Что такое регулятивная функция языка
Регулятивная функция языка
Регулятивная функция объединяет те случаи использования языка, когда говорящий стремится непосредственно воздействовать на адресата: побудить его к какому-то действию или запретить ему что-либо делать, заставить ответить на вопрос и т.д. Ср. такие высказывания, как: Который час? Хочешь молока? Позвоните мне, пожалуйста, завтра. Все на митинг! Чтоб я этого больше не слышал! Ты возьмешь с собой мою сумку. Не надо лишних слов. Очевидно, в распоряжении регулятивной функции находятся многообразные лексические средства и морфологические формы (особую роль тут играет категория наклонения), а также интонация, порядок слов, синтаксические конструкции и т.п. Регулятивная функция тесно связана с коммуникативной; обе они имеют основанием противопоставление адресанта речи (говорящего) ее адресату (слушающему).
Интересно, что различного рода побуждения — просьба, приказ, предостережение, запрет, совет, убеждение и т.п. — не всегда оформляются как таковые, т.е. выражаются при помощи «собственных» языковых средств. Иногда они выступают в чужом обличье, с использованием языковых единиц, обслуживающих обычно иные цели. Так, обращенную к сыну просьбу не приходить домой поздно мать может выразить непосредственно, с использованием формы повелительного наклонения («Не приходи сегодня поздно, пожалуйста!»), а может замаскировать ее под вопрос («Во сколько ты собираешься вернуться?»), а также под упрек, предупреждение, констатацию факта и т.д.; сравним такие высказывания, как «Вчера ты опять поздно пришел. » (с особой интонацией), «Смотри, теперь рано темнеет», «Метро работает до часу, не забудь», «Я буду очень волноваться» и т.п.
В конечном счете регулятивная функция направлена на создание, поддержание и регулирование отношений в человеческих микроколлективах, т.е. в той реальной среде, в которой обитает носитель языка. Иногда вместе с регулятивной функцией рассматривают также функцию фатическую (от греч. phatos ‘сказанный’), или контактоустанавливающую. Имеется в виду, что человеку всегда нужно определенным образом вступить в разговор (окликнуть собеседника, поприветствовать его, напомнить о себе и т.п.) и выйти из разговора (попрощаться, поблагодарить и т.п.). Но разве установление контакта сводится к обмену фразами типа «Здравствуй» — «До свидания»? Фатическая функция значительно шире по сфере применения, и поэтому ее сложно отграничить от функции регулятивной.
Попробуем вспомнить: о чем мы говорим в течение дня с окружающими? Что, это все информация жизненно важная для нашего благополучия или непосредственно влияющая на поведение собеседника? Да нет, большей частью это разговоры, казалось бы, «ни о чем», о пустяках, о том, что и без того известно собеседнику: о погоде и об общих знакомых, о политике и о футболе у мужчин, об одежде и детях у женщин; теперь к ним прибавились еще комментарии к телесериалам. Не надо относиться к таким монологам и диалогам иронически и высокомерно. На самом деле это разговоры не о погоде и не о «тряпках», а друг о друге, о нас с вами, о людях. Для того чтобы занять, а затем поддерживать определенное место в микроколлективе (а таковым является семья, круг друзей, производственный коллектив, соседи по дому, даже спутники по купе и т.д.), человек обязательно должен разговаривать с другими членами данной группы.
Даже если вы случайно оказались вместе’с кем-то в кабине движущегося лифта, то, возможно, почувствуете некоторую неловкость и повернетесь спиной: расстояние между вами и вашим спутником слишком мало, чтобы делать вид, что вы не замечаете друг друга, а завязывать разговор тоже, в общем-то, не имеет смысла — не о чем, да и ехать слишком недолго. Современный российский прозаик Валерий Попов сделал тонкое наблюдение: «По утрам мы все вместе поднимались в лифте. Лифт поскрипывал, шел вверх, и все в нем молчали. Все понимали, что нельзя так стоять, что надо что-то сказать, быстрее что-то сказать, чтобы разрядить это молчание. Но говорить о работе было еще рано, а о чем говорить, — никто не знал. И такая в этом лифте стояла тишина, хоть выпрыгивай на ходу».
В коллективах же относительно постоянных, долговременных, установление и поддержание речевых контактов — важнейшее средство регулирования отношений. Вот, к примеру, вы встречаете на лестничной площадке соседку Марию Ивановну и говорите ей: «Доброе утро, Марья Иванна, что-то вы сегодня рано. » У этой фразы — двойное дно. За ее « внешним» смыслом прочитывается: «Напоминаю, Мария Ивановна, я — ваш сосед и хотел бы по-прежнему оставаться с вами в добрых отношениях». Ничего лицемерного, лживого в подобных приветствиях нет, таковы правила общения. И все это очень важные, просто необходимые фразы. Образно можно сказать так: если вы сегодня не похвалите новые бусы своей подруги, а она, в свою очередь, завтра не поинтересуется, как развиваются ваши отношения с неким общим знакомым, то через пару дней между вами, возможно, пробежит легкий холодок, а через месяц вы, может быть, и вовсе потеряете свою подругу. Не хотите поставить эксперимент? Поверьте на слово.
