Хорошо быть тихоней стивен чбоски книга
Хорошо быть тихоней
| Автор: | Стивен Чбоски |
| Перевод: | Елена Петрова |
| Жанр: | Современная проза |
| Год: | 2013 |
| ISBN: | 978-5-389-06160-6 |
Впервые на русском — удивительный бестселлер Стивена Чбоски, трогательный роман взросления («„Над пропастью во ржи“ для новых времен», по выражению критиков), разошедшийся тиражом свыше миллиона экземпляров и экранизированный самим автором, причем одну из главных ролей в фильме исполнила Эмма Уотсон — она же Гермиона Грейнджер из фильмов о Гарри Поттере.
Чарли переходит в старшую школу. Опасаясь того, что его там ждет после недавнего нервного срыва, он начинает писать письма кому-то, кого никогда в жизни не видел, но кто, он уверен, должен хорошо его понять. Чарли не любит ходить на танцы, поскольку ему обычно нравятся те песни, под которые не потанцуешь. Каждая новая книга, прочитанная им по совету Билла, учителя литературы, тут же становится у Чарли самой любимой: «Убить пересмешника», «Питер Пэн», «Великий Гэтсби», «Над пропастью во ржи», «В дороге», «Голый завтрак»… Билл советует Чарли «быть не губкой, а фильтром», и тот честно пытается. Еще Чарли пытается не вспомнить крепко забытые детские травмы и разобраться в своих чувствах к старшекласснице Сэм, сестре его друга Патрика по кличке Никак…
По поводу всех, кто перечислен ниже, могу только сказать, что без них не было бы этой книги. Вот те люди, которым я сердечно благодарен:
Грир Кессел Хендрикс
Ли, Фред и Стейси Чбоски
Марк Макклейн Уилсон
Хорошо быть тихоней скачать fb2, epub, pdf, txt бесплатно
В новом городе, в новой школе Кристофер не одинок: он слышит голос друга. Славный человек увлекает его за собой в Лес Миссии, где в преддверии Рождества мальчику предстоит построить домик на дереве и открыть вход в воображаемый мир.
Кто же он – человек или монстр? Бог или дьявол?
«Воображаемый друг» – долгожданный роман от создателя мирового бестселлера «Хорошо быть тихоней».
«М. и Ж.» – это многоголосый сборник, в котором звучат удивительные, уникальные тональности. Здесь – честные истории самых разных людей.
Смешные и грустные, откровенные и завуалированные, шокирующие и мягкие – рассказы на любой вкус и цвет, которые живо и звонко отзовутся в сердце каждого.
Комментарий Редакции: Просто – о сложном. Небольшие, но чрезвычайно увлекательные маленькие истории о том, как мужчины и женщины ужасно похожи и категорически различны одновременно. Где же найти ту самую точку соприкосновения и баланса, хрупкий мостик понимания и примирения? Поищем вместе.
Родить ребенка и стать матерью – совсем не одно и то же. Катя знает это не понаслышке: взрослеть под влиянием психически нездорового родителя – навсегда тяжело и безвозвратно печально. Любовь, боль, ненависть, принятие и многое другое предстоит пережить главной героине, которая даже спустя десятилетия внутри осталась той маленькой, позабытой и недолюбленной девочкой. Как научиться прощать, когда уже пора прощаться?
Во всех смыслах настоящий роман про невзрослеющую боль и сильную душевную травму, которая кровоточит на протяжении всей жизни. И все же, это – роман-исцеление, который позволит взглянуть свежим взглядом на затянувшиеся рубцы.
«Желание» – третья часть серии, продолжение бестселлеров «Жажда» и «Искушение» Трейси Вульф.
Серия-бестселлер № 1 New York Times. Выбор Amazon в категории «Лучшая YA-книга месяца».
Самая популярная вампирская сага 2022 года. Для поклонников «Сумерек» и «Дневников вампиров».
С другой стороны, разве в Кэтмире бывает хоть один спокойный день?
Джексон стал холоднее зимы на Аляске. Круг расколот из-за моей предстоящей коронации. Ордер на арест за наши с Хадсоном предполагаемые преступления, вероятно, означает пожизненное тюремное заключение со смертельным нерушимым проклятием.
Нужно принять слишком много непростых решений. И я боюсь, что выживут не все.
Трейси Вульф – американская писательница, автор 64 книг в разных жанрах, некоторые из них стали бестселлерами по версии New York Times и USA Today. В прошлом преподавала английский язык и литературу, сейчас полностью посвятила себя писательству. Любит создавать загадочные и романтические истории с непростыми героями и крутыми героинями. Обожает вампиров, драконов и всяких жутких ночных тварей. Все свои книги написала в своем доме в Остине, Техас, где живет по сей день вместе со своей семьей.
Хорошо быть тихоней
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Впервые на русском – удивительный бестселлер Стивена Чбоски, трогательный роман взросления («„Над пропастью во ржи“ для новых времен», по выражению критиков), разошедшийся тиражом свыше миллиона экземпляров и экранизированный самим автором, причем одну из главных ролей в фильме исполнила Эмма Уотсон – она же Гермиона Грейнджер из фильмов о Гарри Поттере.
Чарли переходит в старшую школу. Опасаясь того, что его там ждет после недавнего нервного срыва, он начинает писать письма кому-то, кого никогда в жизни не видел, но кто, он уверен, должен хорошо его понять. Чарли не любит ходить на танцы, поскольку ему обычно нравятся те песни, под которые не потанцуешь. Каждая новая книга, прочитанная им по совету Билла, учителя литературы, тут же становится у Чарли самой любимой: «Убить пересмешника», «Питер Пэн», «Великий Гэтсби», «Над пропастью во ржи», «В дороге», «Голый завтрак»… Билл советует Чарли «быть не губкой, а фильтром», и тот честно пытается. Еще Чарли пытается не вспомнить крепко забытые детские травмы и разобраться в своих чувствах к старшекласснице Сэм, сестре его друга Патрика по кличке Никак…
И в этот момент, клянусь, мы были бесконечны.
И в этот момент, клянусь, мы были бесконечны.
Это очаровательно, как все делают вид, что любят друг друга, когда на самом деле не проявляют даже симпатии.
Это очаровательно, как все делают вид, что любят друг друга, когда на самом деле не проявляют даже симпатии.
Тяжело видеть, как сильно твой друг страдает. Особенно если ты не можешь ничего для него сделать, кроме как «быть рядом».
Тяжело видеть, как сильно твой друг страдает. Особенно если ты не можешь ничего для него сделать, кроме как «быть рядом».
Однажды на желтом листе бумаги с зелеными строчками он написал стихотворение.
И назвал его «Пасть», потому что так звали его собаку.
О ней и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл и наградил золотой звездой.
И его мама повесила стих на кухонную дверь и зачитала тетушкам.
Это был год, когда отец Трейси повел детей в зоопарк.
И разрешил им петь в автобусе.
И его маленькая сестра родилась с крошечными ногтями и без волос.
И его отец и мать много целовались.
И девушка, живущая за углом, отправила ему валентинку, внизу нее поставив ряд букв «х», и он спросил своего отца, что это означает.
И его отец всегда поправлял по ночам ему одеяло.
И всегда был рядом.Однажды на белой бумаге с синими строчками он написал стихотворение.
И назвал его «Осень», потому что тогда было то время года.
О ней и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл и попросил писать разборчивее.
И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что та была недавно покрашена.
И ребята сказали ему, что отец Трейси курит.
И оставляет окурки на скамейке.
И иногда они прожигают дырки.
Это был год, когда его сестра стала носить очки с толстыми линзами и черной оправой.
И девушка, живущая за углом, рассмеялась, когда он позвал ее смотреть Санта Клауса.
И ребята рассказали ему, почему его мать и отец так много целовались.
И его отец больше не поправлял ему одеяло.
