жеребячьею? Чур! отвечать на спрос!»

Крестьяне позамялися, Молчат — и поп молчит…

«С кем встречи вы боитеся, Идя путем-дорогою? Чур! отвечать на спрос!»

Крехтят, переминаются, Молчат! «О ком слагаете Вы сказки балагурные, И песни непристойные, И всякую хулу?.

Мать-попадью степенную, Попову дочь безвинную, Семинариста всякого — Как чествуете вы? Кому вдогон, как мерину, Кричите: го-го-го?.»

Потупились ребятушки, Молчат — и поп молчит…

Крестьяне думу думали, А поп широкой шляпою В лицо себе помахивал Да на небо глядел. Весной, что внуки малые, С румяным солнцем-дедушкой Играют облака: Вот правая сторонушка Одной сплошною тучею Покрылась — затуманилась, Стемнела и заплакала: Рядами нити серые Повисли до земли. А ближе, над крестьянами, Из небольших, разорванных, Веселых облачков Смеется солнце красное, Как девка из снопов. Но туча передвинулась, Под шляпой накрывается, Быть сильному дождю. А правая сторонушка Уже светла и радостна, Там дождь перестает. Не дождь, там чудо божие: Там с золотыми нитками Развешаны мотки…

«Не сами… по родителям Мы так-то…»- братья Губины Сказали наконец. И прочие поддакнули: «Не сами, по родителям!» А поп сказал: «Аминь! Простите, православные! Не в осужденье ближнего, А по желанью вашему Я правду вам сказал. Таков почет священнику В крестьянстве. А помещики…»

«Ты мимо их, помещиков! Известны нам они!»

Потом, статья… раскольники… Не грешен, не живился я С раскольников ничем. По счастью, нужды не было: В моем приходе числится Живущих в православии Две трети прихожан. А есть такие волости, Где сплошь почти раскольники, Так тут как быть попу?

Всё в мире переменчиво, Прейдет и самый мир… Законы прежде строгие К раскольникам, смягчилися, А с ними и поповскому Доходу мат пришел. Перевелись помещики, В усадьбах не живут они И умирать на старости Уже не едут к нам. Богатые помещицы, Старушки богомольные, Которые повымерли, Которые пристроились Вблизи монастырей. Никто теперь подрясника Попу не подарит! Никто не вышьет воздухов… Живи с одних крестьян., Сбирай мирские гривенки; Да пироги по праздникам, Да яйца о святой. Крестьянин сам нуждается, И рад бы дал, да нечего…

А то еще не всякому И мил крестьянский грош. Угоды наши скудные, Пески, болота, мхи, Скотинка ходит впроголодь, Родится хлеб сам-друг, А если и раздобрится Сыра земля-кормилица, Так новая беда: Деваться с хлебом некуда! Припрет нужда, продашь его За сущую безделицу, А там — неурожай! Тогда плати втридорога, Скотинку продавай. Молитесь, православные! Грозит беда великая И в нынешнем году: Зима стояла лютая, Весна стоит дождливая, Давно бы сеять надобно, А на полях — вода! Умилосердись, господи! Пошли крутую радугу На наши небеса! (Сняв шляпу, пастырь крестится, И слушатели тож.)

Деревни наши бедные, А в них крестьяне хворые Да женщины печальницы, Кормилицы, поилицы, Рабыни, богомолицы И труженицы вечные, Господь прибавь им сил! С таких трудов копейками Живиться тяжело! Случается, к недужному Придешь: не умирающий, Страшна семья крестьянская В тот час, как ей приходится Кормильца потерять! Напутствуешь усопшего И поддержать в оставшихся По мере сил стараешься Дух бодр! А тут к тебе Старуха, мать покойника, Глядь, тянется с костлявою, Мозолистой рукой. Душа переворотится, Как звякнут в этой рученьке Два медных пятака! Конечно, дело чистое — За требу воздаяние, Не брать — так нечем жить, Да слово утешения Замрет на языке, И словно как обиженный Уйдешь домой… Аминь…»

Покончил речь — и мерина Хлестнул легонько поп. Крестьяне расступилися, Низенько поклонилися, Конь медленно побрел. А шестеро товарищей, Как будто сговорилися, Накинулись с упреками, С отборной крупной руганью На бедного Луку.

Лука стоял, помалчивал, Боялся, не наклали бы Товарищи в бока. Оно быть так и сталося, Да к счастию крестьянина Дорога позагнулася — Лицо попово строгое Явилось на бугре…

Глава 2. СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА

Недаром наши странники Поругивали мокрую, Холодную весну. Весна нужна крестьянину И ранняя и дружная, А тут — хоть волком вой! Не греет землю солнышко, И облака дождливые, Как дойные коровушки, Идут по небесам. Согнало снег, а зелени Ни травки, ни листа! Вода не убирается, Земля не одевается Зеленым ярким бархатом И, как мертвец без савана, Лежит под небом пасмурным Печальна и нага.

Жаль бедного крестьянина, А пуще жаль скотинушку; Скормив запасы скудные, Хозяин хворостиною Прогнал ее в луга, А что там взять? Чернехонько! Лишь на Николу вешнего Погода поуставилась, Зеленой свежей травушкой Полакомился скот.

День жаркий. Под березками Крестьяне пробираются, Гуторят меж собой: «Идем одной деревнею, Идем другой — пустехонько! А день сегодня праздничный, Куда пропал народ?.» Идут селом — на улице Одни ребята малые, В домах — старухи старые, А то и вовсе заперты Калитки на замок. Замок — собачка верная: Не лает, не кусается, А не пускает в дом!

Прошли село, увидели В зеленой раме зеркало: С краями полный пруд. Над прудом реют ласточки; Какие-то комарики, Проворные и тощие, Вприпрыжку, словно посуху, Гуляют по воде. По берегам, в ракитнике, Коростели скрыпят. На длинном, шатком плотике С вальком поповна толстая Стоит, как стог подщипанный, Подтыкавши подол. На этом же на плотике Спит уточка с утятами… Чу! лошадиный храп! Крестьяне разом глянули И над водой увидели Две головы: мужицкую, Курчавую и смуглую, С серьгой (мигало солнышко На белой той серьге), Другую — лошадиную С веревкой сажен в пять. Мужик берет веревку в рот, Мужик плывет — и конь плывет, Мужик заржал — и конь заржал. Плывут, орут! Под бабою, Под малыми утятами Плот ходит ходенем.

Догнал коня — за холку хвать! Вскочил и на луг выехал Детина: тело белое, А шея как смола; Вода ручьями катится С коня и с седока.

«А что у вас в селении Ни старого ни малого, Как вымер весь народ?» — «Ушли в село Кузьминское, Сегодня там и ярмонка И праздник храмовой». — «А далеко Кузьминское?»

«Да будет версты три».

«Пойдем в село Кузьминское, Посмотрим праздник-ярмонку!» — Решили мужики, А про себя подумали: «Не там ли он скрывается, Кто счастливо живет?.»

Кузьминское богатое, А пуще того — грязное Торговое село. По косогору тянется, Потом в овраг спускается, А там опять на горочку Как грязи тут не быть? Две церкви в нем старинные, Одна старообрядская, Другая православная, Дом с надписью: училище, Пустой, забитый наглухо, Изба в одно окошечко, С изображеньем фельдшера, Пускающего кровь. Есть грязная гостиница, Украшенная вывеской (С большим носатым чайником Поднос в руках подносчика, И маленькими чашками, Как гусыня гусятами, Тот чайник окружен), Есть лавки постоянные Вподобие уездного Гостиного двора…

Пришли на площадь странники: Товару много всякого И видимо-невидимо Народу! Не потеха ли? Кажись, нет ходу крестного, А, словно пред иконами, Без шапок мужики. Такая уж сторонушка! Гляди, куда деваются Крестьянские шлыки: Помимо складу винного, Харчевни, ресторации, Десятка штофных лавочек, Трех постоялых двориков, Да «ренскового погреба», Да пары кабаков, Одиннадцать кабачников: Для праздника поставили Палатки на селе. При каждой пять подносчиков; Подносчики — молодчики, Наметанные, дошлые, А всё им не поспеть, Со сдачей не управиться! Гляди, что протянулося Крестьянских рук, со шляпами, С платками, с рукавицами. Ой жажда православная, Куда ты велика! Лишь окатить бы душеньку, А там добудут шапочки, Как отойдет базар.