Причем в одних ситуациях нормы межличностного общения регламентируются более жестко, а в других — мягче; эти особенности иногда окрашены и национальной спецификой. Примером могут послужить правила разговора по телефону. Если в Германии звонит телефон, то первое, что делает снимающий трубку, — это называет себя по фамилии; нельзя начинать разговор со слов типа «Алло!» или «Да?». Если же разговор происходит в Японии, то, кроме того чтобы в первую очередь назвать себя, говорящий и слушающий обязаны соблюдать еще массу других правил. Например: позвонив, необходимо выяснить, может ли собеседник в данный момент разговаривать с вами; нельзя употреблять лишние слова и слова, которые могут привести к искаженному пониманию; нельзя употреблять, говоря о себе или своих начальниках, так называемые слова вежливости; первым закончить разговор может только звонивший и т.п.
Необходимо подчеркнуть: общение с родственниками, приятелями, соседями, спутниками, сослуживцами нужно не только для поддержания определенных отношений в микроколлективах, оно важно и для самого человека — для самоутверждения, для реализации его как личности. Дело в том, что индивид играет в обществе не только некоторую постоянную социальную роль (например: «домохозяйка», «школьник», «ученый», «шахтер» и т.п.), но и все время примеряет к себе разные социальные «маски», например: «гость», «пассажир», «больной», «советчик» и т.п. И весь этот «театр» существует главным образом благодаря языку: для каждой роли, для каждой маски есть свои речевые средства.
Разумеется, регулятивная и фатическая функции языка направлены не только на улучшение отношений между членами микроколлектива. Иногда человек, наоборот, прибегает к ним в «репрессивных» целях — для того, чтобы отдалить, оттолкнуть от себя собеседника. Иными словами, язык используется не только для взаимных «поглаживаний» (это принятый в психологии термин), но также для «уколов» и «ударов». В последнем случае мы имеем дело с выражениями угрозы, оскорблениями, ругательствами, проклятиями и т.п. И опять-таки лишь общественная конвенция устанавливает, что считать грубым, оскорбительным, унизительным для собеседника. В русскоязычном уголовном мире одно из самых сильных, смертельных оскорблений — «козел!», а в аристократическом обществе XIX в. слова подлец было достаточно для того, чтобы вызвать обидчика на дуэль. Сегодня же языковая норма становится мягче и планка репрессивной функции поднимается достаточно высоко. Это значит, что человек воспринимает как оскорбительные только очень сильные средства. Впрочем, в одном из номеров «Комсомольской правды» некий читатель жаловался: «Мой городской сосед постоянно оскорбляет меня, деревенского жителя, похабным словом «абориген» и гнусно смеется при этом».
Кроме рассмотренных выше языковых функций — коммуникативной, мыслительной, познавательной, номинативной и регулятивной (к которой мы приплюсовали фатичес-кую), — можно выделять еще другие общественно значимые роли языка. В частности, этническая функция означает, что язык объединяет этнос (народ), она помогает сформироваться национальному самосознанию. Корпоративная функция объединяет людей в классы и группы (по принципу «Он говорит, как мы, значит, он — один из нас»). Эстетическая функция превращает текст в произведение искусства, это сфера творчества, художественной литературы (см. раздел 6). Эмоционально-экспрессивная функция позволяет человеку выражать в языке свои чувства, ощущения, переживания. Магическая (или закли-нательная) функция реализуется в особых ситуациях, когда язык наделяется как бы надчеловеческой, «потусторонней» силой. Примерами могут служить заговоры, божбы, клятвы, проклятия и некоторые иные ритуальные виды текстов.
И все это — еще неполный «круг обязанностей» языка в человеческом обществе.
Что такое регулятивная функция языка
Что такое регулятивная функция языка
Предмет социальной лингвистики понимают в трех основных смыслах.
Во-первых, это «Язык и общество», т. е. все виды взаимоотношений между языком и обществом (язык и культура, язык и история, язык и этнос, и церковь, и школа, и политика, и массовая коммуникация и т. д.).
Во-вторых, предмет социолингвистики иногда видят в ситуациях выбора говорящими того или иного варианта языка (или элемента, единицы языка). В языковом общении постоянно возможны варианты: в условиях двуязычия в зависимости от ситуации говорящие выбирают тот или иной язык; выбрав язык (или при коммуникации только на одном языке), люди стоят перед выбором того или иного варианта речи: говорить ли на литературном языке или на диалекте, предпочесть книжную форму речи или разговорную, употребить официальный термин или его просторечный синоним… Варианты любого ранга — начиная от конкурирующих, языков (как коммуникативных вариантов при многоязычии) до вариантов нормативного произношения — называют социолингвистической переменной; это своего рода единица анализа в тех социолингвистических исследованиях, где социальные аспекты языка понимаются именно как социально обусловленное варьирование языка.
В-третьих, социальная лингвистика иногда понимается как изучение особенностей языка разных социальных и возрастных групп говорящих. По сути это лингвистическая социология,т. е. изучение социальной структуры общества, но с добавлением к известным социологическим параметрам (социальное положение, образование, доходы, характер досуга, политические предпочтения и т. д.) различий по языку: люди со средним образованием чаще говорят так-то, с высшим — так-то, а те, кто окончил гуманитарные вузы, — вот так-то и т. д.
В настоящем издании предмет социальной лингвистики понимается широко (в первом из указанных значений). Данная книга адресуется широкому кругу читателей: во-первых, это студенты вузов (I или II семестров), обучающиеся по специальностям» Филология», «История», «Философия», во-вторых, учащиеся, заканчивающие средние учебные заведения гуманитарного типа.