И его отец рассвирепел, когда он закричал ему сделать это.Однажды на бумаге, вырванной из своей записной книжки, он написал стихотворение.
И назвал его «Невинность: вопрос», потому что это был вопрос о его девушке.
Об этом и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл, подарив странный взгляд.
И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что не знала эту девушку.
Это был год, когда отец Трейси умер.
И он забыл, чем заканчивается текст Апостольского Символа веры.
И он застал свою сестру, целующейся у заднего входа.
И его мать и отец никогда больше не целовались и даже не разговаривали.
И девушка, живущая за углом, стала слишком много краситься.
Из-за этого он закашлялся, когда целовал ее, но все равно продолжал это делать, потому что был должен.
И в три часа утра он сам поправил себе одеяло под громкий храп отца.Поэтому на клочке коричневого бумажного пакета он написал другое стихотворение.
И назвал его «Абсолютная пустота».
Потому что стих был именно об этом.
И он сам поставил себе высший балл и порезал себе чертовы запястья.
И он повесил стих на дверь ванной, потому что думал, что не сумеет дойти до кухни.
Однажды на желтом листе бумаги с зелеными строчками он написал стихотворение.
И назвал его «Пасть», потому что так звали его собаку.
О ней и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл и наградил золотой звездой.
И его мама повесила стих на кухонную дверь и зачитала тетушкам.
Это был год, когда отец Трейси повел детей в зоопарк.
И разрешил им петь в автобусе.
И его маленькая сестра родилась с крошечными ногтями и без волос.
И его отец и мать много целовались.
И девушка, живущая за углом, отправила ему валентинку, внизу нее поставив ряд букв «х», и он спросил своего отца, что это означает.
И его отец всегда поправлял по ночам ему одеяло.
И всегда был рядом.Однажды на белой бумаге с синими строчками он написал стихотворение.
И назвал его «Осень», потому что тогда было то время года.
О ней и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл и попросил писать разборчивее.
И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что та была недавно покрашена.
И ребята сказали ему, что отец Трейси курит.
И оставляет окурки на скамейке.
И иногда они прожигают дырки.
Это был год, когда его сестра стала носить очки с толстыми линзами и черной оправой.
И девушка, живущая за углом, рассмеялась, когда он позвал ее смотреть Санта Клауса.
И ребята рассказали ему, почему его мать и отец так много целовались.
И его отец больше не поправлял ему одеяло.
И его отец рассвирепел, когда он закричал ему сделать это.Однажды на бумаге, вырванной из своей записной книжки, он написал стихотворение.
И назвал его «Невинность: вопрос», потому что это был вопрос о его девушке.
Об этом и был весь стих.
И его учитель поставил ему высший балл, подарив странный взгляд.
И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что не знала эту девушку.
Это был год, когда отец Трейси умер.
И он забыл, чем заканчивается текст Апостольского Символа веры.
И он застал свою сестру, целующейся у заднего входа.
И его мать и отец никогда больше не целовались и даже не разговаривали.
И девушка, живущая за углом, стала слишком много краситься.
Из-за этого он закашлялся, когда целовал ее, но все равно продолжал это делать, потому что был должен.
И в три часа утра он сам поправил себе одеяло под громкий храп отца.Поэтому на клочке коричневого бумажного пакета он написал другое стихотворение.
И назвал его «Абсолютная пустота».
Потому что стих был именно об этом.
И он сам поставил себе высший балл и порезал себе чертовы запястья.
И он повесил стих на дверь ванной, потому что думал, что не сумеет дойти до кухни.
Мы принимаем такую любовь, какой, с нашей точки зрения, заслуживаем.
Мы принимаем такую любовь, какой, с нашей точки зрения, заслуживаем.
С этой книгой читают
Отзывы 139
Очень хорошая книга!
После просмотра фильма «Хорошо быть тихоней», режиссером которого был сам автор книги, решила прочитать данное произведение. Кстати, автором книги является Стивен Чбоски. Прочитала я ее довольно таки быстро, где-то за дня 3 – 4. Скажу по – честному, сначала она мне не очень сильно нравилась в виду того, что парень по имени Чарли в свои 16 лет попробовал практически все, но после того, как я закончила чтение данного произведения мое мнение полностью изменилось. Эта книга заставила меня задуматься об различных проблемах общества, таких как одиночество и наркотики. Здесь, на примере Чарли, очень хорошо показывается, как определенные плохие моменты, произошедшие в детстве, могут повлиять на дальнейшую жизнь человека.
Сама книга написана как бы в форме писем неизвестному человеку. Когда ее читаешь, то складывается впечатление, что этим неизвестным другом, которому пишет Чарли о своей жизни, личных проблемах и переживаниях, являешься ты сам. Не могу не сказать о том, что мне очень нравятся рассуждения главного героя о жизни. Необходимо заметить, что с каждым письмом, видно, что мальчик взрослеет и у него меняется свое собственное представление об окружающем его мире. Думаю, что в этом ему очень сильно помогли книги, которые ему давал учитель углубленного английского языка по имени Билл Андерсен и по которым он писал различные сочинения. Билл учил его «быть не губкой, а фильтром» и требовал, чтобы Чарли как можно лучше обдумывал такие произведения, как «Убить пересмешника», «Великий Гэтсби», «Питер Пен», «Над пропастью во ржи», «В дороге» и «Голый завтрак» и просил его писать свои размышления на тему каждой прочитанной книги.
В книге имеется еще одна фраза Билла, которая произвела на меня впечатление: «мы влюбляемся в тех, любовь которых, по нашему мнению, мы заслуживаем». Я думаю, что над ней необходимо очень хорошо подумать каждому современному человеку.
«Хорошо быть тихоней»: роман, который запрещают читать подросткам
Де-юре дебютное сочинение Стивена Чбоски отвечает всем критериям книги, которую стоит держать подальше от тинейджеров. Де-факто это нежнейший, чувствительнейший роман young adult, не только задающий задачи, но и отвечающий на них со всей педагогической недвусмысленностью. И тут грех не согласиться с самим автором, в 2015 году обратившимся с открытым письмом к встревоженным американским родителям: «Я писал книгу не как оскорбление, а как путь к исцелению. Я хотел положить конец молчанию».
Если пьян, то не садись за руль. Если девушка говорит «нет», то это именно отказ от близости и ничто иное. Если родители запрещают юноше быть геем, то он может признать их правоту, только не надо удивляться, если иногда его можно будет увидеть в темном углу парка, где встречаются другие, возможно, столь же послушные. Если любишь по-настоящему, то бескорыстно желаешь добра. А если считаешь себя другом, умей выслушать и понять. Если хочешь — скажи. А если больно — плачь.
В романе «Хорошо быть тихоней» эти выводы рассыпаны обильно и, к чести автора, не мешают следить за сюжетом романа о жизни старшеклассников в американской школе начала 1990-х. А там много чего происходит: добро пожаловать в мир первых свиданий, семейных драм и новых друзей.
«…А помните, как Чарли в первый раз пошел с нами на футбол… а помните, как Чарли спустил Дейву шины, когда была встреча выпускников… а помните то стихотворение… а кассетный сборник… а „Панк-Рокки“ в цвете… а помните, как мы были бесконечны…»
Не спеши судить — попробуй понять. По этому принципу живет 15-летний Чарли, рассказывающий о своей жизни в письмах к незнакомцу. В старшей школе этот мальчик появляется после гибели единственного друга. Там он находит единомышленников среди тех, кто чуть постарше, и в первую очередь это Патрик и Сэм, сводные брат и сестра, эксцентричный гей и хрупкая красавица с жутковатым прошлым.
