Пленных гонят чего ж мы дрожим

Владимир Высоцкий — Баллада о детстве: Стих

Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова.
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.

…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».

…Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…

У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —
«Толковищу» вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные…

Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

…Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

…Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь.

Источник

Баллада о детстве

Час зачатья я помню неточно, —
Значит, память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно,
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе: —
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живет же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слово, строченьки милые, слово.
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской, в конце.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкой
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она — копеечка.…

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».

…Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…

У тети Зины кофточка
С драконами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —
Толковища вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников сделать ножи.

Они воткнутся в легкие
От никотина черные
По рукоятки — легкие
Трехцветные наборные…

Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.…

Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тетя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова.…

И было все обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство — метростроевца.

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Им казалось, сподручнее — вниз.

Источник

Пленных гонят чего ж мы дрожим

Осенью этого года исполняется 45 лет со времени написания и первого исполнения песни Владимира Высоцкого «Баллада о детстве».

Я прочитал кучу критических статей в сети по поводу «Баллады о детстве» Владимира Высоцкого. Некоторые авторы изыскивают реальные подтверждения (большей частью – надуманные) каждой авторской строке; иные – пламенно опровергают те же строки, считая Высоцкого едва ли не лжецом.

Этот материал – попытка сопоставления реальных фактов и текста песни. При этом автор материала ни в коем случае не преследует целей: принимать песню за реальную детскую биографию Владимира Семеновича; делать какие-либо выводы о художественной ценности этого произведения.

В материале использованы: воспоминания Н.М.Высоцкой, С.В.Высоцкого, С.С.Говорухина, Р.М.Климовой, З.В.Кузнецовой, А.А.Тарковского, И.С.Бортника, Э.Я.Володарского, А.С.Зверевой, и др.

Особая благодарность М.И.Цыбульскому за его книги о В.С.Высоцком, и интервью с современниками поэта.

Заранее прошу прощения за возможные нестыковки в изложении. Иногда разные люди вспоминают об одних и тех же событиях совершенно по-разному, и даже взаимоисключающим образом. Буду рад поправкам и новым фактам.

Очень насыщенный год.

Первый черновой вариант «Баллады о детстве» был написан в сентябре 1975. В это время (точное число неизвестно) Высоцкий прилетел в Одессу, погостить на даче у Станислава Говорухина. Как вспоминает Говорухин, утром, при встрече в аэропорту, в руке Высоцкий держал журнал «Советский экран», на полях которого были начертаны несколько строк новой песни; а уже вечером Владимир спел хозяину дачи готовую балладу (магнитофона на даче не было, запись не производилась).

Один из ранних черновых автографов песни

Иногда считается (например, часто попадающей пальцем в небо википедией), что песня написана специально для пьесы Эдуарда Володарского «Уходя, оглянись» (1975). Вики ссылается на публикацию в «Комсомольской правде» (18 ноября 2011), где приводится выдержка якобы из выступления Высоцкого, в которой он прямо говорит о том, что написал песню к пьесе. Увы, ссылки на какую-либо фонограмму, где звучит это признание, «КП» не приводит. Я не отрицаю наличия подобной фонограммы, но мне разыскать ее не довелось, поэтому подтвердить эту цитату я тоже не могу.

Трудно сказать, действительно ли Володарский и Высоцкий договаривались о том, чтобы какая-либо песня была написана для этой пьесы (чуть раньше Высоцкий написал несколько песен для пьесы Володарского «Звезды для лейтенанта» в постановке Театра им. Ермоловой; возможно, оттуда сыр-бор). Прямо об этом Володарский нигде не говорит. По моему мнению, все случилось несколько по-иному: пьеса Володарского, по прочтении, дала посыл Высоцкому для написания «Баллады», ибо речь в пьесе идет конкретно об обитателях послевоенной коммуналки; и ее содержание, в некоторой мере, перекликается с сюжетной линией «Баллады о детстве» (правда, в пьесе конфликты много глубже, и они не столь прямолинейны, как в песне).