«Социальная лингвистика» опирается на общепонятный смысл таких слов-терминов, как язык, диалект, стиль, лексика, синтаксис, двуязычие, причастный оборот и т. п., и идет вместе с читателем дальше, осторожно вводя необходимые новые термины.
В композиции пособия есть, надеюсь, определенная логика, однако книгу можно читать и не подряд, а начиная с любого раздела. При этом полезно обращать внимание на отсылки к другим разделам книги: в них содержится введение обсуждаемого понятия или полезная дополнительная информация. Этому же служит и указатель терминов: он отсылает к тем страницам, на которых даны необходимые определения. Кроме того, в конце книги есть именной указатель.
В книге довольно много библиографических ссылок. Одни из них связаны с новизной обсуждаемых вопросов. Другие отсылают к иному, углубленному чтению.
Библиографические ссылки в тексте книги даны в сокращенном виде: в скобках указывается фамилия автора работы (или первые слова названия коллективного труда, сборника) и год издания, а после запятой — страница или страницы, на которые дается ссылка. Полное библиографическое описание цитируемых или упоминаемых работ приводится в разделе «Литература». В нем звездочкой (*) отмечена учебная и справочная литература по языкознанию, двумя звездочками (**) — классические труды. Работы одного автора приводятся не по алфавиту, а в хронологической последовательности. При ссылках на некоторые классические работы указан год их первой публикации (в квадратных скобках, перед годом современного переиздания). Библиографический список ограничен лингвистической литературой, поэтому ссылки на нелингвистические работы даны в полном виде в основном тексте книги, по ходу изложения.
В цитатах сохраняются авторские графические выделения; многоточие указывает на купюру в цитируемых текстах; в цитатах из художественных текстов многоточия принадлежат цитируемым авторам.
Греческие написания переданы средствами латинской графики, старославянские, церковнославянские и древнерусские — средствами современной русской графики.
Ссылки и библиография позволяют видеть, насколько широка, и разнообразна тема книги, как давно ведется этот разговор. Конечно, не всем читателям ссылки нужны, кто-то их просто не заметит (и, значит, они не слишком осложнят его чтение). Но читатель постарше или полюбопытней не только заметит, но, возможно, и откроет для себя «независимый источник информации».
Как знать, что мы открываем, впервые раскрывая новую книгу.
Особенно в молодости…
КОММУНИКАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
ФУНКЦИИ ЯЗЫКА И РЕЧИ
Языковое общение в эволюции человека
Чарлз Дарвин назвал человека чудом и славой мира. Действительно, в эволюции жизни на Земле возникновение и последующее развитие человека — это удивительное и в известной мере парадоксальное явление, перекрывающее закономерности биологической истории.
Результаты деятельности человека во много раз превосходят разрешающие возможности его биологической организации. Парадоксален также филогенез вида Homo. Если эволюционный прогресс видеть в углублении адаптации организма к окружающей среде, то успехи человечества несомненны. Вместе с тем налицо черты биологического регресса: происходит деградация некоторых экологически важных функций (слух, обоняние, зрение, зубной аппарат); прямохождение нарушило сложившиеся системы корреляции органов, свойственные млекопитающим. В целом прямохождение как эволюционная тенденция не привело к биологическому успеху — не случайно те виды прямостоящих обезьян, которые развивались не в направлении Homo sapiens, вымерли.
Однако развитие человека пошло по особому эволюционному пути. Его взаимодействие с внешним видом не было приспособлением организма к среде. Скорее это было создание человеком разнообразных посредников во взаимодействии со средой: усилителей рук, ног, зрения, слуха, кожи, памяти, сознания; создание «усилителей усилителей» (например, гусеничный ход по отношению к колесу; лазер по отношению к скребку, ножу, сверлу; скафандр по отношению к одежде и т. д.); создание преобразователей как окружающей среды (например, огонь, сельское хозяйство, оросительный канал, кондиционер), так и собственной биологической данности (фармакология, хирургия, протезирование).
Труд как основная форма взаимодействия человека с внешней средой коренным образом отличается от приспособительного поведения животных. Как ни поразительны сложность и целесообразность поведения животных — будь то добыча или поиски корма, рытье нор или строительство сотов, брачные игры, сезонные миграции, «обучение» молодняка, — программы этих действий определены генетически. Наследственный, биологический характер информации, диктующей поведение животных, обусловливает высокую стандартность поведения всех особей данного вида в синхронии[1] и исключительную консервативность поведения вида в диахронии[2]. Как и морфологическое изменение вида, изменение поведения вида — процесс крайне медленный и «безличный»: в естественном отборе «вклад» в эволюционный прогресс отдельных особей, стада или популяции оказывается ничтожно малым.
Труд человека, в отличие от приспособительного поведения животных, не носит наследственного характера. Программы трудовой деятельности отдельного индивида складываются в онтогенезе, в процессе обучения, хотя и на основе врожденной, т. е. заложенной генетически, психофизиологической способности к формированию таких программ. Ненаследственный характер трудовой деятельности человека обусловливает разнообразие форм труда в синхронии и их интенсивную, с нарастающей скоростью, смену в диахронии. Это означает, что по мере развертывания истории от прошлого к будущему возрастает доля нового, т. е. не повторенного, но самостоятельно найденного, открытого, созданного в деятельности индивида, конкретного общества и человечества в целом. Иными словами, возрастает творческий характер трудовой деятельности человека.