Главные герои: Сэм (Эмма Уотсон), Чарли (Логан Лерман) и Патрик (Эзра Миллер). Кадр из фильма «Хорошо быть тихоней», режиссер Стивен Чбоски (2012). Источник: imdb.com
Трудно быть гомосексуалом, особенно гомосексуальным подростком. Трудно быть уверенной в себе девушкой, если уже в семь лет знала, что такое мужские поцелуи. И только у «тихони» есть преимущества, сообщает автор в названии, чтобы затем, страница за страницей, показывать обратное. У всех трудности, каждый идет, как может, но, как настаивает Стивен Чбоски, на этой дороге много развилок, смотри не ошибись.
«Мы, я считаю, становимся такими, как есть, в силу множества причин. И вероятно, большую часть из них никогда не узнаем. Но если не в нашей власти выбирать, откуда мы пришли, то уж куда двигаться, мы выбираем сами».
Роман «Хорошо быть тихоней» пришел к читателю дважды. Вначале как произведение никому не известного автора из Питтсбурга, которое национальная пресса проигнорировала, а продвинутые подростки полюбили тайно и безоговорочно. Второй приход был много позднее — как сочинение голливудского режиссера, который попробовал экранизировать собственную книгу, и у него неплохо получилось. «Хорошо быть тихоней» возглавил список бестселлеров The New York Times спустя 13 лет после первой публикации.
На сегодня только в США книга Стивена Чбоски выдержала полсотни переизданий, год от года все уверенней перемещаясь в раздел американской подростковой классики — не так уж далеко и от «Убить пересмешника» Харпер Ли, и от «Приключений Гекльберри Финна» Марка Твена (они так же находятся в списке книг, наиболее часто запрещавшихся в школах США в минувшее десятилетие).
Стивен Чбоски сделал героем человека исключительно одаренного (в первую очередь умного эмоционально), умеющего видеть говорящие детали в человеческих взаимоотношениях и не умеющего скрывать свое знание. По мысли автора, это тяжелый крест: Чарли думает о других в ущерб себе, отказывается от себя, не видит собственной, все более очевидной для читателя ценности. И это свойство сближает его со многими простодушными мудрецами мировой литературы от «Дон Кихота» Сервантеса до «Идиота» Достоевского.
Сам Стивен Чбоски, собравший в книгу переживания собственные и своих друзей, не скрывает, с оглядкой на кого придумывал «Тихоню». Его герой перечисляет прочитанные книги, пытается их анализировать, давая представление, каким, по версии автора, должен быть идеальный канон подростковой литературы.
«…Они стали разглядывать содержимое своих подарочных коробок. Патрику достались „В дороге“, „Голый завтрак“, „Посторонний“, „По эту сторону рая“, „Питер Пэн“ и „Сепаратный мир“. Сэм достались „Убить пересмешника“, „Над пропастью во ржи“, „Великий Гэтсби“, „Гамлет“, „Уолден, или Жизнь в лесу“ и „Источник“…»
Свой роман, якобы наивный, Стивен Чбоски плотно прошил литературными аллюзиями — участь неизбежная для начитанного писателя, который пишет не только личным опытом, но и всем корпусом усвоенных книг. И в первую очередь это «Над пропастью во ржи» Джерома Дэвида Сэлинджера, где чувство неприкаянности одного подростка слилось с ощущением целого поколения, растерявшегося накануне больших перемен.
Нелишне заметить, что Чарли не Холден, «Тихоня» не бунтует, а пытается понять, встать на сторону другого, и, применяя эмпатию, он со всей очевидностью ловит чувства поколения на собственном поле, пусть и созданном не без участия великих предшественников. И тут особого внимания заслуживает «Голый завтрак», радикальный по откровенности роман-коллаж Уильяма Берроуза. Его Чбоски вспоминает не без стеснительности, словно сам сомневаясь, можно ли тинейджерам читать книгу, которая — цитирую примечание из русского издания — «находилась под запретом из-за обильного использования этически сниженной лексики, откровенной гомосексуальной направленности, сцен педофилии и детоубийств».
И да, и нет. Роман Стивена Чбоски можно считать любовным, но не только. Он может быть романом — приглашением к разговору о психических расстройствах, но и это не все. Некоторые страницы «Тихони», дотошно посвящающие в жизнь гей-субкультуры, допускают обозначение «квир-проза», однако и в этом случае определение нельзя назвать исчерпывающим.
«Хорошо быть тихоней» не ограничивается перечислением триггеров — проблемы тинейджеров даны в ощущениях, типичных для отрочества, в чувстве отчужденности, а сразу затем безусловного до интимности содружества. Само сгущение проблем не выглядит нарочитым — это уместное напоминание о плотности эмоционального бульона, в котором приходится бултыхаться человеку взрослеющему, ищущему новые точки опоры.
Кадр из фильма «Хорошо быть тихоней». Источник: Amazon
Пожалуй, главная прелесть книги — в безусловности ее утешения. Она рассказывает и показывает, что изоляция, которую в отрочестве испытал, наверное, каждый, не страшна, она преодолима. Подростком быть тяжело, но это временно — метафорой этой максимы в романе становится образ туннеля, сквозь который на машине мчатся трое друзей.
«Есть что-то особенное в этом туннеле, ведущем в центр… когда тебе начинает казаться, что ты никогда не доберешься до выезда, он вдруг оказывается перед тобой. И радио начинает звучать громче, чем тебе помнилось. А ветер поджидает. И ты вылетаешь из туннеля на мост. И вот он перед тобой. Город. Миллион огней и зданий, и это зрелище тебя поражает, как в первый раз».
Собственно, удачное перенесение книги на экран обусловило русский перевод популярного романа, вышедший в издательстве «Азбука» в 2013 году. На обложке русского издания внимание привлекали Логан Лерман, Эмма Уотсон и Эзра Миллер, которые сыграли главные роли в одноименном фильме, ставшем международным фестивальным хитом, любимцем национальной прессы, одним из безусловных зрительских фаворитов США.
Книга увидела свет на самом пике общественного консерватизма: в 2012-м в России был принят «закон Димы Яковлева», оставивший российских сирот без иностранных усыновителей, год спустя — «закон о гей-пропаганде», символически отгораживающий Россию с ее традиционными ценностями от условной «Гейропы».
В этих обстоятельствах было сложно хвалить американский роман, где так много крестиков в графе «недопустимый контент». «Скандальный роман о взрослении интеллигентного американского подростка, страдающего шизофренией» — какой бы благодушной ни была сама рецензия, такая аттестация в заголовке едва ли вызовет восторг у родителей, всерьез озабоченных интеллектуальным досугом собственных детей.
Кадр из фильма «Хорошо быть тихоней». Источник: imdb.com
Семь лет назад в России Стивена Чбоски встраивали в поэтику Берроуза и Керуака — скандалистов, а не вдумчивых воспитателей. Сейчас очевиднее, что «Тихоня» ведет куда более заинтересованный диалог, к примеру, с «13 причинами почему», тематизирующими проблему подростковых самоубийств. Роман Джея Эшера, ставший бестселлером в США в 2007-м, был только в 2014-м переведен на русский и вырос до культа в Рунете не благодаря вниманию критиков, а как следствие успеха одноименного сериала. Не к пьяным битникам, а, скорее, к сложносоставной романтике поздних 1980-х отсылает и идея тройственного союза, принесшая славу «Тайнам Питтсбурга» Майкла Шейбона, земляка Чбоски.
Не менее интересно думать и о многообразных литературных следствиях, которые вызвал даже не сам роман Стивена Чбоски, а заданный им тон разговора о чувствах молодых, куда более откровенного, не знающего никаких табу. У Салли Руни — радикальный апдейт представлений о романтике («Нормальные люди»), у Бекки Алберталли — вдумчивая детализация квир-чувства («Саймон и программа Homo sapiens»), у Нила Шустермана — терапевтический разговор о шизофрении («Бездна Челленджера»).
Для «новых сэлинджеров» не бывает плохих вопросов — бывают только плохие ответы. Не спеши судить. «Ты меня понимаешь?» — то и дело спрашивают герои Стивена Чбоски. Сейчас можно с большей уверенностью сказать, что — да, понимаю.