По пьяным по головушкам Играет солнце вешнее… Хмельно, горласто, празднично, Пестро, красно кругом! Штаны на парнях плисовы, Жилетки полосатые, Рубахи всех цветов; На бабах платья красные, У девок косы с лентами, Лебедками плывут! А есть еще затейницы, Одеты по-столичному — И ширится, и дуется Подол на обручах! Заступишь — расфуфырятся! Вольно же, новомодницы, Вам снасти рыболовные Под юбками носить! На баб нарядных глядючи, Старообрядка злющая Товарке говорит: «Быть голоду! быть голоду! Дивись, как всходы вымокли, Что половодье вешнее Стоит до Петрова! С тех пор как бабы начали Рядиться в ситцы красные,- Леса не подымаются, А хлеба хоть не сей!»

«Да чем же ситцы красные Тут провинились, матушка? Ума не приложу!»

«А ситцы те французские — Собачьей кровью крашены! Ну… поняла теперь?.»

По конной потолкалися, По взгорью, где навалены Косули, грабли, бороны, Багры, станки тележные, Ободья, топоры. Там шла торговля бойкая, С божбою, с прибаутками, С здоровым, громким хохотом, И как не хохотать? Мужик какой-то крохотный Ходил, ободья пробовал: Погнул один — не нравится, Погнул другой, потужился, А обод как распрямится — Щелк по лбу мужика! Мужик ревет под ободом «Вязовою дубиною» Ругает драчуна. Другой приехал с разною Поделкой деревянною — И вывалил весь воз! Пьяненек! Ось сломалася, А стал ее уделывать — Топор сломал! Раздумался Мужик над топором, Бранит его, корит его, Как будто дело делает: «Подлец ты, не топор! Пустую службу, плевую И ту не сослужил. Всю жизнь свою ты кланялся, А ласков не бывал!»

Мне зять — плевать, и дочь смолчит, Жена — плевать, пускай ворчит! А внучку жаль!…»- Пошел опять Про внучку! Убивается.

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Источник

Онлайн чтение книги Кому на Руси жить хорошо
КРЕСТЬЯНКА

«Не все между мужчинами

Решили наши странники

И стали баб опрашивать.

Сказали, как отрезали:

«У нас такой не водится,

А есть в селе Клину:

Не баба! доброумнее

Спросите вы Корчагину

Она же: губернаторша…»

Уж налились колосики.

Стоят столбы точеные,

Задумчиво и ласково

Шумят. Пора чудесная!

Нет веселей, наряднее,

«Ой, поле многохлебное!

Теперь и не подумаешь,

Как много люди Божии

Побились над тобой,

Покамест ты оделося

Тяжелым, ровным колосом

И стало перед пахарем,

Как войско пред царем!

Не столько росы теплые,

Как пот с лица крестьянского

Довольны наши странники,

То рожью, то пшеницею,

Пшеница их не радует:

Ты тем перед крестьянином,

Зато не налюбуются

«Льны тоже нонче знатные…

Ай! бедненький! застрял!»

Тут жаворонка малого,

Застрявшего во льну,

Роман распутал бережно.

И птичка ввысь помчалася,

Поспел горох! Накинулись,

Как саранча на полосу:

Горох, что девку красную,

Кто ни пройдет – щипнет!

Теперь горох у всякого —

У старого, у малого,

На семьдесят дорог!

Вся овощь огородная

Поспела; дети носятся

Кто с репой, кто с морковкою,

А бабы свеклу дергают,

Такая свекла добрая!

Точь-в-точь сапожки красные,

Шли долго ли, коротко ли,

Шли близко ли, далеко ли,

Вот наконец и Клин.

Что ни изба – с подпоркою,

Как нищий с костылем,

А с крыш солома скормлена

Скоту. Стоят, как остовы,

Ненастной, поздней осенью

Так смотрят гнезда галочьи,

Когда галчата вылетят

И ветер придорожные

Народ в полях – работает.

Заметив за селением

Усадьбу на пригорочке,

Пошли пока – глядеть.

Огромный дом, широкий двор,

Пруд, ивами обсаженный,

Над домом башня высится,

Над башней шпиль торчит.

В воротах с ними встретился

Лакей, какой-то буркою

Прикрытый: «Вам кого?

Помещик за границею,

А управитель при смерти. » —

Крестьяне наши прыснули:

По всей спине дворового

«Ну, штука!» Долго спорили,

Что за наряд диковинный,

Пока Пахом догадливый

«Холуй хитер: стащит ковер,

В ковре дыру проделает,

В дыру просунет голову

Как прусаки [68] Прусак – рыжий таракан. Крестьяне «вымораживали» тараканов – не топили комнаты несколько дней. слоняются

По нетопленой горнице,

Когда их вымораживать

В усадьбе той слонялися

На произвол судьбы.

Все старые, все хворые

И как в цыганском таборе

Тащили бредень пятеро.

«Бог на помочь! Как ловится. »

А было их до пропасти,

Да крепко навалились мы,

Теперь – свищи в кулак!

– Хоть бы пяточек вынули! —

С балкону, что ли, умница?» —

А ты не дуй! Сгорят они

Скорее, чем карасиков

– Жду – не дождусь. Измаялся

На черством хлебе Митенька,

И тут она погладила

(Сидел в тазу заржавленном

«А что? ему, чай, холодно, —

Сказал сурово Провушка, —

И в руки взять ребеночка

Хотел. Дитя заплакало.

А мать кричит: – Не тронь его!

Не видишь? Он катается!

Ну, ну! пошел! Колясочка

Что шаг, то натыкалися

Крестьяне на диковину:

Один дворовый мучился

У двери: ручки медные

Нес изразцы какие-то.

В саду ребята яблоню

Качали. – Мало, дяденька!

Теперь они осталися

А было их до пропасти!

«Да что в них проку? зелены!»

Бродили долго по́ саду:

«Затей-то! горы, пропасти!

И пруд опять… Чай, лебеди

Беседка… стойте! с надписью. »

Демьян, крестьянин грамотный,

«Эй, врешь!» Хохочут странники…

Опять – и то же самое

Что надпись переправлена:

Затерты две-три литеры.

Из слова благородного

Крестьян, дворовый седенький

К ним с книгой подошел:

– Купите! – Как ни тужился,

«Садись-ка ты помещиком

Под липой на скамеечку

Считаетесь! – с досадою

На что вам книги умные?

Вам вывески питейные

Да слово «воспрещается»,

Что на столбах встречается,

«Дорожки так загажены,

Что срам! У девок каменных

Что церкви без священника,

Угодам без крестьянина,

То саду без помещика! —

Помещик прочно строился,

Такую даль загадывал,

А вот…» (Смеются шестеро,

Седьмой повесил нос.)

Вдруг с вышины откуда-то

Как грянет песня! Головы

Вкруг башни по балкончику

Похаживал в подряснике

И пел… В вечернем воздухе,

Как колокол серебряный,

Гудел громовый бас…

Гудел – и прямо за сердце

Хватал он наших странников:

А горе в них такое же,

Как в русской песне, слышалось,

Без берегу, без дна.

Такие звуки плавные.

Спросил Роман у женщины,

Уже кормившей Митеньку

Свезти его в Италию

Сулились, да уехали…

А он бы рад-радехонек —

Ему здесь делать нечего…

Собаки дом покинули

(Озлилась круто женщина),

Кому здесь дело есть?

Да у него ни спереди,

Ни сзади… кроме голосу… —

– Не то еще услышите,

Как до утра пробудете:

Есть дьякон… тоже с голосом…

Так вот они затеяли

На башню как подымется

Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли

Так стекла затрещат!

А тот ему, оттуда-то:

– Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!

Жду вод-ку пить! – «И-ду. »

«Иду»-то это в воздухе

Час целый откликается…

Домой скотина гонится,

Вздохнула мать Митюхина:

– Хоть бы одна коровушка

На барский двор вошла! —

«Чу! песня за деревнею,

Прощай, горю̒шка бедная!