Синхрония (от греч. sýnchronos — одновременный) — состояние какой-либо развивающейся системы (языка, науки, отрасли экономики и т. п.) в один период времени (в идеале — «в точку времени»), а также изучение соответствующей системы в таком состоянии, т. е. в отвлечении от фактора времени.
Диахрония (от греч. diá — через, сквозь и chronos — время) — смена состояний языка (или другой способной к изменению системы) во времени, а также изучение соответствующей системы как изменяющейся, т. е. ее эволюции или исторического развития.
Регулятивная функция языка и теория речевых актов
Языковые средства эмоционально-экспрессивной функции речи
Если в высказывании прямо выражено субъективно-психологическое отношение человека к тому, о чем он говорит, то реализуется эмоциональная, или экспрессивная, функция речи. Якобсон предпочитал называть эту функцию не эмоциональной, а эмотивной, поскольку она связана «со стремлением произвести впечатление наличия определенных эмоций, подлинных или притворных» (Якобсон 1975, 198).
Основным средством выражения эмоций в речи является интонация. По-видимому, содержательный репертуар интонаций достигает нескольких десятков модально-эмоциональных смыслов [9]. В студийных опытах К. С. Станиславского, позже повторенных Р. О. Якобсоном, словосочетание сегодня вечером удавалось произносить с таким интонационным разнообразием, что слушающие различали в вариантах исполнения 40-50 эмоциональных ситуаций.
Эмоции в речи выражаются также с помощью междометий и (значительно в меньшей мере) словами с эмоционально-экспрессивной коннотацией [10]. Чем сильнее в слове экспрессивно-оценочный компонент значения, тем неопределеннее его денотат [11] (ср. эх-ма!, чертяка, лапушка, жлобский, опупеть и т. п.). Эмоциональная сторона речи связана с работой правого полушария головного мозга. При правополушарных расстройствах речь больного становится интонационно однообразной. Специфическим образом нарушается и восприятие речи: «Пациент с расстройством правого полушария обычно понимает значение того, что говорится, но он зачастую не может установить, говорится ли это сердито или шутливо» (цит. по работе: Якобсон 1985, 276). Напротив, при поражении левого полушария (доминантного в речевой деятельности, ответственного за логико-грамматическую организацию речи) и сохранности правого больной может не понимать высказывание, однако нередко он в состоянии распознать эмоциональный тон, с которым оно было произнесено.
Фатическая, контактоустанавливающая функция [12]
Иногда общение как бы бесцельно: говорящим не важна та информация, которую они сообщают друг другу, они не стремятся выразить свои эмоции или воздействовать друг на друга. Пока им важен только контакт, который подготовит дальнейшее более содержательное общение. В таких случаях язык выступает в своей фатической функции (ассоциативная функция, функция контакта). Фатическая функция является основной в приветствиях, поздравлениях, в дежурных разговорах о погоде, городском транспорте и других общеизвестных вещах. При этом собеседники как бы чувствуют своего рода нормы допустимой глубины или остроты таких разговоров: например, упоминание о вчерашней телевизионной передаче не перерастает в разговор по существу содержания или художественного решения программы. Иными словами, общение идет ради общения, оно сознательно или обычно неосознанно направлено на установление или поддержание контакта.
Содержание и форма контактоустанавливающего общения варьируются в зависимости от пола, возраста, социального положения, взаимоотношений говорящих, однако в целом такие речи стандартны и минимально информативны. Ср. клишированность поздравлений, начальных и конечных фраз в письмах, избыточность обращений по имени при разговоре двоих и вообще высокую предсказуемость текстов, выполняющих фатическую функцию.
Однако информативная недостаточность таких разговоров отнюдь не означает, что эти разговоры не нужны или не важны людям и обществу в целом. Сама стандартность, поверхностность и легкость фатических разговоров помогает устанавливать контакты между людьми, преодолевать разобщенность и некоммуникабельность. Характерно, что детская речь в общении и с родителями и с ровесниками выполняет вначале именно фатическую функцию. Трехлетние дети еще не знают, что бы такое им сказать или услышать друг от друга, да и понять они друг друга еще не в состоянии, но тем не менее энергично лопочут каждый о своем, потому что стремятся к контакту. Зоопсихологи отмечают элементы фатического общения у животных.
Речевой комментарий речи (метаязыковая функция) [13]
В метаязыковых комментариях говорящие также могут оценивать слово или его уместность в речи, мотивировать свой выбор решения, подчеркнуть индивидуальные оттенки смысла. Ср. метаязыковое назначение вводных клише вроде так сказать, как говорится, фигурально выражаясь, выражаясь высоким штилем, широко говоря, что называется, как говорят военные, было бы грубостью называть это [так-тo], извините за выражение, если говорить прямо, собственно говоря, по правде сказать, по счастливому выражению [такого-то], если угодно, скорее, дескать, мол, де и т. п. Например, говоря Это, если угодно, настоящая капитуляция, говорящий подчеркивает раскованность, переносный характер и вместе с тем точность употребления слова капитуляция; слушающий же может переспросить, не согласиться, предложить свой выбор слова и тоже его прокомментировать: Ну уж, капитуляция. Скорее, равнодушие. Помимо «текущих» вставных характеристик речи самим говорящим (в сущности говоря, как это модно сейчас называть, по словам моей бабушки, так называемый и т. л.), к метаязыковым средствам относятся все те лексико-грамматические средства, с помощью которых люди говорят и пишут о языке, средства различения «своей» и «чужой» речи, обозначение процессов и участников речевого общения, названия проявлений речи (слово, пословица, диктант. ), языковедческой терминологии.