Хорошо быть тихоней
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
THE PERKS OF BEING A WALLFLOWER
by Stephen Chbosky
Copyright © 1999 by Stephen Chbosky
All rights reserved
© Е. Петрова, перевод, примечания, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Благодарности
По поводу всех, кто перечислен ниже, могу только сказать, что без них не было бы этой книги. Вот те люди, которым я сердечно благодарен:
Грир Кессел Хендрикс
Ли, Фред и Стейси Чбоски
Марк Макклейн Уилсон
доктор Эрл Ройм, написавший прекрасное стихотворение, и Патрик Комо, неточно запомнивший его в возрасте 14 лет.
Часть первая
25 августа 1991 г.
Обращаюсь к тебе потому, что она сказала: ты способен выслушать и понять, да к тому же ты не пытался перепихнуться кое с кем тогда на тусовке, хотя мог бы. Не старайся, пожалуйста, вычислить, кто она такая, а то, чего доброго, вычислишь и меня, а мне это ни к чему. Людей я буду называть вымышленными именами или описательно, чтоб ты меня не определил. С этой же целью не указываю обратный адрес. Без всякой задней мысли. Честно.
Мне кажется, ты лучше других сумеешь понять, поскольку ты, по-моему, живая душа и ценишь все, что за этим стоит. По крайней мере, очень надеюсь, потому как другие обращаются к тебе за поддержкой и дружбой, вот и все. По крайней мере, так я слышал.
Ну вот, теперь про мою жизнь. Чтобы ты понимал: живу я и весело, и тоскливо – сам до сих пор не разобрался, как такое возможно.
Убеждаю себя, что дошел до такого состояния из-за своих родичей, и в особенности после того, как мой друг Майкл весной прошлого года ни с того ни с сего перестал ходить в школу и с нами по трансляции заговорил голос мистера Уона.
– Мальчики и девочки, с прискорбием сообщаю о кончине одного из учащихся нашей школы. В пятницу на общем собрании состоится панихида по Майклу Добсону.
Что со мной было потом – точно не помню, только мой старший брат примчался в кабинет директора и говорит: не раскисай. А потом обнял меня за плечи и говорит: возьми себя в руки, пока отец домой не пришел. Мы с братом отправились в «Макдональдс», он взял нам картофель фри и стал меня учить играть в пинбол. Даже пошутил, что, мол, благодаря мне уроки промотал, а сам такой: не помогу ли я ему с «шевроле-камаро»? Наверно, на меня смотреть тошно было – раньше мне на пушечный выстрел не разрешалось подходить к его «камаро».
Школьные психологи вызвали к себе тех ребят (раз-два и обчелся), которые реально хорошо относились к Майклу, и попросили каждого сказать несколько слов. Опасались, как видно, что кто-нибудь сотворит над собой нечто подобное, а сами, похоже, дергались, один все время бороду теребил.
Бриджет – она малость чокнутая – сказала, что да, она тоже готова покончить с собой, когда по телевизору реклама начинается. Это на полном серьезе; психологи тут же выпали в осадок. А Карл – безобидный парнишка – сказал, что очень расстроился, но сам никогда бы не смог лишить себя жизни: это грех.
Бородатый опросил всю группу, а под конец и до меня добрался:
– А ты что думаешь, Чарли?
Вот удивительно: я с этим кренделем никогда раньше не сталкивался, потому как он «специалист», так откуда, спрашивается, он мое имя узнал? На мне даже беджика не было, какие в день открытых дверей нацепляют.
– Ну, я думаю вот что: Майкл был хорошим парнем, а почему он так поступил – непонятно. Мне, конечно, сейчас тяжело, но хуже всего – быть в неведении.
Сейчас перечитываю – я такими словами никогда в жизни не излагал. И уж тем более в этом кабинете, когда ревмя ревел. Как начал реветь, так и не останавливался.
Тут я как с цепи сорвался: стал орать этому психологу, что Майкл всегда мог поделиться со мной. У меня началась форменная истерика. Чтобы только меня успокоить, он стал плести, что имел в виду «поделиться с кем-нибудь из взрослых»: с учителем, с психологом. Но меня такими штуками не проймешь, и вскоре к зданию нашей школы подкатил на «камаро» мой брат и меня забрал.
С того дня и до самых каникул учителя меня не дергали и даже завышали оценки, хоть я и не стал умнее. На самом деле я их всех, похоже, нервировал.
Похороны Майкла получились странные: его отец ни слезинки не проронил. А через три месяца ушел из семьи. Во всяком случае, Дейв открытым текстом в столовке так и сказал. Я иногда об этом задумываюсь. Вот интересно: что делалось у Майкла в доме за ужином, перед теликом? Никакой записки он не оставил – ну, или предки ее заныкали. Может, и правда были у них «проблемы в семье». Я без понятия. Если б знать, может, не так бы тоскливо было. Может, прояснилось бы хоть что-нибудь, пусть неутешительное.
Одно знаю точно: мне из-за этого приходит в голову, что у меня, наверно, тоже «проблемы в семье», но у других, как я понимаю, еще покруче проблемы. Типа того, как мою сестру бросил самый первый ее парень – переметнулся к другой – и сестра все выходные плакала.
Папа ей тогда сказал: «Есть люди, которым гораздо тяжелей».
А мама ничего не сказала. Через месяц сестра с новым парнем познакомилась, опять стала быструю музыку гонять. Отец, как всегда, на работе занят. А мама – по дому. А брат всю дорогу возился со своим «камаро». То есть всю весну, а как лето началось – уехал учиться. Он играет в американский футбол за сборную Пенсильванского университета, ему нельзя в отстающих числиться, иначе к играм не допускают, и за лето ему нужно было выровнять баллы.
В семье у нас, по-моему, любимчика нет. Нас трое детей, я самый младший. Мой брат – самый старший. Он классный футболист и машину свою обожает. В серединке – моя сестра, очень симпатичная, парней строит. Я теперь учусь на «отлично», как и сестра, поэтому меня никто не долбает.
Мама перед теликом вечно плачет. Отец много работает, человек он правильный. Моя тетя Хелен говорила, что папу гордыня спасет от кризиса среднего возраста. До меня совсем недавно дошло, что она имела в виду: ему уже сорок стукнуло, а перемен никаких.
Тетю Хелен я любил больше всех на свете. Она была маминой сестрой. Училась в свое время на «отлично», книжки мне давала читать. Папа говорил, что до такого чтива я еще не дорос, но мне нравилось; он, бывало, пожмет плечами и отстанет.
Последние годы своей жизни тетя Хелен провела у нас в доме, потому что с ней приключилось что-то жуткое. От меня скрывали, что с ней произошло, хоть я и расспрашивал. Когда мне было лет семь, я перестал допытываться, но до этого приставал, как все дети, а тетя Хелен – в слезы.
Тут-то отец и залепил мне пощечину. «Будешь знать, как тетю Хелен доводить!» Я вовсе не хотел ее доводить и прикусил язык. Тетя Хелен сказала отцу, чтобы не смел при ней поднимать на меня руку, а он такой: это мой дом, что хочу, то и делаю. Мама промолчала, брат с сестрой тоже.
Больше я ничего не помню, потому что разревелся, и отец велел маме увести меня с глаз долой. А много позже мама, хватив белого вина, рассказала мне, что случилось с ее сестрой. Действительно, многим приходится куда хуже, чем мне. Это точно.
Сейчас буду ложиться спать. Поздно уже. Вон сколько накатал – а тебе читать. Почему я вообще взялся тебе писать: завтра впервые пойду в другую школу, где только старшие классы, и у меня мандраж.
7 сентября 1991 г.
На той беседе с психологами, когда Майкла обсуждали, Сьюзен выболтала, что Майкл ей однажды сказал, будто она самая красивая девочка на свете, хотя у нее тогда брекеты были и все такое. А потом он ей предложил дружить – у нас в школе это было серьезно. В старших классах говорят «встречаться». Они с ним целовались, фильмы обсуждали, и она без него ужасно затосковала, потому что он был ей лучшим другом.