Идем встречать народ».

Легко вздохнули странники:

Им после дворни ноющей

Толпа жнецов и жниц, —

Все дело девки красили

(Толпа без красных девушек,

Что рожь без васильков).

«Путь добрый! А которая

Лет тридцати осьми.

Красива; волос с проседью,

Глаза большие, строгие,

На ней рубаха белая,

Да сарафан коротенький,

Да серп через плечо.

– Что нужно вам, молодчики?

Покамест бабы прочие

Потом поклон отвесили:

«Мы люди чужестранные,

Такая ли заботушка,

Что из домов повыжила,

С работой раздружила нас,

Мы мужики степенные,

Из смежных деревень:

Сошлись мы невзначай,

Сошлись мы – и заспорили:

Кому живется счастливо,

Роман сказал: помещику,

Демьян сказал: чиновнику,

Сказали братья Губины,

Пахом сказал: светлейшему,

А Пров сказал: царю…

Мужик что бык: втемяшится

В башку какая блажь —

Не выбьешь! Как ни спорили,

Не расходиться врозь,

В домишки не ворочаться,

Не видеться ни с женами,

Ни с малыми ребятами,

Ни с стариками старыми,

Покуда спору нашему

Покуда не доведаем

Как ни на есть – доподлинно:

Кому жить любо-весело,

Попа уж мы доведали,

Да прямо мы к тебе!

Чем нам искать чиновника,

Купца, министра царского,

Царя (еще допустит ли

Нас, мужичонков, царь?) —

Освободи нас, выручи!

Молва идет всесветная,

Что ты вольготно, счастливо

Живешь… Скажи по-божески

В чем счастие твое?»

Не то чтоб удивилася

А как-то закручинилась,

– Не дело вы затеяли!

Теперь пора рабочая,

Досуг ли толковать.

«Полцарства мы промеряли,

Никто нам не отказывал!» —

– У нас уж колос сыпется,

Рук не хватает, милые…

Давай серпы! Все семеро

Как станем завтра – к вечеру

Всю рожь твою сожнем!»

Что дело подходящее.

Нажнете, не заметите,

«А ты нам душу выложи!»

С хозяйством управлялася,

Крестьяне место знатное

Тут рига, конопляники,

Два стога здоровенные,

И дуб тут рос – дубов краса.

Под ним присели странники:

«Эй, скатерть самобраная,

И скатерть развернулася,

Откудова ни взялися

Ведро вина поставили,

Горой наклали хлебушка

И спрятались опять…

Гогочут братья Губины:

Такую редьку схапали

На огороде – страсть!

Уж звезды рассажалися

По небу темно-синему,

Когда пришла хозяюшка

И стала нашим странникам

«Всю душу открывать…»

Глава I. До замужества

– Мне счастье в девках выпало:

У нас была хорошая,

За батюшкой, за матушкой,

Как у Христа за пазухой,

Отец, поднявшись до́ свету,

Будил дочурку ласкою,

А брат веселой песенкой;

Поет: «Вставай, сестра!

По избам обряжаются,

В часовенках спасаются —

Пора вставать, пора!

Пастух уж со скотиною

Угнался; за малиною

Ушли подружки в бор,

В полях трудятся пахари,

В лесу стучит топор!»

Управится с горшочками,

Все вымоет, все выскребет,

Посадит хлебы в печь —

Идет родная матушка,

Не будит – пуще кутает:

«Спи, милая, касатушка,

В чужой семье – недолог сон!

Уложат спать позднехонько!

Придут будить до солнышка,

На донце бросят корочку:

Сгложи ее – да полное

Да не в лесу родилася,

Не пеньям я молилася,

В день Симеона батюшка

Сажал меня на бурушку

И вывел из младенчества [69] Обычай.

А на седьмом за бурушкой

Сама я в стадо бегала,

Отцу носила завтракать,

Потом: «Бери-ка грабельки

Так к делу приобыкла я…

И добрая работница,

И петь-плясать охотница

День в поле проработаешь,

Грязна домой воротишься,

Спасибо жаркой баенке,

Опять бела, свежехонька,

За прялицей с подружками

На парней я не вешалась,

«Я личиком разгарчива,

А матушка догадлива,

Не тронь! уйди. » – уйдет…

Да как я их ни бегала,

А выискался суженой,

Филипп Корчагин – питерщик,

По мастерству печник.

«Как рыбка в море синее

Юркнешь ты! как соловушко

Из гнездышка порхнешь!

Не сахаром посыпана,

Там холодно, там голодно.

Там холеную доченьку

Обвеют ветры буйные,

Обграют черны вороны,

Облают псы косматые

А батюшка со сватами

Всю ночь я не спала…

Ах! что ты, парень, в девице

Нашел во мне хорошего?

Где высмотрел меня?

О святках ли, как с горок я

С ребятами, с подругами

Ошибся ты, отецкий сын!

С игры, с катанья, с беганья,

С морозу разгорелося

На тихой ли беседушке?

Я там была нарядная,

Дородства и пригожества

Понакопила за зиму,

Цвела, как маков цвет!

А ты бы поглядел меня,

Как лен треплю, как снопики

В дому ли во родительском.

Ах! кабы знать! Послала бы

Я в город братца-сокола:

«Мил братец! шелку, гарусу

Да гарнитуру синего!»

Я по углам бы вышила

Москву, царя с царицею,

Да Киев, да Царьград,

А посередке – солнышко,

В окошке бы повесила,

Авось ты загляделся бы,

Всю ночку я продумала…

«Оставь, – я парню молвила, —

Я в подневолье с волюшки,

Бог видит, не пойду!»

– Такую даль мы ехали!

Иди! – сказал Филиппушка. —

Тужила, горько плакала,

А дело девка делала:

На суженого искоса

Рус волосом, тих говором —

Пал на̒ сердце Филипп!

«Ты стань-ка, добрый молодец,

Против меня прямехонько,

Стань на одной доске!

Гляди мне в очи ясные,

Гляди в лицо румяное,

Чтоб жить со мной – не каяться,

А мне с тобой не плакаться…

– Небось не буду каяться,

Небось не будешь плакаться! —

Пока мы торговалися,

Филиппу я: «Уйди ты прочь!»,

«Ай. » – вдруг рванулась я…

– Чего ты? Эка силища! —

Не удержи – не видеть бы

Вовек ему Матренушки,

Пока мы торговалися,

Должно быть, так я думаю,

Тогда и было счастьице…

А больше вряд когда!

Я помню, ночка звездная,

Ко стогу приклонилася,

Унывным, тихим голосом

Велел родимый батюшка,

С краями чары налили:

«Бери поднос, гостей-чужан

Впервой я поклонилася —

Вздрогну̒ли ноги резвые;

Второй я поклонилася —

Поблекло бело личико;

Я в третий поклонилася,

«Так, значит, свадьба? Следует, —

Сказал один из Губиных, —

«Давай! Начни с хозяюшки».

«Пьешь водку, Тимофеевна?»

– Старухе – да не пить.

Все со мной теперь

Спится мне, младенькой, дремлется,

Клонит голову на подушечку,

Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,

Сердитый по новым погуливает.

Стучит, гремит, стучит, гремит,

Снохе спать не дает:

Встань, встань, встань, ты – сонливая!

Встань, встань, встань, ты – дремливая!

Сонливая, дремливая, неурядливая!

Спится мне, младенькой, дремлется,

Клонит голову на подушечку,

Свекровь-матушка по сеничкам

Сердитая по новым погуливает.

Стучит, гремит, стучит, гремит,

Снохе спать не дает:

Встань, встань, встань, ты – сонливая!

Встань, встань, встань, ты – дремливая!

Сонливая, дремливая, неурядливая!

– Семья была большущая,

Сварливая… попала я

С девичьей холи в ад!

В работу муж отправился,

Молчать, терпеть советовал:

Не плюй на раскаленное

Осталась я с золовками,

Со свекром, со свекровушкой,

А есть кому журить!

На старшую золовушку,

На Марфу богомольную,

За свекором приглядывай,

Сплошаешь – у кабатчика

И встань и сядь с приметою,

Не то свекровь обидится;

А где их все-то знать?

Приметы есть хорошие,

А есть и бедокурные.