По-видимому, языки могут различаться характером и разнообразием своих метаязыковых средств. У. Вейнрейх считал типологически значимой характеристикой лексического запаса языка то, насколько эффективен данный язык для своего собственного описания (степень «циркулярности», определяемости слов друг через друга; см.: Новое в лингвистике. Вып. 5. Языковые универсалии, 1970, 221).
Регулятивная функция языка и теория речевых актов
Регулятивная функция языка и теория речевых актов
В сообщениях, сосредоточенных на а д р е с а т е, на первый план выходит функция регуляции его поведения (путем побуждения к действию, к ответу на вопрос, путем запрета действия, путем сообщения информации с целью изменить намерения адресата совершить определенное действие и т. п.). У Якобсона эта функция называется по-разному: конативная (англ. conation — способность к волевому движению) или апеллятивная (лат. appellare — обращаться, призывать, склонять к действию); иногда ее же называют призывно-побудительная или волюнтативная (лат. voluntas — воля, желание, хотение) функция.
С регулятивной функцией связаны намерения, цели говорящего, т. е. то, ради чего он обращается к слушающему. Исследования того, каким образом говорящий стремится воздействовать на слушающего и как слушающий воспринимает коммуникативно-побудительные намерения говорящего, в 60-х гг. XX в. сформировали особое лингвистическое направление — теорию речевых актов, тесно связанное с психологией общения, теорией коммуникации и лингвистической прагматикой (см. статьи Н. Д. Арутюновой «Речевой акт», «Прагматика», «Речь» в ЛЭС 1990).
В каждом речевом акте в процессе взаимодействия говорящего и слушающего есть три уровня, или фазы: 1) речевой акт в аспекте используемых в нем языковых средств; 2) речевой акт в аспекте намерений и целей говорящего; 3) речевой акт в аспекте результатов, т. е. воздействия на сознание и поведение адресата. В зависимости от цели различают такие классы речевых актов, как вопрос, запрещение, просьба, побуждение, приказ, предостережение, совет, уговоры, убеждение, сообщение (информирование). Для самых общих классов речевых актов языки выработали специальные синтаксические структуры — повествовательные, вопросительные, побудительные предложения. В так называемых косвенных речевых актах грамматическая структура не соответствует намерению говорящего: например, вопросительная фраза Нет ли у вас спичек? может выражать просьбу, а не вопрос. В отличие от логики, которая стремится видеть в высказывании суждение и различать суждения истинные и ложные, теория речевых актов рассматривает высказывание в качестве акта общения и исследует его с точки зрения искренности говорящего и успешности его речевых действий (Дейк ван 1989; Язык 1987).
Языковые средства эмоционально-экспрессивной функции речи
Если в высказывании прямо выражено субъективно-психологическое отношение человека к тому, о чем он говорит, то реализуется эмоциональная, или экспрессивная, функция речи. Якобсон предпочитал называть эту функцию не эмоциональной, а эмотивной, поскольку она связана «со стремлением произвести впечатление наличия определенных эмоций, подлинных или притворных» (Якобсон 1975, 198).
Основным средством выражения эмоций в речи является интонация. По-видимому, содержательный репертуар интонаций достигает нескольких десятков модально-эмоциональных смыслов. В студийных опытах К. С. Станиславского, позже повторенных Р. О. Якобсоном, словосочетание сегодня вечером удавалось произносить с таким интонационным разнообразием, что слушающие различали в вариантах исполнения 40 — 50 эмоциональных ситуаций.
Эмоции в речи выражаются также с помощью междометий и (значительно в меньшей мере) словами с эмоционально-экспрессивной коннотацией. Чем сильнее в слове экспрессивно-оценочный компонент значения, тем неопределеннее его денотат (ср. эх-ма!, чертяка, лапушка, жлобский, опупеть и т. п.).
Эмоциональная сторона речи связана с работой правого полушария головного мозга. При правополушарных расстройствах речь больного становится интонационно однообразной. Специфическим образом нарушается и восприятие речи: «Пациент с расстройством правого полушария обычно понимает значение того, что говорится, но он зачастую не может установить, говорится ли это сердито или шутливо» (цит. по работе: Якобсон 1985, 276). Напротив, при поражении левого полушария (доминантного в речевой деятельности, ответственного за логико-грамматическую организацию речи) и сохранности правого больной может не понимать высказывание, однако нередко он в состоянии распознать эмоциональный тон, с которым оно было произнесено.
Фатическая (контактоустанавливающая) функция
Иногда общение как бы бесцельно: говорящим не важна та информация, которую они сообщают друг другу, они не стремятся выразить свои эмоции или воздействовать друг на друга. Пока им важен только контакт, который подготовит дальнейшее более содержательное общение. В таких случаях язык выступает в своей фатической функции (ассоциативная функция, функция контакта). Фатическая функция является основной в приветствиях, поздравлениях, в дежурных разговорах о погоде, городском транспорте и других общеизвестных вещах. При этом собеседники как бы чувствуют своего рода нормы допустимой глубины или остроты таких разговоров: например, упоминание о вчерашней телевизионной передаче не перерастает в разговор по существу содержания или художественного решения программы. Иными словами, общение идет ради общения, оно сознательно или обычно неосознанно направлено на установление или поддержание контакта.