Пьеса Володарского была поставлена на сцене МХАТа в 1976. Мне неизвестно доподлинно, звучала ли песня когда-либо в постановках этой пьесы МХАТом и другими театрами, но думаю, что вряд ли. В фильме-спектакле МХАТ (1981), показанном на ЦТ в 1983, песни нет; да и места в постановке, куда она могла бы быть вставлена, я не нашел (отсутствует тот эпизод, к которому могла бы быть «приложена» песня, или тот герой, в чьем исполнении она могла бы прозвучать).

Существует мнение (трудно сказать, откуда оно взялось), что «Баллада» предлагалась Высоцким (в числе еще нескольких песен) в «Место встречи» Говорухина. Вероятно, имеет место путаница: специально для этого фильма Высоцкий написал «Балладу о конце войны». В любом случае, ни одна из авторских песен в фильме не прозвучала. Говорухин совершенно справедливо, на мой взгляд, счел, что герой с гитарой тут же станет в глазах зрителя певцом Высоцким, а вовсе не оперативником Жегловым. Но где-то в глубине души – жаль, конечно, что Высоцкий не спел в фильме ничего, кроме маленького кусочка «Лилового негра» Вертинского.

Час зачатья я помню неточно,
Значит, память моя — однобока,
Но зачат я был ночью, порочно,
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе,
Ничего там хорошего нет!

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живет же братия,
Моя честна компания!

Ходу! Думушки светлые, ходу!
Слова! Строченьки милые, слова!
Первый раз получил я свободу
По Указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто в утробе мурыжил —
Отыгрался бы на подлеце.
Но родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской, в конце.

Там за стеной, за стеночкой,
Да за перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная.

Там на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Там я доподлинно узнал,
Почем она, копеечка.

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу.

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ зажигалки тушил.
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да безвести пропавшие.
Эх, Гиська! Мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже пострадавшие,
А значит, обрусевшие.
Мои — безвести павшие,
Твои — безвинно севшие».

Я ушёл из пелёнок и сосок,
Поживал не забыт, не заброшен,
Не дразнили меня: «Недоносок!»,
Так как был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонют — чего ж мы дрожим.
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим.

У тёти Зины — кофточка
С разводами да змеями,
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия.
Пришла страна-лимония,
Сплошная чемодания.

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я.
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, и все отрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили, зачем — он в ответ:
Мол, коридоры — кончаются стенкой,
А тоннели — выводют на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Но у отцов — свои умы!
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Итак, было дело — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись.
Потому что из тех коридоров
Ввысь сподручней им было — и вниз.

Имеются серьезные разночтения с наиболее известным текстом, исполнявшимся автором впоследствии («каноническим» считается текст из «белового автографа» к пластинке «Натянутый канат», вышедшей во Франции в 1977):

В 6й строфе: «Ходу! Думушки светлые, ходу!» вместо «Ходу! Думушки резвые, ходу!»

В 7й строфе: «Знать бы мне, кто в утробе мурыжил» вместо «Знать бы мне, кто так долго мурыжил»

В 10й строфе: дважды «там» вместо «здесь»

В 13й строфе: «На чердаке рассеяно» вместо «Сквозь дыры крыш просеяно» (иногда в более поздних исполнениях звучал ранний вариант строки)

В 16й строфе: «Не дразнили меня: «Недоносок!», Так как был я нормально доношен» вместо «И дразнили меня: «Недоносок!», Хоть и был я нормально доношен»

В 21й строфе: «Похмелились, и все отрезвели» вместо «Похмелились, потом протрезвели»

Строфы 26-30 из «канонического» варианта в этом тексте отсутствуют.

В 31й строфе: «Итак, было дело — и были подвалы, Было надо — и цены снижали» вместо «Было время – и были подвалы, Было дело – и цены снижали»

В 32й строфе: «Ввысь сподручней им было — и вниз» вместо «Им казалось сподручнее – вниз»

В сети иногда высказывается мнение: мол, песня изначально существовала именно в этом варианте; а «расширенный вариант», со строфами 26-30 и с дополнительными, которые редко исполнялись публично (еще 5 строф), был дописан автором гораздо позже. Однако, уже 10 октября, в том же Ростове-на-Дону, в мастерской директора Комбината прикладного искусства Л.А. Шихачевского, Высоцкий спел полный вариант песни – 37 строф, включая «пропущенные», при исполнении 8 октября, 26-30:

Они воткнутся в легкие
От никотина черные,
По рукоятки легкие
Трехцветные наборные.