Случилось так: свекровь

Надула в уши свекору,

Что рожь добрее родится

Поехал ночью Тихоныч,

Как велено, так сделано:

Ходила с гневом на сердце,

А лишнего не молвила

Зимой пришел Филиппушка,

Привез платочек шелковый

Да прокатил на саночках

И горя словно не было!

Запела, как певала я

В родительском дому.

Мы были однолеточки,

Не трогай нас – нам весело,

То правда, что и мужа-то

Такого, как Филиппушка,

Со свечкой поискать…

«Уж будто не колачивал?»

– Раз только, – тихим голосом

«За что?» – спросили странники.

– Уж будто вы не знаете,

Как ссоры деревенские

Выходят? К муженьку

Сестра гостить приехала,

У ней коты [72] Коты – женская теплая обувь. разбилися.

«Дай башмаки Оленушке,

Жена!» – сказал Филипп.

А я не вдруг ответила.

Корчагу подымала я,

Такая тяга: вымолвить

Филипп Ильич прогневался,

Пождал, пока поставила

Да хлоп меня в висок!

«Ну, благо ты приехала,

И так походишь!» – молвила

Филипп подбавил женушке.

«Давненько не видались мы,

А знать бы – так не ехать бы!» —

Сказала тут свекровь.

Еще подбавил Филюшка…

И всё тут! Не годилось бы

Жене побои мужнины

Считать; да уж сказала я:

«Ну, женщины! с такими-то

И мертвый плеть возьмет!»

Хозяйка не ответила.

Крестьяне, ради случаю,

По новой чарке выпили

И хором песню грянули

Про шелковую плеточку.

Велит кровь пролить…

Велит кровь пролить…

– Филипп на Благовещенье

Ушел, а на Казанскую

Как писаный был Демушка!

Краса взята у солнышка,

Бровь черная у соболя,

У соболя сибирского,

Весь гнев с души красавец мой

Согнал улыбкой ангельской,

Как солнышко весеннее

Сгоняет снег с полей…

Не стала я тревожиться,

Что ни велят – работаю,

Как ни бранят – молчу.

Да тут беда подсунулась:

Абрам Гордеич Ситников,

Стал крепко докучать:

«Ты писаная кралечка,

Ты наливная ягодка…»

– Отстань, бесстыдник! ягодка,

Сама нейду на барщину,

Так в избу прикатит!

В сарае, в риге спрячуся —

Свекровь оттуда вытащит:

«Эй, не шути с огнем!»

По шее! – «А не хочешь ты

Солдаткой быть?» Я к дедушке:

Из всей семейки мужниной

Один Савелий, дедушка,

Жалел меня… Рассказывать

«Вали всю подноготную!

Накинем по два снопика», —

– Ну то-то! речь особая.

Грех промолчать про дедушку.

Счастливец тоже был…

Глава III. Савелий, богатырь святорусский

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет не стриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал,

Особенно как из лесу,

Дугой спина у дедушки.

Сначала все боялась я,

Как в низенькую горенку

Входил он: ну распрямится?

Пробьет дыру медведице

В светелке головой!

Да распрямиться дедушка

Не мог: ему уж стукнуло,

По сказкам, сто годов,

Дед жил в особой горнице,

В свой угол не пускал;

А та сердилась, лаялась,

Его «клейменым, каторжным»

Честил родной сынок.

Савелий не рассердится.

Уйдет в свою светелочку,

Читает святцы, крестится,

Да вдруг и скажет весело:

«Клейменый, да не раб. »

А крепко досадят ему —

К нам сваты!» Незамужняя

Ан вместо сватов – нищие!

Из оловянной пуговки

Дед вылепил двугривенный,

Не пьяный из питейного —

Сидят, молчат за ужином:

У свекра бровь рассечена,

У деда, словно радуга,

С весны до поздней осени

На глухарей, на рябчиков.

А зиму разговаривал

На печке сам с собой.

Имел слова любимые,

И выпускал их дедушка

По слову через час.

«Эх вы, Аники-воины! [73] Аника-воин – популярный в ту пору фольклорный персонаж, хваставший непомерной силой.

Со стариками, с бабами

Вам только воевать!»

«Эх, доля святорусского

Богатыря сермяжного! [74] Сермяга – грубое некрашеное сукно, обычно изготавливалось дома. Так же называлась и одежда из подобного сукна.

Всю жизнь его дерут,

О смерти – муки адские

В ту-светной жизни ждут».

Наддай! наддай! наддай. »

И много! да забыла я…

Как свекор развоюется,

Запремся. Я работаю,

А Дема, словно яблочко

В вершине старой яблони,

Сидит румяный, свеженький…

«За что тебя, Савельюшка,

Зовут клейменым, каторжным?»

Я в землю немца Фогеля

«И полно! шутишь, дедушка!»

– Нет, не шучу. Послушай-ка! —

И все мне рассказал.

– Во времена досюльные

Мы были тоже барские,

Да только ни помещиков,

Не правили мы барщины,

Оброков не платили мы,

А так, когда рассудится,

В три года раз пошлем.

«Да как же так, Савельюшка?»

– А были благодатные

Недаром есть пословица,

Что нашей-то сторонушки

Три года черт искал.

Кругом леса дремучие,

Кругом болота топкие.

Ни конному проехать к нам,

Помещик наш Шалашников

Через тропы звериные

С полком своим – военный был —

К нам доступиться пробовал,

К нам земская полиция

Не попадала по́ году, —

А ныне – барин под боком,

Тьфу! прах ее возьми.

Нас только и тревожили

Медведи… да с медведями

Справлялись мы легко.

С ножищем да с рогатиной

Я сам страшней сохатого,

По заповедным тропочкам

Иду: «Мой лес!» – кричу.

Раз только испугался я,

Как наступил на сонную

И то бежать не бросился,

А так всадил рогатину,

Что словно как на вертеле

Спина в то время хрустнула,

А к старости согнулася.

Не правда ли, Матренушка,

На очеп [76] Деревенский колодец. я похож? —

«Ты начал, так досказывай!

Ну, жили – не тужили вы,

Что ж дальше, голова?»

– По времени Шалашников

Удумал штуку новую,

Приходит к нам приказ:

«Явиться!» Не явились мы,

Притихли, не шелохнемся

Была засу̒ха сильная,

Мы дань ей – медом, рыбою!

Грозит с конвоем выправить,

Мы – шкурами звериными!

А в третий – мы ничем!

Обули лапти старые,

Надели шапки рваные,

И тронулась Корёжина.

Пришли… (В губернском городе

Стоял с полком Шалашников.)

Хлеба не уродилися,

Снеточки не ловилися… —

Не стал и разговаривать:

«Эй, перемена первая!» —

И начал нас пороть.

Туга мошна корёжская!

Да стоек и Шалашников:

Мозги уж потрясалися

В головушках – дерет!

Не розги. Делать нечего!

Кричим: постой, дай срок!

Онучи распороли мы

И барину «лобанчиков» [77] Лобанчики – монеты.

Утих боец Шалашников!

Поднес нам травнику,

Сам выпил с нами, чокнулся

С Корёгой покоренною:

«Ну, благо вы сдались!

А то – вот Бог! – решился я

Содрать с вас шкуру начисто…

На барабан напялил бы

Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!

(Хохочет – рад придумочке.)

Вот был бы барабан!»

Идем домой понурые…

Два старика кряжистые

Домой под подоплекою

Как уперлись: мы нищие —

Так тем и отбоярились!

«Ну, ладно ж! черти сивые,

Вперед не доведется вам

Смеяться надо мной!»

И прочим стало совестно,

На церковь побожилися:

«Вперед не посрамимся мы,

Что год – зовет… дерет…

Отменно драл Шалашников,

Сдавались люди слабые,

А сильные за вотчину

Я тоже перетерпливал,

«Как ни дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь,

Как примет дань Шалашников,

Уйдем – и за заставою

«Что денег-то осталося!

Дурак же ты, Шалашников!»

И тешилась над барином

Корёга в свой черед!

Вот были люди гордые!