Содержание и форма контактоустанавливающего общения варьируются в зависимости от пола, возраста, социального положения, взаимоотношений говорящих, однако в целом такие речи стандартны и минимально информативны. Ср. клишированность поздравлений, начальных и конечных фраз в письмах, избыточность обращений по имени при разговоре двоих и вообще высокую предсказуемость текстов, выполняющих фатическую функцию.
Однако информативная недостаточность таких разговоров отнюдь не означает, что эти разговоры не нужны или не важны людям и обществу в целом. Сама стандартность, поверхностность и легкость фатических разговоров помогает устанавливать контакты между людьми, преодолевать разобщенность и некоммуникабельность. Характерно, что детская речь в общении и с родителями и с ровесниками выполняет вначале именно фатическую функцию. Трехлетние дети еще не знают, что бы такое им сказать или услышать друг от друга, да и понять они друг друга еще не в состоянии, но тем не менее энергично лопочут каждый о своем, потому что стремятся к контакту. Зоопсихологи отмечают элементы фатического общения у животных.
Речевой комментарий речи (метаязыковая функция)
Использование языка в метаязыковой функции обычно связано с какими-то трудностями речевого общения — например, при разговоре с ребенком, иностранцем или любым другим человеком, не вполне владеющим данным языком, стилем, профессиональной разновидностью языка или арго.
Слыша незнакомое слово, например сканер, человек может спросить: Что значит сканер? или: Что такое сканер? Допустим, его собеседник отвечает: Это такая приставка к компьютеру, которая может нужный тебе текст или изображение передать с листа бумаги в компьютер. В данной случае вопрос о слове сканер и объяснение в ответ это конкретные проявления метаязыковой функции языка. Часто, однако, говорящий, не дожидаясь вопроса, стремится предупредить возможное непонимание и включает в свою речь попутные пояснения, например: К сожалению, у них в редакции нет сканера, такой штуковины, которая считывает с листа рисунок или текст и показывает его на экране. Так что твой текст придется вначале ввести, и потом уже переводить.
В условиях, когда один из собеседников не полностью владеет используемым языком, время от времени оказывается нужным проверять надежность «канала связи» — например, убедиться, что первокласснику известно слово процент, иностранцу — выражение на всякий пожарный, бабушке, — допустим, слово фартит или аттестация. В таких случаях говорящие могут включить в свою речь попутные замечания о самой речи: пояснить слова и выражения, которые, по их мнению, не вполне понятны собеседнику.
В метаязыковых комментариях говорящие также могут оценивать слово или его уместность в речи, мотивировать свой выбор решения, подчеркнуть индивидуальные оттенки смысла. Ср. метаязыковое назначение вводных клише вроде так сказать, как говорится, фигурально выражаясь, выражаясь высоким штилем, широко говоря, что называется, как говорят военные, было бы грубостью называть это [так-то], извините за выражение, если говорить прямо, собственно говоря, по правде сказать, по счастливому выражению [такого-то], если угодно, скорее, дескать, мол, де и т. п. Например, говоря Это, если угодно, настоящая капитуляция, говорящий подчеркивает раскованность, переносный характер и вместе с тем точность употребления слова капитуляция; слушающий же может переспросить, не согласиться, предложить свой выбор слова и тоже его прокомментировать: Ну уж, капитуляция. Скорее, равнодушие.
Помимо «текущих» вставных характеристик речи самим говорящим (в сущности говоря, как это модно сейчас называть, по словам моей бабушки, так называемый и т. п.), к метаязыковым средствам относятся все те лексико-грамматические средства, с помощью которых люди говорят и пишут о языке, — средства различения «своей» и «чужой» речи, обозначения процессов и участников речевого общения, названия проявлений речи (слово, пословица, диктант. ), языковедческой терминологии.
По-видимому, языки могут различаться характером и разнообразием своих метаязыковых средств. У. Вейнрейх считал типологически значимой характеристикой лексического запаса языка то, насколько эффективен данный язык для своего собственного описания (степень «циркулярности», определяемое™ слов друг через друга; см.: Новое в лингвистике. Вып. 5. Языковые универсалии, 1970, 221).
Рефлективность языка (т.е. возможность мысли и речи о языке с помощью его же лексико-грамматических средств) — это одна из тех семиотических универсалий, которая отличает язык людей от языка животных. Метаязыковые операции осуществляются на базе левого («рационального») полушария. В онтогенезе современного человека факты метаязыковой рефлексии возможны на третьем-четвертом году жизни и обычны начиная с пятого-шестого. Это внимание к языку проявляется в сопоставлении слов, исправлении чужой и своей речи, в языковых играх, в комментировании речи.
Метаязыковая функция реализуется во всех устных и письменных высказываниях о языке — в том числе на уроках и лекциях по языку и языкознанию, в грамматиках, словарях, в учебной и научной литературе о языке. В сущности, возникновение языкознания как профессионального занятия части говорящих можно рассматривать как результат возрастания социальной значимости метаязыковой функции языка.