Это, между прочим, удивительно, потому что у нас в школе мальчишки и девчонки не дружили. А Майкл и Сьюзен подружились. Типа как мы с тетей Хелен. Ой, извини. Примерно как мы с тетей Хелен. Это нам на той неделе объясняли. И еще особые случаи пунктуации.
В школе я обычно никуда не лезу, и обратил на меня внимание, похоже, только один парень, Шон. Подкараулил меня после физкультуры и начал сыпать какими-то детскими угрозами, что, мол, устроит мне «головомойку» – это когда тебя окунают головой в унитаз, нажимают на слив, и у тебя волосы кругами плавают. Он, кстати, тоже выглядел как в воду опущенный, о чем я ему и сообщил. Тут он взбесился, полез ко мне с кулаками, а я тогда вспомнил, чему меня брат учил. Брат у меня дерется просто классно.
«Меть в колени, шею и глаза».
Так и я сделал. Врезал этому типу от души. А потом сам же разревелся. И сестре пришлось уйти с уроков – она в самом сильном классе учится, – чтобы отвезти меня домой. Вызывали меня к директору, но даже от занятий не отстранили, ничего такого, потому что кое-кто из ребят успел сказать мистеру Смоллу, из-за чего началась драка.
– Шон сам нарывался. Это была самооборона.
Что верно, то верно. Только я не понял, с чего это Шон ко мне полез. Я ведь ему ничего не сделал. Да и росту во мне – метр с кепкой. Честно. Шон, как видно, не подозревал, что я махаться умею. Я еще его пожалел. Может, и зря. Но я подумал, что у меня еще будет возможность его отбуцкать, если он станет мстить тому парню, который мистеру Смоллу про него сказал, но Шон мстить не стал. В общем, историю эту спустили на тормозах.
Некоторые ребята в коридоре на меня косятся, потому что я, во-первых, не обклеил картинками свой шкафчик, а во-вторых, отметелил Шона, а потом сам же слезу пустил. Это у меня, наверно, эмоции через край.
Дома мне одиноко, потому что сестра, она у нас самая старшая, вечно занята. Брат тоже занят, он в футбол играет за Университет штата Пенсильвания. После сборов тренер сказал, что берет его во второй состав, а когда он освоится, поставит его в основной.
Отец мечтает, чтобы он стал профи и выступал за «Питсбург стилерс». Мама не нарадуется, что он учится бесплатно, потому как моя сестра в футбол не играет, а за двоих платить нашей семье слишком накладно. Из-за этого мама требует, чтобы я вкалывал ради получения академической стипендии.
Значит, буду вкалывать, все равно пока ни с кем здесь не подружился. Вообще-то, я рассчитывал, что моим другом станет парень, который директору сказал правду, но тот, наверно, просто по доброте это сделал.
11 сентября 1991 г.
Короче, хочу тебе рассказать, что видел по телику брата. Я не особенно люблю спортивные передачи, но тут случай особый. Мама сразу заплакала, отец обнял ее за плечи, а сестра заулыбалась, что удивительно, ведь они с братом грызутся как кошка с собакой.
Но моего брата как-никак показывали по телевизору, и на сегодняшний день это был самый клевый момент за две недели моей учебы в старшей школе. Я по нему ужасно скучаю, что удивительно, ведь мы с ним почти не общались, пока он жил дома. А если честно, то и сейчас не общаемся.
Я мог бы тебе сказать, на какой позиции он играет, но, как уже говорил, хочу сохранить анонимность. Надеюсь, ты понимаешь.
16 сентября 1991 г.
Дочитал «Убить пересмешника». Теперь это моя самая любимая книга. Правда, я всякий раз так думаю, пока не прочту следующую. Учитель предложил мне во внеучебное время говорить ему «Билл» и дал почитать еще одну книжку. Он говорит, у меня есть чувство языка и большие способности к восприятию текста; задал мне написать сочинение по книге «Убить пересмешника».
Я упомянул это маме, а она спрашивает, почему же Билл не порекомендовал мне перейти в другой поток, где занимаются ребята из десятого или одиннадцатого класса. Со слов Билла я ей объяснил, что уроки там примерно такие же, как у нас, только произведения более сложные и я от этого ничего не выиграю. Мама сказала: «Не знаю, не знаю» – и обещала подойти к нему в день открытых дверей. А пока что припахала меня помыть посуду, ей в помощь; пришлось согласиться.
На самом деле я терпеть не могу посуду мыть. Я бы вообще ел руками прямо с бумажной салфетки, но сестра говорит, это плохо для окружающей среды. У нас в школе она состоит в клубе «День Земли» – там и с парнями знакомится. Они с нее пылинки сдувают, непонятно, за какие заслуги; ну, может, потому, что она такая симпатичная. А она их за людей не считает.
Особенно достается одному. Как зовут – не скажу. Но внешность описать могу. Волосы очень хорошие, каштановые, длинные, стянуты в пучок. Думаю, он пожалеет, когда будет оглядываться на прожитые годы. Для моей сестры он всю дорогу записывает кассетные сборники, и все тематические. Например, «Осенние листья». Понапихал туда Smiths. Даже обложку сам оформил. Тут как-то взял напрокат фильм, мы сели смотреть, а как только за ним закрылась дверь, сестра отдала кассету мне.
«Хочешь, Чарли, – забирай».
Ну я и взял, но мне было не по себе – он же для нее старался. Тем не менее послушал. До чего мне понравилось! В особенности одна песня, называется «Asleep» – советую тебе тоже послушать. Рассказал сестре. А через неделю она мне спасибо сказала, потому как этот парень стал ее спрашивать про сборник, и она слово в слово повторила, что я сказал про «Asleep», и он прямо растаял оттого, что она так прониклась. Когда у меня появится девушка, я, надо думать, в грязь лицом не ударю.
Что-то я уклоняюсь от темы. Мой учитель, Билл, мне на это указывал: я, типа, пишу, как говорю. Думаю, по этой причине он и задал мне сочинение на тему «Пересмешника».
Тот парень, который запал на мою сестру, всегда уважительно обращается к нашим родителям. Мама его за это очень полюбила. А отец считает его «мягкотелым». Наверно, потому моя сестра его и гнобит.
Как-то раз, к примеру, наговорила ему всяких гадостей за то, что он лет в пятнадцать или около того не поставил на место хулигана, который терроризировал весь класс. Если честно, я тогда хотел фильм посмотреть, который он принес, и не особо вслушивался в их разборки. Они всю дорогу грызутся, ну, думаю, хоть для разнообразия фильм посмотрю, так и тут никакого разнообразия – сиквел и сиквел.
Короче, она парня долбала четыре сцены подряд, минут десять в общей сложности, и у него слезы хлынули. В три ручья. Оборачиваюсь, а сестра тычет в меня пальцем:
– Смотри. Даже Чарли поставил на место своего обидчика. Смотри.
Парня в краску бросило. Уставился на меня. Затем на нее. А потом замахнулся да и влепил ей пощечину. Не по-детски. Я так и застыл, глазам своим не поверил. Кто бы мог подумать! Этот мальчик, который записывал тематические сборники и сам разрисовывал обложки, влепил моей сестре пощечину – и тут же успокоился.
Но что самое странное: моя сестра никак не отреагировала. Только посмотрела на него спокойным взглядом. Просто уму непостижимо. Моя сестра, которая бесится, если ты ешь какого-нибудь не такого тунца, позволила себя ударить и ничего не сказала. Наоборот, притихла, смягчилась. Попросила меня выйти, что я и сделал. А когда парень ушел, она сказала, что они с ним «встречаются» и что маме с папой ничего знать не нужно.
Думаю, он поставил на место свою обидчицу. Думаю, это логично.