А нынче дай затрещину —

Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы…

Подходит лето красное,

Ждем грамоты… Пришла…

А в ней уведомление,

Что господин Шалашников

Под Варною [78] Варна – в 1828 г., во время Русско-турецкой войны шли кровопролитные бои за крепость Варна. Ныне – крупный болгарский город. убит.

Жалеть не пожалели мы,

А пала дума на сердце:

Наследник средство выдумал:

К нам немца подослал.

Через леса дремучие,

Через болота топкие

Пешком пришел, шельмец!

Один как перст: фуражечка

Да тросточка, а в тросточке

И был сначала тихонький:

«Платите сколько можете».

– Уведомь. – Тем и кончилось.

Стал жить да поживать;

Питался больше рыбою;

Сидит на речке с удочкой

Да сам себя то по носу,

То по лбу – бац да бац!

Смеялись мы: – Не любишь ты

Катается по бережку,

Гогочет диким голосом,

Как в бане на полке…

С ребятами, с дево́чками

Сдружился, бродит по лесу…

«Коли платить не можете,

Работайте!» – А в чем твоя

– Ну, хорошо! – Рубили мы,

А немчура показывал,

Где надобно рубить.

Глядим: выходит просека!

Как просеку прочистили,

К болоту поперечины

Велел по ней возить.

Ну, словом: спохватились мы,

Как уж дорогу сделали,

Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!

Глядим, везет из города

Откудова ни взялися

У немца босоногого

Повел хлеб-соль с исправником

И с прочей земской властию,

Гостишек полон двор!

И тут настала каторга [79] Каторга – один из самых тяжелых видов тюремного заключения, связанный с работой на рудниках или на строительстве в труднодоступных местах.

А драл… как сам Шалашников!

Да тот был прост; накинется

Со всей воинской силою,

А деньги сунь, отвалится,

Ни дать ни взять раздувшийся

В собачьем ухе клещ.

У немца – хватка мертвая:

Пока не пустит по миру,

«Как вы терпели, дедушка?»

– А потому терпели мы,

В том богатырство русское.

Ты думаешь, Матренушка,

Мужик – не богатырь?

И жизнь его не ратная,

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина… леса дремучие

Прошли по ней – сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит – катается

На колеснице огненной…

Все терпит богатырь!

И гнется, да не ломится,

Не ломится, не валится…

«Ты шутишь шутки, дедушка! —

Сказала я. – Такого-то

– Не знаю я, Матренушка.

Покамест тягу страшную

Поднять-то поднял он,

Да в землю сам ушел по грудь

С натуги! По лицу его

Не слезы – кровь течет!

Не знаю, не придумаю,

Что будет? Богу ведомо!

Как выли вьюги зимние,

Как ныли кости старые,

Куда ты, сила, делася?

На что ты пригодилася? —

Под розгами, под палками

«А что же немец, дедушка?»

– А немец как ни властвовал,

Осьмнадцать лет терпели мы.

Застроил немец фабрику,

Велел колодец рыть.

Вдевятером копали мы,

До полдня проработали,

Приходит немец: «Только-то. »

И начал нас по-своему,

Не торопясь, пилить.

Стояли мы голодные,

А немец нас поругивал

Да в яму землю мокрую

Была уж яма добрая…

Случилось, я легонечко

Толкнул его плечом,

Потом другой толкнул его,

И третий… Мы посгрудились…

Мы слова не промолвили,

Друг другу не глядели мы

В глаза… а всей гурьбой

Всё к яме… всё на край…

И немец в яму бухнулся,

Кричит: «Веревку! лестницу!»

Мы девятью лопатами

«Наддай!» – я слово выронил, —

Под слово люди русские

«Наддай! наддай!» Так наддали,

Что ямы словно не было —

Сровнялася с землей!

Тут мы переглянулися…

Кабак… острог в Буй-городе.

Там я учился грамоте,

Решенье вышло: каторга

И плети предварительно;

Не выдрали – помазали,

Потом… бежал я с каторги…

Поймали! не погладили

По всей Сибири славятся —

Собаку съели драть.

Да нас дирал Шалашников

Больней – я не поморщился

С заводского дранья.

Тот мастер был – умел пороть!

Он так мне шкуру выделал,

Что носится сто лет.

А жизнь была нелегкая.

Лет двадцать строгой каторги,

Лет двадцать поселения.

По манифесту царскому

Попал опять на родину,

Пристроил эту горенку

И здесь давно живу.

Покуда были денежки,

Любили деда, холили,

Теперь в глаза плюют!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать…

«Ну, что ж? – сказали странники. —

Одной беды Бог миловал:

Холерой умер Ситников, —

«Наддай!» – сказали странники

(Им слово полюбилося)

– Зажгло грозою дерево,

Горит и стонет дерево,

Горят и стонут птенчики:

А ты бы нас похолила,

Пока не оперились мы:

Как крылья отрастим,

В долины, в рощи тихие

Дотла сгорело дерево,

Дотла сгорели птенчики,

Тут прилетела мать.

Ни дерева… ни гнездышка…

Ни птенчиков. Поет-зовет…

Поет, рыдает, кружится,

Так быстро, быстро кружится,

Что крылышки свистят.

Настала ночь, весь мир затих,

Одна рыдала пташечка,

Да мертвых не докликалась

Носила я Демидушку

По поженкам… лелеяла…

Да взъелася свекровь,

Как зыкнула, как рыкнула:

«Оставь его у дедушки,

Не много с ним нажнешь!»

Перечить не посмела я,

Такая рожь богатая

В тот год у нас родилася,

Мы землю не ленясь

Трудненько было пахарю,

Снопами нагружала я

Телегу со стропилами

Всегда с веселой песнею,

А сани с горькой думою:

Телега хлеб домой везет,

Вдруг стоны я услышала:

Ползком ползет Савелий-дед,

Бледнешенек как смерть:

«Прости, прости, Матренушка! —

И повалился в ноженьки. —

Мой грех – недоглядел. »

Ой ласточка! ой глупая!

Не вей гнезда под берегом,

Под берегом крутым!

Что день – то прибавляется

Вода в реке: зальет она

Ой бедная молодушка!

Сноха в дому последняя,

Стерпи грозу великую,

Прими побои лишние,

А с глазу неразумного

Младенца не спускай.

Заснул старик на солнышке,

Скормил свиньям Демидушку

Я клубышком каталася,

Я червышком свивалася,

Звала, будила Демушку —

Да поздно было звать.

Чу! конь стучит копытами,

Чу, сбруя золоченая

По избам разбежалися,

Бежит деревней староста,

Стучит в окошки палочкой.

Собрал народ: идут – кряхтят!

Беда! Господь прогневался,

Наслал гостей непрошеных,

Знать, деньги издержалися,

Знать, голод разобрал.

Не сотворив, уселися

Налой и крест поставили,

Привел наш поп, отец Иван

Потом за мной десятника

По горнице похаживал,

Как зверь в лесу порыкивал…

«Эй! женка! состояла ты

С крестьянином Савелием

В сожительстве? Винись!»

Я шепотком ответила:

– Обидно, барин, шутите!

Жена я мужу честная,

Сто лет… Чай, знаешь сам? —

Как в стойле конь подкованный

Затопал; о кленовый стол

«Молчать! Не по согласью ли

С крестьянином Савелием

Владычица! что вздумали!

Чуть мироеда этого

Не назвала я нехристем,

Ножи, ланцеты, ножницы

Вздрогнула я, одумалась.

– Нет, – говорю, – я Демушку

«А зельем не поила ты?

А мышьяку не сыпала?»

– Нет! сохрани Господь. —

И тут я покорилася,

Я в ноги поклонилася:

– Будь жалостлив, будь добр!

Вели без поругания

Я мать ему. – Упросишь ли?

В груди у них нет душеньки,

В глазах у них нет совести,

На шее – нет креста!

Из тонкой из пеленочки

И стали тело белое

Терзать и пластовать.

Тут свету я невзвидела, —

Металась и кричала я:

Падите мои слезоньки

Не на землю, не на воду,

Не на Господень храм!

Падите прямо на̒ сердце

Ты дай же, Боже Господи!

Чтоб тлен пришел на платьице,

Безумье на головушку

Прими, услыши, Господи,

Молитвы, слезы матери,

«Никак, она помешана? —

Сказал начальник сотскому. —

Что ж ты не упредил?