«Праздничная» разновидность языковой способности человека (эстетическая функция речи)
По Якобсону, поэтическая (или эстетическая) функция речи связана с вниманием к «сообщению ради самого сообщения» (ср. самовитое слово Велимира Хлебникова). Ее механизмы во многом правополушарной природы. Эстетическое отношение к языку проявляется в том, что говорящие начинают замечать сам текст, его звуковую и словесную фактуру. Отдельное слово, оборот, фраза начинает нравиться или не нравиться, восхищать своей ладностью, точностью, глубокой осмысленностью, красотой. Эстетическое отношение к языку, таким образом, означает, что речь (именно сама речь, а не то, о чем сообщается) может восприниматься как прекрасное или безобразное, т.е. как эстетический объект.
Эстетическая функция языка заметнее всего в художественных текстах, однако область ее проявлений шире. Эстетическое отношение к языку возможно в разговорной речи, дружеских письмах, в публицистической, ораторской, научно-популярной речи — в той мере, в какой для говорящих речь перестает быть только формой, только оболочкой содержания, но получает самостоятельную эстетическую ценность.
Реалистическая художественная литература, опережая психологию и лингвистику, не раз подмечала, как само звучание или строй слова способны нравиться или не нравиться, возмущать, волновать, радовать. Л.Толстой в «Войне и мире» замечает, как гусарский полковник, докладывая об исходе боя, дважды с видимым удовольствием произносит звучное и очень военное слово наповал. Николенька Иртеньев в «Юности», говоря о своей «комильфотной ненависти» к новым товарищам, признается, что эти чувства возбуждали «в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова. Например, они употребляли слова: глупец вместо дурак, словно вместо точно, великолепно вместо прекрасно, движучи и т.п., что мне казалось книжно и отвратительно непорядочно» (гл.43). В рассказе Чехова «Мужики» женщина каждый день читает Евангелие и многого не понимает, «но святые слова трогали ее до слез, и такие слова, как «аще» и «дондеже», она произносила со сладким замиранием сердца».
Эстетическая функция языка обычно связана с такой организацией текста, которая в чем-то обновляет, преобразует привычное словоупотребление и тем самым нарушает автоматизм повседневной речи (разговорной, деловой, газетной). Преобразование может затрагивать лексическую и грамматическую семантику (метафора, метонимия и другие виды переносного употребления слов и форм); далее, обновленной может быть синтаксическая структура высказываний и сверхфразовых единств (фигуры экспрессивного синтаксиса); наконец, преобразуется звуковая организация речи (явления ритма, рифмы, аллитерации, звукописи). Речевой автоматизм разрушается также неожиданным и вместе с тем художественно оправданным выбором слов: таких слов, которые не «лежат на поверхности» речевого сознания и поэтому минимально предсказуемы (ср. художественную ценность старинного, или диалектного, или просторечного слова; ср. также экспрессию точно употребленного редкого слова). В силу разнообразных связей между всеми сегментами и уровнями текста преобразование его отдельного компонента отзывается на характере целого. Новизна, неожиданность художественной организации текста, обостряя восприятие, повышает осязаемость текста, в результате сама языковая оболочка текста становится частью его содержания. Однако, по-видимому, секрет воздействующей («внушающей» и «заражающей») силы эстетически значимого текста связан не только с обновленностью его языковой ткани, но и с особой значимостью для восприятия самой структуры художественного текста. Благодаря ритму, рифме, особой точности и весомости каждого слова, «складности» произведения в целом художественные тексты представляют речевые структуры, обладающие особой устойчивостью к преобразованиям. Такая устойчивость вызывает у слушателя или читателя ощущение того, что воспринимаемый текст — это единственно возможное языковое воплощение «вот этого» содержания (ведь именно о художественном тексте сказано: «Из песни слова не выкинешь»), и одновременно — ощущение достоверности и значительности содержания, заключенного в тексте. Интересны в этой связи те страницы романа Ю. Тынянова «Пушкин», где моделируется ощущение слова поэтом. Для семилетнего Пушкина рифма в стихах «была как бы доказательством истинности происшествия». И позже, в Лицее: «Кто писал без рифмы — писал, боясь проверки. «, «. рифмы, подтверждающие верность всего».
Эта внушающая сила искусного слова связана с древнейшими механизмами воздействия на человеческую психику, общими для искусства, магии, ритуала. С. М. Эйзенштейн в неопубликованной работе по теории искусства писал, что сущность этого воздействия состоит в вовлечении сознания в круг чувственного, дологического мышления, где человек «утратит различие субъективного и объективного, где обострится его способность воспринимать целое через единичную частность, где краски станут петь ему и где звуки покажутся имеющими форму (синэстетика), где внушающее слово заставит его реагировать так, как будто свершился самый факт, обозначенный словом (гипнотическое поведение)» (цит. по: Иванов 1976, 70). Наиболее сильным внушающим фактором структуры художественного текста С. М. Эйзенштейн считал ритм.
Эстетическая функция языка расширяет мир эстетических отношений человека. Вместе с тем преобразования речи, способные сделать текст эстетически значимым, нарушают автоматизм и стертость речи, обновляют ее и тем самым открывают новые выразительные возможности в языке. Вот почему А. К. Гаврилов назвал художественную речь «праздничной разновидностью языковой способности человека» (История 1985, 146), а Ян Мукаржовский заметил: «Основное значение поэзии для языка состоит в том, что она является искусством» (Пражский лингвистический кружок 1967, 427).
Этническая функция: язык как фактор объединения и единства народа.