Он сверху, у нее ноги раздвинуты во всю ширину дивана. Она на меня шепотом заорала:
Ну я и ушел. А на другой день мы всей семьей смотрели, как мой брат играет в футбол. И сестра пригласила этого парня. В котором часу он накануне от нее ушел, неизвестно. А тут сидят, за ручки держатся как ни в чем не бывало. И парень этот говорит, что школьная команда без моего брата совсем разваливается. Папа его поблагодарил. А после его ухода сказал, что этот юноша повзрослел и стал вполне достойным молодым человеком. Мама промолчала. А сестра на меня зыркнула, чтоб не проболтался. В общем, все как-то утряслось.
Больше ей нечего было сказать. А я представил, как этот парень у себя дома сидит за уроками, а на уме у него – моя сестра, голая. Представил, как они смотрят футбол, который им по барабану, и держатся за руки. Представил, как этот парень блюет в кустах на какой-то вечеринке. А моя сестра это терпит.
И мне от них обоих стало тошно.
18 сентября 1991 г.
Я тебе не рассказывал, что хожу на уроки труда? Ну вот, хожу на уроки труда, и это мой любимый предмет, не считая углубленного английского. Вчера вечером написал сочинение по роману «Убить пересмешника», а сегодня утром сдал его Биллу. Договорились встретиться завтра на большой перемене и обсудить.
К чему я веду: на уроки труда ходит один парень, которого зовут «Никак». Честное слово. Все зовут его «Никак». До чего прикольный парень. Имя «Никак» тянется за ним со средней школы – так его дразнили. Сейчас он, по-моему, в выпускном классе. Ребята сперва говорили ему «Патти», хотя его полное имя – Патрик. И «Никак» не вытерпел. «Послушайте, вы, либо, – говорит, – зовите меня Патрик, либо никак».
Ну, они и заладили: «Никак». И кличка приросла. В то время он только-только переехал в наш район, потому что его отец женился на какой-то здешней тетке. Пожалуй, я больше не буду заключать имя Никак в кавычки, чтобы не отвлекаться и не нарушать поток мысли. Надеюсь, ты не против. Если возникнет путаница, я объясню, что к чему.
Так вот, на уроке труда Никак начал потешно изображать учителя, мистера Кэллагана. Еще и бакенбарды себе пририсовал восковым карандашом. Умереть – не встать. Когда мистер Кэллаган увидел, как Никак изгаляется у шлифовального станка, он даже рассмеялся, потому что сценка получилась не обидная, а просто смешная. Жаль, ты не видел. После отъезда брата я ни разу так не хохотал. Мой брат прикольно рассказывал анекдоты про поляков, что, конечно, нехорошо, но я старался не думать, что это про поляков, а слушал только юмор. До чего потешно.
Да, между прочим: сестра потребовала назад сборник «Осенние листья». Крутит его теперь с утра до вечера.
29 сентября 1991 г.
За последние две недели много чего накопилось, хочу рассказать. Есть хорошие новости, но есть и плохие. Опять же, не понимаю, почему только так и бывает.
Прежде всего: за сочинение по книге «Убить пересмешника» Билл поставил мне тройку. Говорит, у меня рыхлая структура предложений. Теперь пытаюсь с этим бороться. Еще он сказал, что нужно использовать литературные слова, которые обсуждаются на уроках: например, «пышнотелый», «предубежденность». Я бы и рад их сюда вставить, но, по-моему, это будет совсем не к месту.
Если честно, я вообще не понимаю, где они будут к месту. Это не означает, что их вовсе не нужно знать. Знать их нужно, обязательно. Просто я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил «пышнотелый» или «предубежденность». Включая учителей. Зачем же притягивать за уши непонятные слова, которые даже произносить неловко? Не знаю.
Такое же чувство у меня бывает по отношению к кинозвездам, на которых неловко смотреть. Деньжищ у них – не меньше миллиона, а их все тянет в кино сниматься. Взрывают плохих парней. Орут на своих сыщиков. Дают интервью журналам. В особенности одна есть «звезда» – когда вижу ее фотографии, ничего, кроме жалости, не испытываю: никто ее в грош не ставит, но все равно интервью берут. И все интервью – как под копирку.
Вначале журналист сообщает, что именно они заказали в каком-то там ресторане. «Лакомясь китайским куриным салатом, N говорила о любви». И на всех обложках пишется одно и то же: «Со своим новым фильмом / телепрограммой / альбомом N достиг(-ла) вершин славы и успеха».
По мне, лучше, когда звезды в своих интервью стремятся показать, будто они такие, как все, но, если честно, я подозреваю, что это все туфта. Знать бы только, кто ее гонит. Не понимаю, почему эти журналы расходятся такими тиражами. Не понимаю, почему дамочки, ожидая приема у стоматолога, от них не отрываются. В позапрошлую субботу слышал такой разговор:
– Ты смотрела этот фильм? – Указывает на обложку.
– А как же. Мы с Гарольдом ходили.
– Ой, я такой рецепт списала!
– Сможешь мне завтра передать?
– Нет, завтра не смогу. Ты попроси Майка, чтобы он по факсу Гарольду переслал, договорились?
Потом эти дамочки завели речь как раз о той актрисе, про которую я только что тебе говорил, и начали возмущаться:
– Я считаю, это позор.
– Ты читала интервью в «Уютном доме»?
– Пару месяцев назад?
– А в «Космополитен» читала?
– Господи, практически слово в слово.
– Не понимаю, за что к ней столько внимания.
Оттого что одной из этих дамочек была моя мама, мне вдвойне грустно, потому что мама у меня – красавица. И постоянно сидит на диете. Иногда и папа говорит, что она красавица, но она не слышит. Кстати, мой отец – образцовый муж. Только прагматик.
От зубного мама повезла меня на кладбище, где у нее похоронено множество родственников. Папа не любит ездить на кладбище, у него там мурашки по телу. А я ничего, езжу, потому что там моя тетя Хелен похоронена. Из двоих сестер мама всегда была красивая, а тетя Хелен – на втором месте. И никогда на диете не сидела. Тетя Хелен была «пышнотелой». Ого, получилось!
Не буду перечислять, что мне запомнилось из телесериалов, вспомню только один эпизод, он как раз в тему и, по-моему, так или иначе зацепит любого. А поскольку я тебя не знаю, мне, наверно, стоит написать о том, что может и тебя зацепить.
Сидели мы всей семьей перед телевизором, смотрели последнюю серию «Чертовой службы в госпитале МЭШ» [3] – никогда ее не забуду, хоть и был тогда совсем шкетом. Мама лила слезы. Сестра лила слезы. Брат из последних сил крепился, чтобы не заплакать. А отец во время одной из последних сцен вышел, чтобы сделать бутерброд. Не помню, что там происходило на экране, я тогда был слишком мал, но папа никогда раньше не выходил за бутербродами, разве что во время рекламы, да и тогда все больше маму просил. Я побежал за ним в кухню и вижу: папа делает бутерброд… а сам слезами обливается. Еще сильней, чем мама. Я обалдел. Сделал он бутер, убрал в холодильник продукты, перестал плакать, утер глаза – и тут заметил меня. Подошел, похлопал по плечу и говорит: «Это будет наш с тобой секрет, ладно, дружище?» – «Ладно», – отвечаю. Тогда папа подхватил меня свободной рукой, отнес в комнату, где у нас стоял телевизор, и я до конца серии просидел у него на коленях. Потом он снова взял меня на руки, выключил телик, обернулся.
– Это был великий сериал.
– Сколько же лет его показывали?
Брат ничего не сказал.
А через много лет я обнаружил, что мой брат ошибался.
Я пошел в библиотеку проверить кое-какие цифры и узнал, что серия, которую мы смотрели, побила все рекорды по числу зрителей за всю историю телевидения, и это меня поразило: мне казалось, ее смотрели только мы впятером.