Эй! не дури! связать велю. »

Присела я на лавочку.

Дрожу, гляжу на лекаря:

Грудь фартуком завешана,

В другой ручник – и кровь на нем,

Так тихо стало в горнице…

Поп трубочкой попыхивал,

Не шелохнувшись, хмурые

– Ножом в сердцах читаете, —

Сказал священник лекарю,

Когда злодей у Демушки

Тут я опять рванулася…

«Ну, так и есть – помешана!

Связать ее!» – десятнику

Стал понятых опрашивать:

«В крестьянке Тимофеевой

И прежде помешательство

Спросили свекра, деверя,

Спросили деда старого:

– Не примечал! ровна была…

Одно: к начальству кликнули,

С собой и не взяла!

Заплакал н а ̒ взрыд дедушка.

Ни слова не сказал.

И тут я спохватилася!

Прогневался Бог: разуму

Лишил! была готовая

Да поздно было каяться.

В моих глазах по косточкам

Изрезал лекарь Демушку,

Я словно деревянная

Вдруг стала: загляделась я,

Как лекарь руки мыл,

Как водку пил. Священнику

Сказал: «Прошу покорнейше!»

А поп ему: – Что просите?

Без прутика, без кнутика

Все ходим, люди грешные,

(Откуда только бралися

У коршуна налетного

Без церкви намолилися,

Без образа накланялись!

Как вихорь налетал —

Рвал бороды начальничек,

Как лютый зверь наскакивал —

Ломал перстни злаченые…

Потом он кушать стал.

Пил-ел, с попом беседовал.

Я слышала, как шепотом

– У нас народ – всё голь да пьянь,

За свадебку, за исповедь

Несут гроши последние

В кабак! А благочинному

Потом я песни слышала,

Всё голоса знакомые,

Наташа, Глаша, Дарьюшка…

Чу! пляска! чу! гармония.

И вдруг затихло все…

Заснула, видно, что ли, я.

Легко вдруг стало: чудилось,

Что кто-то наклоняется

И шепчет надо мной:

И крестит… С рук скатилися

Веревки… Я не помнила

Очнулась я. Темно кругом,

Гляжу в окно – глухая ночь!

Да где же я? да что со мной?

Я выбралась на улицу —

Пуста. На небо глянула —

Ни месяца, ни звезд.

Сплошная туча черная

Висела над деревнею.

Темны дома крестьянские,

Одна пристройка дедова

Вошла – и все я вспомнила:

Свечами воску ярого

Обставлен, среди горенки

Дубовый стол стоял,

На нем гробочек крохотный

Прикрыт камчатной скатертью,

Какой вы дом построили

Окошки не прорублены,

Стеколышки не вставлены,

Пуховой нет перинушки…

Ой, жестко будет Демушке.

Ой, страшно будет спать.

«Уйди. » – вдруг закричала я,

В очках, с раскрытой книгою

Стоял он перед гробиком,

Я старика столетнего

Звала клейменым, каторжным.

Гневна, грозна, кричала я:

Будь проклят ты… уйди. »

Старик ни с места. Крестится.

Читает… Уходилась я,

– Зимой тебе, Матренушка,

Я жизнь свою рассказывал.

Да рассказал не все:

Леса у нас угрюмые,

Народ у нас дикарь.

Суровы наши промыслы:

Дави тетерю петлею,

Медведя режь рогатиной,

Сплошаешь – сам пропал!

А господин Шалашников

С своей воинской силою?

Потом острог да каторга…

Окаменел я, внученька,

Сто лет зима бессменная

Стояла. Растопил ее

Однажды я качал его,

Вдруг улыбнулся Демушка…

Со мною чудо сталося:

Качалась белка… лапочкой,

Как кошка, умывалася…

Брожу по рощам, по лугу,

Любуюсь каждым цветиком.

Смеюсь, играю с Демушкой…

Бог видит, как я милого

И я же, по грехам моим,

Сгубил дитя невинное…

А с Богом спорить нечего,

Стань! помолись за Демушку!

Бог знает, что творит:

Сладка ли жизнь крестьянина?

И долго, долго дедушка

О горькой доле пахаря

Случись купцы московские,

Сам царь случись: не надо бы

– Теперь в раю твой Демушка,

Легко ему, светло ему… —

Заплакал старый дед.

«Я не ропщу, – сказала я, —

Что Бог прибрал младенчика,

А больно то, зачем они

Зачем, как черны вороны,

На части тело белое

Ни Бог, ни царь не вступится. »

– Высоко Бог, далёко царь…

– Ах! что ты? что ты, внученька.

Нам правды не найти. —

«Да почему же, дедушка?»

– Ты – крепостная женщина! —

Я долго, горько думала…

Гром грянул, окна дрогнули,

И я вздрогнула… К гробику

Подвел меня старик:

– Молись, чтоб к лику ангелов

Господь причислил Демушку! —

И дал мне в руки дедушка

Всю ночь до свету белого

Молилась я, а дедушка

Протяжным, ровным голосом

Уж двадцать лет, как Демушка

Прикрыт, – все жаль сердечного!

Молюсь о нем, в рот яблока

Не скоро я оправилась.

Ни с кем не говорила я,

Работать не работала.

Так я ему ответила:

«Убей!» Я в ноги кланялась:

Повесил вожжи батюшка.

На Деминой могилочке

Я день и ночь жила.

Платочком обметала я

Могилку, чтобы травушкой

Молилась за покойничка,

Тужила по родителям:

Собак моих боитеся?

Семьи моей стыдитеся?

Собак твоих не боязно,

Семьи твоей не совестно,

А ехать сорок верст

Свои беды рассказывать,

Твои беды выспрашивать —

Жаль бурушку гонять!

Давно бы мы приехали,

Да ту мы думу думали:

Приедем – ты расплачешься,

Пришла зима: кручиною

Я с мужем поделилася,

В Савельевой пристроечке

«Что ж, умер, что ли, дедушка?»

– Нет. Он в своей каморочке

Шесть дней лежал безвыходно,

Так пел, так плакал дедушка,

Что лес стонал! А осенью

В Песочный монастырь.

У батюшки, у матушки

С Филиппом побывала я,

Три года, так считаю я,

Одним порядком шли,

Что год, то дети: некогда

Ни думать, ни печалиться,

Дай Бог с работой справиться

Да лоб перекрестить.

Поешь – когда останется

От старших да от деточек,

Уснешь – когда больна…

А на четвертый новое

Подкралось горе лютое —

К кому оно привяжется,

До смерти не избыть!

Впереди летит – ясным соколом,

Позади летит – черным вороном,

Впереди летит – не укатится,

Позади летит – не останется…

Лишилась я родителей…

Слыхали ночи темные,

Слыхали ветры буйные

А вам нет ну̒жды сказывать…

На Демину могилочку

Гляжу: могилка прибрана,

На деревянном крестике

Я старца распростертого

– Пришел я из Песочного…

Молюсь за Дему бедного,

За все страдное русское

Крестьянство я молюсь!

Еще молюсь (не образу

Теперь Савелий кланялся),

Чтоб сердце гневной матери

Смягчил Господь… Прости! —

«Давно простила, дедушка!»

Вздохнул Савелий… – Внученька!

А внученька! – «Что, дедушка?»

Взглянула я по-прежнему.

Мне в очи; спину старую

Совсем стал белый дедушка.

Я обняла старинушку,

Сидели мы и плакали.

Недолго прожил дедушка.

По осени у старого

На шее рана сделалась,

Сто дней не ел; хирел да сох,

Сам над собой подтрунивал:

– Не правда ли, Матренушка,

На комара корёжского

То добрый был, сговорчивый,

То злился, привередничал,

Пугал нас: – Не паши,

Не сей, крестьянин! Сгорбившись

За пряжей, за полотнами,

Крестьянка, не сиди!

Как вы ни бейтесь, глупые

Что на роду написано,

Мужчинам три дороженьки:

Кабак, острог да каторга.

Три петли: шелку белого,

Вторая – шелку красного,

А третья – шелку черного,

Так засмеялся дедушка,

Что все в каморке вздрогнули, —

Как приказал – исполнили:

Зарыли рядом с Демою…

Он жил сто семь годов.