Сперва играли в фантики
В пристенок с крохоборами
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

Эти строфы впоследствии стали неотъемлемой частью песни.

Здесь же были спеты и «дополнительные» 5 строф (с 31 по 35), которые позже исполнялись не всегда:

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.…

Так что, скорее всего, все 37 строф были написаны Высоцким одновременно; просто на широкой публике он не всегда исполнял «наиболее крамольные», с его точки зрения, куплеты (хотя, с идеологической точки зрения тех лет – вся песня фактически была сплошной крамолой, как, впрочем, и немалое количество иных песен Высоцкого).

Летом или осенью 1976, полная версия песни записана в студийном варианте, у Бабека Серуша на даче в подмосковной Опалихе. В качестве гитаристов ему аккомпанировали врач и музыкант-любитель Вячеслав Гауфберг и бард, актер Театра на Таганке Дмитрий Межевич. На пластинке этот вариант опубликован уже после развала Союза, в 1992.

В сентябре 1977 записан самый известный ныне вариант – в сопровождении инструментального ансамбля, с аранжировкой Кости Казанского. В этом виде песня вошла в альбом «Натянутый канат» («La corde raide», Polydor, 1977). Тут звучит наиболее известный текст (32 строфы), без строф про Марусю Пересветову, но с последней строкой вида: «Им казалось сподручнее – вниз» (вместо чаще исполнявшейся «вниз сподручней им было, чем ввысь»).

Автограф текста «Баллады», 1977, Париж

Существуют записи песни с концертов в Торонто (Канада, 32 строфы), Нью-Йорке (США, 32 строфы), Кёльне (ФРГ, полный вариант).

В последний раз (по крайней мере, публично) Высоцкому довелось исполнить «Балладу» за 9 дней до смерти, 16 июля 1980, на концерте в подмосковном Калининграде (ныне – Королёв).

На советской пластинке песня впервые опубликована в 1990 («На концертах Владимира Высоцкого», №14, «Баллада о детстве»). Для пластинки использована фонограмма с концерта в ДК им. Ленина г. Северодонецка (Ворошиловградская, ныне Луганская, обл.), 25 января 1978 года, в день 40-летия поэта. Это второе известное (мне) короткое исполнение, где поются только 27 строф.

Текст песни впервые опубликован во Франции, в сборнике «Песни русских бардов IV» (YMCA-Press, Paris, 1977). Сам сборник служил литературным приложением к 10 кассетам с песнями.

В Союзе примерно с начала 80х годов (возможно, раньше – я просто этого не помню) ходили самиздатовские (машинописные или размноженные фотопечатью) сборники текстов Высоцкого. Их было довольно много, разного содержания. У меня был машинописный экземпляр, где присутствовал текст «Баллады», причем в полном варианте. Увы, некоторые песни в этом «сборнике» Высоцкому не принадлежали (помню, там была песенка про Мясоедовскую улицу и «Губы окаянные» Кима).

Впервые в СССР текст этой песни был официально опубликован в августе 1987 (журнал «Аврора», №8). Первая книжная публикация в Союзе – антология «Реквием» (Современник, Москва, 1989).

И это одна из очень немногих песен, где в образе главного героя Высоцкий выводит конкретно себя (по крайней мере, в части текста).

Вся песня – это широкие мазки кистью по холсту. Прямо не упоминается, что «началась война» или «война закончилась», строфы идут без явственных переходов от одних событий к другим, лишь обозначая некоторые приметы соответствующего упоминаемого периода времени.

О чем же поется в «Балладе о детстве»?

Уже первые строфы, касающиеся появления будущего поэта на свет, вызывают у доморощенных литературоведов и историографов зуд сопоставления с реальными фактами, особенно строки:

…Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого…

На самом деле, «указ от 38го», если уж говорить о документировании песни, вероятнее всего, «издан» ЗАГСом и имеет вид свидетельства о рождении. Зачем выдумывать несусветную чушь? Поэт всего лишь сказал о том, родился…

Не дают покоя критикам первые строфы еще и потому, что Высоцкий «первый срок отбывал в утробе» и «первый раз получил свободу». Мол, если был первый срок, значит, был и второй? И второе обретение свободы? Может, таким образом поэт намекает на свои судимости (которых не было), с целью завоевать дешевую популярность в определенных кругах?