Понимаешь… многие ребята из школы терпеть не могут своих предков. Кое-кого дома бьют. Кое-кого застукали за неблаговидными делишками. Кое-кого используют для показухи, как наградные ленты или золотые звездочки, чтобы только соседям нос утереть. А некоторые просто хотели напиться втихаря.
У меня лично все не так: пусть я отца с матерью не всегда понимаю, а иногда и жалею, но я их очень сильно люблю. Мама ездит на кладбище, чтобы проведать своих родных. Папа на кухне, во время «Чертовой службы в госпитале МЭШ», не удержался от слез и доверил мне свой секрет, а потом посадил к себе на колени и еще тогда назвал меня «дружище».
Между прочим, у меня только одна пломба, и стоматолог требует, чтобы я пользовался зубной нитью, но мне себя не заставить.
Хорошо быть тихоней стивен чбоски книга
THE PERKS OF BEING A WALLFLOWER
by Stephen Chbosky
Copyright © 1999 by Stephen Chbosky
All rights reserved
© Е. Петрова, перевод, примечания, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Посвящается моей семье
Благодарности
По поводу всех, кто перечислен ниже, могу только сказать, что без них не было бы этой книги. Вот те люди, которым я сердечно благодарен:
Грир Кессел Хендрикс
Ли, Фред и Стейси Чбоски
Марк Макклейн Уилсон
доктор Эрл Ройм, написавший прекрасное стихотворение, и Патрик Комо, неточно запомнивший его в возрасте 14 лет.
Часть первая
25 августа 1991 г.
Обращаюсь к тебе потому, что она сказала: ты способен выслушать и понять, да к тому же ты не пытался перепихнуться кое с кем тогда на тусовке, хотя мог бы. Не старайся, пожалуйста, вычислить, кто она такая, а то, чего доброго, вычислишь и меня, а мне это ни к чему. Людей я буду называть вымышленными именами или описательно, чтоб ты меня не определил. С этой же целью не указываю обратный адрес. Без всякой задней мысли. Честно.
Мне кажется, ты лучше других сумеешь понять, поскольку ты, по-моему, живая душа и ценишь все, что за этим стоит. По крайней мере, очень надеюсь, потому как другие обращаются к тебе за поддержкой и дружбой, вот и все. По крайней мере, так я слышал.
Ну вот, теперь про мою жизнь. Чтобы ты понимал: живу я и весело, и тоскливо – сам до сих пор не разобрался, как такое возможно.
Убеждаю себя, что дошел до такого состояния из-за своих родичей, и в особенности после того, как мой друг Майкл весной прошлого года ни с того ни с сего перестал ходить в школу и с нами по трансляции заговорил голос мистера Уона.
– Мальчики и девочки, с прискорбием сообщаю о кончине одного из учащихся нашей школы. В пятницу на общем собрании состоится панихида по Майклу Добсону.
Что со мной было потом – точно не помню, только мой старший брат примчался в кабинет директора и говорит: не раскисай. А потом обнял меня за плечи и говорит: возьми себя в руки, пока отец домой не пришел. Мы с братом отправились в «Макдональдс», он взял нам картофель фри и стал меня учить играть в пинбол. Даже пошутил, что, мол, благодаря мне уроки промотал, а сам такой: не помогу ли я ему с «шевроле-камаро»? Наверно, на меня смотреть тошно было – раньше мне на пушечный выстрел не разрешалось подходить к его «камаро».
Школьные психологи вызвали к себе тех ребят (раз-два и обчелся), которые реально хорошо относились к Майклу, и попросили каждого сказать несколько слов. Опасались, как видно, что кто-нибудь сотворит над собой нечто подобное, а сами, похоже, дергались, один все время бороду теребил.
Бриджет – она малость чокнутая – сказала, что да, она тоже готова покончить с собой, когда по телевизору реклама начинается. Это на полном серьезе; психологи тут же выпали в осадок. А Карл – безобидный парнишка – сказал, что очень расстроился, но сам никогда бы не смог лишить себя жизни: это грех.
Бородатый опросил всю группу, а под конец и до меня добрался:
– А ты что думаешь, Чарли?
Вот удивительно: я с этим кренделем никогда раньше не сталкивался, потому как он «специалист», так откуда, спрашивается, он мое имя узнал? На мне даже беджика не было, какие в день открытых дверей нацепляют.
– Ну, я думаю вот что: Майкл был хорошим парнем, а почему он так поступил – непонятно. Мне, конечно, сейчас тяжело, но хуже всего – быть в неведении.
Сейчас перечитываю – я такими словами никогда в жизни не излагал. И уж тем более в этом кабинете, когда ревмя ревел. Как начал реветь, так и не останавливался.
Тут я как с цепи сорвался: стал орать этому психологу, что Майкл всегда мог поделиться со мной. У меня началась форменная истерика. Чтобы только меня успокоить, он стал плести, что имел в виду «поделиться с кем-нибудь из взрослых»: с учителем, с психологом. Но меня такими штуками не проймешь, и вскоре к зданию нашей школы подкатил на «камаро» мой брат и меня забрал.
С того дня и до самых каникул учителя меня не дергали и даже завышали оценки, хоть я и не стал умнее. На самом деле я их всех, похоже, нервировал.
Похороны Майкла получились странные: его отец ни слезинки не проронил. А через три месяца ушел из семьи. Во всяком случае, Дейв открытым текстом в столовке так и сказал. Я иногда об этом задумываюсь. Вот интересно: что делалось у Майкла в доме за ужином, перед теликом? Никакой записки он не оставил – ну, или предки ее заныкали. Может, и правда были у них «проблемы в семье». Я без понятия. Если б знать, может, не так бы тоскливо было. Может, прояснилось бы хоть что-нибудь, пусть неутешительное.
Одно знаю точно: мне из-за этого приходит в голову, что у меня, наверно, тоже «проблемы в семье», но у других, как я понимаю, еще покруче проблемы. Типа того, как мою сестру бросил самый первый ее парень – переметнулся к другой – и сестра все выходные плакала.
Папа ей тогда сказал: «Есть люди, которым гораздо тяжелей».
А мама ничего не сказала. Через месяц сестра с новым парнем познакомилась, опять стала быструю музыку гонять. Отец, как всегда, на работе занят. А мама – по дому. А брат всю дорогу возился со своим «камаро». То есть всю весну, а как лето началось – уехал учиться. Он играет в американский футбол за сборную Пенсильванского университета, ему нельзя в отстающих числиться, иначе к играм не допускают, и за лето ему нужно было выровнять баллы.
В семье у нас, по-моему, любимчика нет. Нас трое детей, я самый младший. Мой брат – самый старший. Он классный футболист и машину свою обожает. В серединке – моя сестра, очень симпатичная, парней строит. Я теперь учусь на «отлично», как и сестра, поэтому меня никто не долбает.
Мама перед теликом вечно плачет. Отец много работает, человек он правильный. Моя тетя Хелен говорила, что папу гордыня спасет от кризиса среднего возраста. До меня совсем недавно дошло, что она имела в виду: ему уже сорок стукнуло, а перемен никаких.
Тетю Хелен я любил больше всех на свете. Она была маминой сестрой. Училась в свое время на «отлично», книжки мне давала читать. Папа говорил, что до такого чтива я еще не дорос, но мне нравилось; он, бывало, пожмет плечами и отстанет.
Последние годы своей жизни тетя Хелен провела у нас в доме, потому что с ней приключилось что-то жуткое. От меня скрывали, что с ней произошло, хоть я и расспрашивал. Когда мне было лет семь, я перестал допытываться, но до этого приставал, как все дети, а тетя Хелен – в слезы.
Тут-то отец и залепил мне пощечину. «Будешь знать, как тетю Хелен доводить!» Я вовсе не хотел ее доводить и прикусил язык. Тетя Хелен сказала отцу, чтобы не смел при ней поднимать на меня руку, а он такой: это мой дом, что хочу, то и делаю. Мама промолчала, брат с сестрой тоже.