Как близнецы похожие,

Прошли потом… Всему

Я покорилась: первая

С постели Тимофеевна,

Последняя – в постель;

За всех, про всех работаю, —

С свекрови, свекра пьяного,

Лишь деточек не трогайте!

За них горой стояла я…

Зашла к нам богомолочка;

Спасаться, жить по-божески

Учила нас угодница,

По праздникам к заутрене

Чтоб грудью не кормили мы

Детей по постным дням.

По середам, по пятницам

Сама над сыном плачущим

И Бога-то ей боязно,

Я только не послушалась,

Коли терпеть, так матери,

Я перед Богом грешница,

Да, видно, Бог прогневался.

Как восемь лет исполнилось

В подпаски свекор сдал его.

Однажды жду Федотушку —

Скотина уж пригналася,

Народу! Я прислушалась

И бросилась в толпу.

Гляжу, Федота бледного

Силантий держит за ухо.

«Что держишь ты его?»

– Посечь хотим маненичко:

Я вырвала Федотушку,

Да с ног Силантья-старосту

Случилось дело дивное:

Пастух ушел; Федотушка

При стаде был один.

«Сижу я, – так рассказывал

Сынок мой, – на пригорочке,

Откуда ни возьмись —

И хвать овечку Марьину!

Кричу, кнутищем хлопаю,

Свищу, Валетку уськаю…

Да где бы окаянную

Нагнать, кабы не щенная:

У ней сосцы волочились,

Кровавым следом, матушка.

Пошла потише серая,

Идет, идет – оглянется,

И села… Я кнутом ее:

«Отдай овцу, проклятая!»

Я не сробел: «Так вырву же,

Хоть умереть. » И бросился,

Сама едва живехонька.

Зубами только щелкает

Под ней река кровавая,

Сосцы травой изрезаны,

Все ребра на счету.

Глядит, поднявши голову,

Мне в очи… и завыла вдруг!

Завыла, как заплакала.

Овца была уж мертвая…

Волчица так ли жалобно

Глядела, выла… Матушка!

Так вот что с парнем сталося.

Пришел в село да, глупенький,

Все сам и рассказал,

За то и сечь надумали.

Да благо подоспела я…

Кричит: «Чего толкаешься?

Самой под розги хочется?»

«Дай, пусть проучат глупого!»

И рвет из рук Федотушку.

Федот как лист дрожит.

Трубят рога охотничьи,

«Не выдай! Будь заступником!»

– В чем дело? – Кликнул старосту

По младости, по глупости

Простить… а бабу дерзкую

«Ай, барин!» Я подпрыгнула:

Сказал мирянам староста. —

Соседка тут подсунулась:

«А ты бы в ноги старосте…»

Я мальчика погладила:

«Смотри, коли оглянешься,

Из песни слово выкинуть,

Так песня вся нарушится

В Федотову каморочку,

Как кошка, я прокралася:

Спит мальчик, бредит, мечется;

Одна ручонка свесилась,

Лежит, в кулак зажатая:

«Ты плакал, что ли, бедненький?

Тужила я по Демушке,

Как им была беременна, —

Однако вышел умница:

На фабрике Алферова

Трубу такую вывели

С родителем, что страсть!

Всю ночь над ним сидела я,

Я пастушка любезного

Сама обула в лапотки,

Проснулась вся семеюшка,

Да я не показалась ей,

Я пошла на речку быструю,

Избрала я место тихое

Села я на серый камушек,

Подперла рукой головушку,

Громко я звала родителя:

Ты приди, заступник батюшка!

Посмотри на дочь любимую…

Понапрасну я звала.

Нет великой оборонушки!

Рано гостья бесподсудная,

Смерть родного унесла!

Громко кликала я матушку.

Отзывались ветры буйные,

Откликались горы дальние,

А родная не пришла!

День денна моя печальница,

В ночь – ночная богомолица!

Никогда тебя, желанная,

Ты ушла в бесповоротную,

Куда ветер не доносится,

Не дорыскивает зверь…

Нет великой оборонушки!

Кабы знали вы да ведали,

На кого вы дочь покинули,

Что без вас я выношу?

Ночь – слезами обливаюся,

Я потупленную голову,

Сердце гневное ношу.

ГЛАВА VI. ТРУДНЫЙ ГОД

В тот год необычайная

Звезда играла на небе;

Господь по небу шествует,

Метут метлою огненной [84] Комета.

Перед стопами Божьими

В небесном поле путь;

Другие то же думали,

Да только на антихриста,

Сбылось: пришла бесхлебица!

Брат брату не уламывал

Куска! Был страшный год…

Волчицу ту Федотову

Я вспомнила – голодную,

Похожа с ребятишками

Да тут еще свекровушка

Что я беду накликала,

А чем? Рубаху чистую

Источник

Некрасов Николай
Кому на Руси жить хорошо

– Постой! мы люди бедные,
Идем в дорогу дальную, —
Отве­тил ей Пахом. —
Ты, вижу, птица мудрая,
Уважь – одежу старую
На нас заворожи!

– Чтоб армяки мужицкие
Носи­лись, не сносилися! —
Потре­бо­вал Роман.

– Чтоб липо­вые лапотки
Слу­жили, не разбилися, —
Потре­бо­вал Демьян.

– Чтоб вошь, блоха паскудная
В руба­хах не плодилася, —
Потре­бо­вал Лука.

– Не прели бы онученьки… —
Потре­бо­вали Губины…

А птичка им в ответ:
«Все ска­терть самобраная
Чинить, сти­рать, просушивать
Вам будет… Ну, пусти. »

Рас­крыв ладонь широкую,
Пахом птенца пустил.
Пустил – и птен­чик крохотный,
Помалу, по полсаженки,
Низ­ком перелетаючи,
Напра­вился к дуплу.
За ним взви­лася пеночка
И на лету прибавила:
«Смот­рите, чур, одно!
Съест­ного сколько вынесет
Утроба – то и спрашивай,
А водки можно требовать
В день ровно по ведру.
Коли вы больше спросите,
И раз и два – исполнится
По вашему желанию,
А в тре­тий быть беде!»
И уле­тела пеночка
С своим роди­мым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
Нашли! – Молч­ком идут
Пря­ме­хонько, вернехонько
По лесу по дремучему,
Счи­тают каж­дый шаг.
И как вер­сту отмеряли,
Уви­дели поляночку —
Стоят на той поляночке
Две ста­рые сосны…
Кре­стьяне покопалися,
Достали ту коробочку,
Открыли – и нашли
Ту ска­терть самобраную!
Нашли и разом вскрикнули:
«Эй, ска­терть самобраная!
Попот­чуй мужиков!»
Глядь – ска­терть развернулася,
Отку­дова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спря­та­лись опять.
«А что же нет огурчиков?»
«Что нет чайку горячего?»
«Что нет кваску холодного?»
Все появи­лось вдруг…
Кре­стьяне распоясались,
У ска­терти уселися.
Пошел тут пир горой!
На радо­сти целуются,
Друг дружке обещаются
Впе­ред не драться зря,
А с тол­ком дело спорное
По разуму, по-божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с ста­ри­ками старыми,
Покуда делу спорному
Реше­нья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Воль­готно на Руси?
Зарок такой поставивши,
Под утро как убитые
Заснули мужики…

Источник

Кому на Руси жить хорошо (Некрасов Н. А., 1877)

По сторонам дороженьки

Идут холмы пологие

С полями, с сенокосами,

А чаще с неудобною,

Стоят деревни старые,

Стоят деревни новые,

Ручьи и реки русские

Но вы, поля весенние!

На ваши всходы бедные

«Недаром в зиму долгую

(Толкуют наши странники)

Снег каждый день валил.

Пришла весна — сказался снег!

Летит — молчит, лежит — молчит,

Когда умрет, тогда ревет.

Вода — куда ни глянь!

Поля совсем затоплены,

Навоз возить — дороги нет,

А время уж не раннее —

Подходит месяц май!»

Нелюбо и на старые,

Больней того на новые

Деревни им глядеть.

Ой избы, избы новые!