Я, конечно, не специалист по исследованию текстов Высоцкого, но мне думается, что срок можно неоднократно отбывать и вне тюремных стен, и свободу обрести тоже можно много раз. Мы просто не замечаем, как жизненные проблемы «заключают нас в тюрьму», а затем «освобождают». Для каждого человека это – совершенно различные ситуации. Не могу точно сказать, что Высоцкий имел в виду именно это, но такие выводы куда более вероятны, чем «обретение дешевой популярности». Популярность Высоцкому не нужно было ни у кого клянчить, ее ко времени создания песни хватало с лихвой, в том числе и в «определенных кругах».

…родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской, в конце…

Родился будущий гений, конечно, не в «доме на Первой Мещанской, в конце» (Первая Мещанская улица, 126). Родился он, как и положено, в роддоме (на Третьей Мещанской, 61/2), но первые годы жизни (до трех лет, и после пяти до восьми) провел именно в упомянутом песней доме.

Дом на Первой Мещанской, 126 (трехэтажное здание между двухэтажкой и высоткой)

Дальнейшие строки схематично описывают приметы эпохи: «Срока огромные брели в этапы длинные», «Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее», намекая на усиление репрессий в конце 30х годов; но потом следует довольно оптимистичная фраза: «А вот живет же братия, моя честна компания».

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Серёгины-младшие, 1916 (слева направо: Рая, Сергей, Нина, Надежда). Володя Сергёгин родится в последний день того же года

…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин…

Володе 3 года, война уже началась

И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».

Второй упомянутый сосед, Евдоким Кириллович Усачёв, после участия в работах на оборонительных сооружениях на подступах к Москве, ушел на фронт и погиб. Его сыновья на фронт не попали по малолетству, поэтому «без вести пропасть» не могли, конечно.

Строфы с диалогом Гиси Моисеевны и Евдоким Кириллыча, таким образом, не соответствует истине. Но диалог введен в песню, как мне кажется, не случайно. Возможно, Высоцкий хотел показать, что война сблизила простых людей разных национальностей, веры, взглядов на жизнь. Большая общая беда сближает.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонют — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…

У тёти Зины кофточка
С драконами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские

Тётя Зина (у которой «кофточка с драконами да змеями») – Зинаида Васильевна Попова (во втором замужестве – Кузнецова, не путать с другой знакомой Высоцкого – З.М. Поповой, дочерью «Анки-пулеметчицы»). Реален и второй персонаж из той же строфы, ее сын Володя Попов – малолетний хулиган и бездельник. С главой семейства, Георгием Поповым, который, по песне, привез кофточку, нет полной ясности. В реальности, часть источников утверждает, что Георгий на фронте не был, имея бронь: возил важного чиновника. Так это или не так, мне точно выяснить не удалось.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводют на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Вообще же, послевоенный криминал, упоминаемый в заключительной части основного текста песни, Высоцкий явно писал не по собственным воспоминаниям. Ему, естественно, не приходилось делать из напильников ножи, и втыкать их в чьи-то легкие. Конечно, первое время после войны воспитанием Володи заниматься было особо некому: мать работала с рассвета допоздна, «гражданский отчим» любил заложить за воротник и, бывало, поколачивал «пасынка», воспитывая его только таким образом. Но уже летом 1946 Володя поселился у отца, а через полгода уехал с ним и его второй женой в Германию, где и провел практически все московское послевоенное лихолетье, прилежно учась в школе, и попутно познавая музыкальное искусство. Вернувшись в Москву в 1949, он поселился с «мамой Женей» в ее квартире на Большом Каретном (папа служил в Киеве); в школе отличался примерным поведением и хорошими знаниями, был членом комсомольского бюро. Какие уж там «трехцветные рукоятки» и «пристенок с крохоборами»…