Больше я ничего не помню, потому что разревелся, и отец велел маме увести меня с глаз долой. А много позже мама, хватив белого вина, рассказала мне, что случилось с ее сестрой. Действительно, многим приходится куда хуже, чем мне. Это точно.
Сейчас буду ложиться спать. Поздно уже. Вон сколько накатал – а тебе читать. Почему я вообще взялся тебе писать: завтра впервые пойду в другую школу, где только старшие классы, и у меня мандраж.
7 сентября 1991 г.
На той беседе с психологами, когда Майкла обсуждали, Сьюзен выболтала, что Майкл ей однажды сказал, будто она самая красивая девочка на свете, хотя у нее тогда брекеты были и все такое. А потом он ей предложил дружить – у нас в школе это было серьезно. В старших классах говорят «встречаться». Они с ним целовались, фильмы обсуждали, и она без него ужасно затосковала, потому что он был ей лучшим другом.
Это, между прочим, удивительно, потому что у нас в школе мальчишки и девчонки не дружили. А Майкл и Сьюзен подружились. Типа как мы с тетей Хелен. Ой, извини. Примерно как мы с тетей Хелен. Это нам на той неделе объясняли. И еще особые случаи пунктуации.
В школе я обычно никуда не лезу, и обратил на меня внимание, похоже, только один парень, Шон. Подкараулил меня после физкультуры и начал сыпать какими-то детскими угрозами, что, мол, устроит мне «головомойку» – это когда тебя окунают головой в унитаз, нажимают на слив, и у тебя волосы кругами плавают. Он, кстати, тоже выглядел как в воду опущенный, о чем я ему и сообщил. Тут он взбесился, полез ко мне с кулаками, а я тогда вспомнил, чему меня брат учил. Брат у меня дерется просто классно.
«Меть в колени, шею и глаза».
Так и я сделал. Врезал этому типу от души. А потом сам же разревелся. И сестре пришлось уйти с уроков – она в самом сильном классе учится, – чтобы отвезти меня домой. Вызывали меня к директору, но даже от занятий не отстранили, ничего такого, потому что кое-кто из ребят успел сказать мистеру Смоллу, из-за чего началась драка.
– Шон сам нарывался. Это была самооборона.
Что верно, то верно. Только я не понял, с чего это Шон ко мне полез. Я ведь ему ничего не сделал. Да и росту во мне – метр с кепкой. Честно. Шон, как видно, не подозревал, что я махаться умею. Я еще его пожалел. Может, и зря. Но я подумал, что у меня еще будет возможность его отбуцкать, если он станет мстить тому парню, который мистеру Смоллу про него сказал, но Шон мстить не стал. В общем, историю эту спустили на тормозах.
Некоторые ребята в коридоре на меня косятся, потому что я, во-первых, не обклеил картинками свой шкафчик, а во-вторых, отметелил Шона, а потом сам же слезу пустил. Это у меня, наверно, эмоции через край.
Дома мне одиноко, потому что сестра, она у нас самая старшая, вечно занята. Брат тоже занят, он в футбол играет за Университет штата Пенсильвания. После сборов тренер сказал, что берет его во второй состав, а когда он освоится, поставит его в основной.
Отец мечтает, чтобы он стал профи и выступал за «Питсбург стилерс». Мама не нарадуется, что он учится бесплатно, потому как моя сестра в футбол не играет, а за двоих платить нашей семье слишком накладно. Из-за этого мама требует, чтобы я вкалывал ради получения академической стипендии.
Значит, буду вкалывать, все равно пока ни с кем здесь не подружился. Вообще-то, я рассчитывал, что моим другом станет парень, который директору сказал правду, но тот, наверно, просто по доброте это сделал.
11 сентября 1991 г.
Короче, хочу тебе рассказать, что видел по телику брата. Я не особенно люблю спортивные передачи, но тут случай особый. Мама сразу заплакала, отец обнял ее за плечи, а сестра заулыбалась, что удивительно, ведь они с братом грызутся как кошка с собакой.
Но моего брата как-никак показывали по телевизору, и на сегодняшний день это был самый клевый момент за две недели моей учебы в старшей школе. Я по нему ужасно скучаю, что удивительно, ведь мы с ним почти не общались, пока он жил дома. А если честно, то и сейчас не общаемся.
Я мог бы тебе сказать, на какой позиции он играет, но, как уже говорил, хочу сохранить анонимность. Надеюсь, ты понимаешь.
16 сентября 1991 г.
Дочитал «Убить пересмешника». Теперь это моя самая любимая книга. Правда, я всякий раз так думаю, пока не прочту следующую. Учитель предложил мне во внеучебное время говорить ему «Билл» и дал почитать еще одну книжку. Он говорит, у меня есть чувство языка и большие способности к восприятию текста; задал мне написать сочинение по книге «Убить пересмешника».
Я упомянул это маме, а она спрашивает, почему же Билл не порекомендовал мне перейти в другой поток, где занимаются ребята из десятого или одиннадцатого класса. Со слов Билла я ей объяснил, что уроки там примерно такие же, как у нас, только произведения более сложные и я от этого ничего не выиграю. Мама сказала: «Не знаю, не знаю» – и обещала подойти к нему в день открытых дверей. А пока что припахала меня помыть посуду, ей в помощь; пришлось согласиться.
На самом деле я терпеть не могу посуду мыть. Я бы вообще ел руками прямо с бумажной салфетки, но сестра говорит, это плохо для окружающей среды. У нас в школе она состоит в клубе «День Земли» – там и с парнями знакомится. Они с нее пылинки сдувают, непонятно, за какие заслуги; ну, может, потому, что она такая симпатичная. А она их за людей не считает.
Особенно достается одному. Как зовут – не скажу. Но внешность описать могу. Волосы очень хорошие, каштановые, длинные, стянуты в пучок. Думаю, он пожалеет, когда будет оглядываться на прожитые годы. Для моей сестры он всю дорогу записывает кассетные сборники, и все тематические. Например, «Осенние листья». Понапихал туда Smiths. Даже обложку сам оформил. Тут как-то взял напрокат фильм, мы сели смотреть, а как только за ним закрылась дверь, сестра отдала кассету мне.
«Хочешь, Чарли, – забирай».
Ну я и взял, но мне было не по себе – он же для нее старался. Тем не менее послушал. До чего мне понравилось! В особенности одна песня, называется «Asleep» – советую тебе тоже послушать. Рассказал сестре. А через неделю она мне спасибо сказала, потому как этот парень стал ее спрашивать про сборник, и она слово в слово повторила, что я сказал про «Asleep», и он прямо растаял оттого, что она так прониклась. Когда у меня появится девушка, я, надо думать, в грязь лицом не ударю.
Что-то я уклоняюсь от темы. Мой учитель, Билл, мне на это указывал: я, типа, пишу, как говорю. Думаю, по этой причине он и задал мне сочинение на тему «Пересмешника».
Тот парень, который запал на мою сестру, всегда уважительно обращается к нашим родителям. Мама его за это очень полюбила. А отец считает его «мягкотелым». Наверно, потому моя сестра его и гнобит.
Как-то раз, к примеру, наговорила ему всяких гадостей за то, что он лет в пятнадцать или около того не поставил на место хулигана, который терроризировал весь класс. Если честно, я тогда хотел фильм посмотреть, который он принес, и не особо вслушивался в их разборки. Они всю дорогу грызутся, ну, думаю, хоть для разнообразия фильм посмотрю, так и тут никакого разнообразия – сиквел и сиквел.
Короче, она парня долбала четыре сцены подряд, минут десять в общей сложности, и у него слезы хлынули. В три ручья. Оборачиваюсь, а сестра тычет в меня пальцем:
– Смотри. Даже Чарли поставил на место своего обидчика. Смотри.