Нарядны вы, да строит вас

Не лишняя копеечка,

С утра встречались странникам

Все больше люди малые:

Свой брат крестьянин-лапотник,

У нищих, у солдатиков

Не спрашивали странники,

Как им — легко ли, трудно ли

Солдаты шилом бреются,

Солдаты дымом греются —

Уж день клонился к вечеру,

Навстречу едет поп.

Крестьяне сняли шапочки.

Повыстроились в ряд

И мерину саврасому

Священник поднял голову,

Глядел, глазами спрашивал:

«Небось! мы не грабители!» —

(Лука — мужик присадистый,

С широкой бородищею.

Упрям, речист и глуп.

Лука похож на мельницу:

Одним не птица мельница,

Что, как ни машет крыльями,

«Мы мужики степенные,

Идем по делу важному:

Такая ли заботушка,

Что из домов повыжила,

С работой раздружила нас,

Ты дай нам слово верное

На нашу речь мужицкую

Без смеху и без хитрости,

По совести, по разуму,

По правде отвечать,

Не то с своей заботушкой

К другому мы пойдем…»

— Даю вам слово верное:

Коли вы дело спросите,

Без смеху и без хитрости,

По правде и по разуму,

Как должно отвечать.

Сошлись мы невзначай,

Сошлися и заспорили:

Кому живется весело,

Роман сказал: помещику,

Демьян сказал: чиновнику,

Сказали братья Губины,

Пахом сказал: светлейшему

А Пров сказал: царю…

Мужик что бык: втемяшится

В башку какая блажь —

Не выбьешь: как ни спорили,

Не расходиться врозь,

В домишки не ворочаться,

Не видеться ни с женами,

Ни с малыми ребятами,

Ни с стариками старыми,

Покуда спору нашему

Покуда не доведаем

Как ни на есть — доподлинно:

Кому жить любо-весело,

Скажи ж ты нам по-божески:

Сладка ли жизнь поповская?

Ты как — вольготно, счастливо

Живешь, честной отец. »

В тележке сидя, поп

И молвил: — Православные!

Роптать на Бога грех,

Несу мой крест с терпением,

Живу… а как? Послушайте!

Скажу вам правду-истину,

А вы крестьянским разумом

— В чем счастие, по вашему?

Покой, богатство, честь —

Не так ли, други милые?

— Теперь посмотрим, братия,

Начать, признаться, надо бы

Почти с рожденья самого,

Как достается грамота

Какой ценой поповичем

Священство [Имеется в виду то обстоятельство, что до 1869 г. выпускник семинарии мог получить приход лишь в том случае, когда женился на дочери священника, оставившего свой приход. Считалось, что таким образом поддерживается «чистота сословия».] покупается,

Дороги наши трудные.

Приход [Приход – объединение верующих.] у нас большой.

Не избирают времени:

В жнитво и в сенокос,

В глухую ночь осеннюю,

Зимой, в морозы лютые,

И в половодье вешнее —

И пусть бы только косточки

Нет! всякий раз намается,

Не верьте, православные,

Привычке есть предел:

Нет сердца, выносящего

Без некоего трепета

Аминь. Теперь подумайте.

Крестьяне мало думали,

Дав отдохнуть священнику,

Они с поклоном молвили:

«Что скажешь нам еще?»

— Теперь посмотрим, братия,

Не прогневить бы вас…

Чур! отвечать на спрос!

Молчат — и поп молчит…

— С кем встречи вы боитеся,

Чур! отвечать на спрос!

Вы сказки балагурные,

И песни непристойные,

Попову дочь безвинную,

Кому вдогон, как мерину,

Молчат — и поп молчит…

Крестьяне думу думали,

А поп широкой шляпою

В лицо себе помахивал

Весной, что внуки малые,

С румяным солнцем-дедушкой

Вот правая сторонушка

Одной сплошною тучею

Стемнела и заплакала:

А ближе, над крестьянами,

Из небольших, разорванных,

Смеется солнце красное,

Как девка из снопов.

Но туча передвинулась,

Поп шляпой накрывается —

Быть сильному дождю.

А правая сторонушка

Уже светла и радостна,

Там дождь перестает.

Не дождь, там чудо божие:

Там с золотыми нитками

«Не сами… по родителям

Мы так-то…» — братья Губины

И прочие поддакнули:

«Не сами, по родителям!»

А поп сказал: — Аминь!

Не в осужденье ближнего,

А по желанью вашему

Я правду вам сказал.

Таков почет священнику

В крестьянстве. А помещики…

«Ты мимо их, помещиков!

— Теперь посмотрим, братия,

Во время недалекое

И жили там помещики,

Каких теперь уж нет!

Плодилися и множились

Что свадеб там игралося,

Что деток нарождалося

Хоть часто крутонравные,

Прихода не чуждалися:

У нас они венчалися,

У нас крестили детушек,

К нам приходили каяться,

А если и случалося,

Что жил помещик в городе,

Так умирать наверное

В деревню приезжал.

Коли умрет нечаянно,

И тут накажет накрепко

В приходе схоронить.

Глядишь, ко храму сельскому

На колеснице траурной

В шесть лошадей наследники

Попу поправка добрая,

Мирянам праздник праздником…

Как племя иудейское,

По дальней чужеземщине

Теперь уж не до гордости

Лежать в родном владении

Рядком с отцами, с дедами,

Да и владенья многие

Ой холеные косточки

Где вы не позакопаны?

В какой земле вас нет?

Потом, статья… раскольники [Раскольники – противники реформ патриарха Никона (XVII в.).] …

Не грешен, не живился я

С раскольников ничем.

По счастью, нужды не было:

В моем приходе числится

Живущих в православии

А есть такие волости,

Где сплошь почти раскольники,

Так тут как быть попу?

Все в мире переменчиво,

Прейдет и самый мир…

Законы, прежде строгие

К раскольникам, смягчилися,

А с ними и поповскому

Доходу мат [Мат – зд.: конец. Мат – конец игры в шахматах.] пришел.

В усадьбах не живут они

И умирать на старости

Никто теперь подрясника

Никто не вышьет воздухов [Воздухи – вышитые покрывала из бархата, парчи или шелка, применявшиеся при совершении церковных обрядов.] …

Живи с одних крестьян,

Сбирай мирские гривенки,

Да пироги по праздникам,

Крестьянин сам нуждается,

И рад бы дать, да нечего…

А то еще не всякому

И мил крестьянский грош.

Угоды наши скудные,

Скотинка ходит впроголодь,

А если и раздобрится

Деваться с хлебом некуда!

Припрет нужда, продашь его

За сущую безделицу,

Тогда плати втридорога,

Грозит беда великая

Весна стоит дождливая,

Давно бы сеять надобно,

Пошли крутую радугу

(Сняв шляпу, пастырь крестится,

Деревни наши бедные,

А в них крестьяне хворые

Да женщины печальницы,

И труженицы вечные,

Господь прибавь им сил!

С таких трудов копейками

Случается, к недужному

Придешь: не умирающий,

Страшна семья крестьянская

В тот час, как ей приходится

И поддержать в оставшихся

По мере сил стараешься

Дух бодр! А тут к тебе

Старуха, мать покойника,

Глядь, тянется с костлявою,

Как звякнут в этой рученьке

Конечно, дело чистое —

За требу [Треба – «отправление таинства или священного обряда» (В.И. Даль).] воздаяние,

Не брать — так нечем жить.

И словно как обиженный

Уйдешь домой… Аминь…

Покончил речь — и мерина

Хлестнул легонько поп.

Конь медленно побрел.

А шестеро товарищей,

Как будто сговорилися,

Накинулись с упреками,

С отборной крупной руганью

— Что, взял? башка упрямая!

Туда же лезет в спор! —

Попы живут по-княжески.

Идут под небо самое

Гудит попова вотчина —

На целый божий мир.

Три года я, робятушки,

Жил у попа в работниках,

Попова каша — с маслицем.

Попов пирог — с начинкою,

Жена попова толстая,

Попова дочка белая,

Попова лошадь жирная,

Пчела попова сытая,

— Ну, вот тебе хваленое

Источник

• ← Нейрохирургия в москве лучшие государственные больницы
• Нексиум или омепразол что лучше и в чем разница →