Рассмотренные выше языковые и речевые функции являются универсальными, т. е. их проявления наблюдаются во всех языках мира. По-другому обстоит дело с этнической функцией языка: это феномен заметный, но не обязательный. Этноконсолидирующая функция является во многом символической, она создается не употреблением языка, а отношением людей к языку, национально-культурной идеологией. В реальности процессы формирования этносов могут не совпадать с процессами дифференциации и интеграции языков». Этническая и языковая карты мира также далеко не совпадают (см. с. 89 — 94, 101 — 103, 117 — 120), поэтому симметрия «один народ — один свой и отдельный язык» не является правилом или самым частым случаем. Во множестве ситуаций народ говорит на двух или нескольких языках, причем некоторые из языков используются и другими народами; во многих других случаях народ говорит на том же языке, на котором говорят другие соседние и/или несоседние народы.
Исследователь языков американских индейцев Делл Хаймс в этой связи писал: «Вероятно, наше мышление чересчур окрашено европейским языковым национализмом XIX в., чтобы мы могли заметить, что далеко не все языки имеют статус символа, необходимого для единства группы. Племя фульнио в Бразилии в течение трех столетий поддерживало свое единство, потеряв свои земли, но сохранив свой язык и главные обычаи, а гуайкери в Венесуэле достигли того же самого сохранением своей системы отношений собственности. На протяжении нескольких поколений у них не было и следа особого языка и религии» (Новое в лингвистике. Вып.7. Социолингвистика 1975, 65).
Африканисты, изучая регионы, в которых языков меньше, чем этносов, т. е. ситуации, в которых имеет место ассимиляция по языку, указывают, что это «совсем не всегда тождественно этнической ассимиляции» (Виноградов, Коваль, Порхомовский 1984, 47).
Вместе с тем в современном мире, особенно в постиндустриальных обществах, ширится стремление народов сохранить, иногда возродить свой язык — как живое свидетельство и естественную почву культурно-духовной самобытности (см. с. 98 — 100; см. также статью Г. В. Степанова «Национальный язык» в ЛЭС 1990).
Магическая («заклинательная») функция речи
Якобсон считал магическую функцию частным случаем призывно-побудительной, с той разницей, что в случае словесной магии адресат речи — это не человек, а высшие силы. К проявлениям магической функции относятся табу, табуистические замены (см. с. 133 — 134, 144 — 148), а также обеты молчания в некоторых религиозных традициях; заговоры, молитвы, клятвы, в том числе божба и присяга; в религиях Писания — священные тексты, т. е. тексты, которым приписывается божественное происхождение: может считаться, например, что они были внушены, продиктованы или написаны высшей силой. Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т. е. представление о том, что слово — это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале — это обидеть, прогневать или навредить высшим силам.
Нередко имя выступало как о́берег, т.е. как амулет или заклинание, оберегающее от несчастья.
В древности, выбирая имя родившемуся ребенку, человек нередко как бы играл с духами в прятки: то он хранил в тайне «настоящее» имя (и ребенок вырастал под другим, не «секретным» именем); то нарекали детей названиями животных, рыб, растений; то давали «худое имя» — чтобы злые духи не видели в его носителе ценной добычи. Такое имя-оберег получил при рождении будущий пророк, основатель зороастризма Заратуштра (Заратустра): на авестийском языке слово Заратуштра означало «староверблюдный»
Сознание, верящее в магию слова, не только мирится с непонятным и темным в магических текстах, но даже нуждается в смысловой непрозрачности ключевых формул (см. с. 72 — 75, 83 — 85).
Неконвенциональное восприятие знака, как и вера в возможность словесной магии, относится к явлениям правополушарной природы. Неконвенциональная трактовка знака близка к эстетическому восприятию слова (см. с. 21 — 23, 72 — 75). Неконвенциональное понимание слова известно в детской психологии: «слово отождествляется с вещью» (К. И. Чуковский) — например, дошкольник может считать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова или что слово конфета — сладкое.
Неконвенциональная трактовка знака в целом близка также некоторым философским и культурологическим концепциям, верящим в содержательную неисчерпаемость слова и в определяющее воздействие языка на мировосприятие или этническую психологию, например таким, как античная теория «фюсей» (от греч. physis — природа), согласно которой имя вещи соответствует ее «природе»; как идеи В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни и их развитие в теории «лингвистической относительности» Э. Сепира и Б. Уорфа (см. с. 63 — 66); идеи лингвистической философии Л. Витгенштейна и Дж. Мура о «вине» и «недугах» языка как источнике человеческих заблуждений и псевдопроблем; как философская герменевтика, которая истинным познанием считает «вслушивание в язык» и видит в языке «самое интимное лоно культуры», «дом бытия» (М. Хайдеггер).
Все известные в истории культурные ареалы сохраняют в той или иной мере традиции религиозно-магического сознания. Поэтому магическая функция речи универсальна, хотя конкретные ее проявления в языках мира бесконечно разнообразны и удивительны. Нередко момент собственно магии уже выветрился (ср. русск. спасибо из спаси Бог), в других случаях — вполне ощутим, например: не к ночи будь помянут, не говори под руку, не тем будь помянут, не каркай — беду накличешь, белорусск. каб не прагаварыць и т. п.
Язык и биологические семиотики: различия в функциональных возможностях
Различия в составе функций языка людей и языков животных представлены в таблице.