Володя с отцом и «мамой Женей» в Германии

Другое дело, что среди знакомых Высоцкого в 50е-70е годы было немало людей, которые так или иначе имели «криминальные связи». Тут необходимо в первую очередь упомянуть друга Высоцкого, «советского капиталиста», золотопромышленника Вадима Туманова. Он сам имел лагерный опыт, и в своих артелях руководил людьми, имевшими тюремное прошлое. Не последнюю роль в раннем творчестве Высоцкого (позже эти песни были перезаписаны при участии Константина Мустафиди, и ходили по стране как магнитоальбом «Формулировка») сыграл двоюродный брат поэта, Николай Гордюшин, сын сестры Нины Максимовны – Надежды. После войны он получил срок то ли за кражу хлеба из магазина, то ли за поножовщину, а после возвращения из лагеря много общался с Володей и его старшим другом, Михаилом Яковлевым. Поэтому, в принципе, Высоцкий хоть и не постигал послевоенный криминал на собственном опыте, но имел о нем представление из первых уст.

Краснофлотец Вадим Туманов до лагерного срока

Двоюродный брат Володи, Коля Гордюшин

Дополнительные строфы, исполнявшиеся сравнительно редко, построены на упоминании еще одной персоны – Маруси Пересветовой («спекулянтка была номер перший…») Это тоже реальная жительница дома №126. В тексте изменена фамилия; в реальности персонажа звали Мария Трисветова, и точно неизвестно, жила она в одной квартире с Высоцкими, или на другом этаже. Правда, современники не помнят, чтобы Маруся была слишком богата – скорее, жила как все (богатыми в квартире считались Поповы – имели дачу и вроде даже после войны купили трофейное авто). Была Трисветова одинока, иногда ее посещал племянник. Часто в ее жилище собирались пьяные компании. Умерла Маруся, действительно, в собственной комнате. Причина смерти ныне забыта. Была ли Трисветова спекулянткой – тоже неясно. Хотя время было тяжкое, и заработать лишнюю копейку стремился, наверное, каждый.

Для чего в песне появились дополнительные строфы? Думается мне, Высоцкий попытался ввести в песню еще одну примету времени, о которой не очень любили и не любят вспоминать: противостояние фронтовиков и «тыловых крыс» (в основном тексте тоже есть слегка саркастичная строка по теме: «…а из эвакуации толпой валили штатские…»). Фронтовики проливали кровь на войне, а некоторые штатские на той же войне наживались… «А я? За что я воевал – и разные эпитеты…» Если учесть эту точку зрения, то эта единственная в песне трансформированная фамилия изменена не случайно: Высоцкий, возможно, действительно не был уверен в богатстве упоминаемой Маруси, и ввел ее в песню, как собирательный образ.

Многие блюстители «моральной идеологии» с пеной у рта критикуют последнюю строфу песни. Мол, Высоцкий очерняет действительность, по нему выходит, что все отпрыски фронтовиков стали ворами и бандитами. На самом деле, действительно, многие дети за годы войны стали беспризорной шпаной – у кого-то погибли все родные, кто-то просто «отбился от рук», по недосмотру тех же родных (тот же самый Коля Гордюшин, или Вовчик Попов)… Да и сами фронтовики, бывало, становились «криминальным элементом»…

Высоцкий не поет про детей всех старшин да майоров. Сам он, и подавляющее количество его знакомых и друзей, показали, что «вниз» было сподручнее не всем.

Еще раз повторю: не имеет никакого смысла считать песню реальной биографической справкой о детстве поэта. Детская память (если реально представить, что поэт мог что-то осознавать в предвоенные, например, годы, в возрасте 3 лет) – хоть и цепкая штука, но весьма избирательная. Запоминаются яркие картинки, которые впоследствии могут трактоваться совсем по иному, чем в первых впечатлениях. Да и в своих рассуждениях о песне Высоцкий не раз путал цифры и имена. Например, после исполнения песни в мастерской Леонида Шихачевского (10 октября 1975) автор говорит: «Я помню с двух лет, невероятно, просто все события. Я помню, например, как два года мне было, я провожал отца на фронт… А обратно меня нес муж Гиси Моисеевны, дядя Миша, на руках… Два года мне было…» Между тем, на момент описываемых событий, Вове было 3 года, а у Гиси Моисеевны были муж Яков и сын Миша, но не в одном лице.

Просто песня-то хорошая… А привязана она к конкретному лицу или нет – так ли важно.

Источник