2 похвальное житье кузьмы петровича идеал жизни
Монолог Фамусова «Петрушка, вечно ты с обновкой. » из комедии «Горе от ума» (Грибоедов А.С.)
Монолог Фамусова «Петрушка, вечно ты с обновкой. » из комедии «Горе от ума» (1824 г.) русского писателя и дипломата Грибоедова Александра Сергеевича (1795 – 1829) приведен в действии 2, явлении 1 комедии. Слова Фамусова [ i ] слуге Петрушке:
Явление 1
Петрушка, вечно ты с обновкой,
С разодранным локтем. Достань-ка календарь;
Читай не так, как пономарь [ 1 ] ;
А с чувством, с толком, с расстановкой.
Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой (художник Кардовский Д.Н.) 
Постой же. — На листе черкни на записном,
Противу будущей недели:
К Прасковье Федоровне в дом
Во вторник зван я на форели.
Куда как чуден создан свет!
Пофилософствуй, ум вскружится;
То бережешься, то обед:
Ешь три часа, а в три дни не сварится!
Отметь-ка, в тот же день. Нет, нет.
В четверг я зван на погребенье.
Ох, род людской! пришло в забвенье,
Что всякий сам туда же должен лезть,
В тот ларчик, где ни стать, ни сесть.
Но память по себе намерен кто оставить
Житьем похвальным, вот пример:
Покойник был почтенный камергер,
Богат, и на богатой был женат;
Переженил детей, внучат;
Скончался; все о нем прискорбно поминают.
Кузьма Петрович! Мир ему! —
Что за тузы в Москве живут и умирают! —
Пиши в четверг, одно уж к одному,
А может в пятницу, а может и в субботу,
Я должен у вдовы, у докторше, крестить.
Она не родила, но по расчету
По моему: должна родить. —
Примечания
↑ i) — московский дворянин средней руки. Служит управляющим в казённом месте. Был женат, но жена умерла вскоре после родов, оставив супругу единственную дочь Софью. Фамусов дружил с покойным отцом Чацкого.
↑ 1) — низший церковнослужитель, во время богослужения быстро читавший по книгам установленные молитвы.
↑ 2) — Камергеры (придворное звание) носили на парадных мундирах золотой ключ.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Прутков Козьма Петрович
Книга «Избранное»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Делая эти первые шаги в литературе, Козьма Петрович Прутков не думал, однако, предаться ей. Он только подчинялся уговариваниям своих новых знакомых. Ему было приятно убеждаться в своих новых дарованиях, но он боялся и не желал прослыть литератором; поэтому он скрывал свое имя перед публикою.
Первое свое произведение, комедию «Фантазия», он выдал на афише за сочинение каких-то «Y и Z»; а свои первые три басни, названные выше, он отдал в печать без всякого имени. Так было до 1852 г.; но в этом году совершился в его личности коренной переворот под влиянием трех лиц из упомянутого кружка: графа А. К. Толстого, Алексея Жемчужникова и Владимира Жемчужникова. Эти три лица завладели им, взяли его под свою опеку и развили в нем те типические качества, которые сделали его известным под именем Козьмы Пруткова. Он стал самоуверен, самодоволен, резок; он начал обращаться к публике «как власть имеющий»; и в этом своем новом и окончательном образе он беседовал с публикою в течение пяти лет, в два приема, именно: в 1853 – 54 годах, помещая свои произведения в журн. «Современник», в отделе «Ералаш», под общим заглавием: «Досуги Козьмы Пруткова»; и в 1860 – 64 годах, печатаясь в том же журнале в отделе «Свисток», под общим заглавием «Пух и перья (Daunen und Federn)». Кроме того, в течение второго появления его перед публикою некоторые его произведения (см. об этом в первой выноске настоящего очерка) были напечатаны в журн. «Искра» и одно в журн. «Развлечение», 1861 г., N 18. Промежуточные шесть лет, между двумя появлениями Козьмы Пруткова в печати, были для него теми годами томительного смущения и отчаяния, о коих упомянуто выше.
В оба свои кратковременные явлений в печати Козьма Прутков оказался поразительно разнообразным, именно: и стихотворцем, и баснописцем, и историком (см. его «Выдержки из записок деда»), и философом (см. его «Плоды раздумья»), и драматическим писателем. А после его смерти обнаружилось, что в это же время он успевал писать правительственные проекты, как смелый и решительный администратор (см. его проект: «О введении единомыслия в России», напечатанный без этого заглавия, при его некрологе, в «Современнике», 1863 г., кн. IV). И во всех родах этой разносторонней деятельности он был одинаково резок, решителен, самоуверен. В этом отношении он был сыном своего времени, отличавшегося самоуверенностью и неуважением препятствий. То было, как известно, время знаменитого учения: «усердие все превозмогает». Едва ли даже не Козьма Прутков первый формулировал это учение в означенной фразе, когда был еще в мелких чинах? По крайней мере, оно находится в его «Плодах раздумья» под N 84. Верный этому учению и возбужденный своими опекунами, Козьма Прутков не усомнился в том, что ему достаточно только приложить усердие, чтобы завладеть всеми знаниями и дарованиями. Спрашивается, однако: 1) чему же обязан Козьма Прутков тем, что, при таких невысоких его качествах, он столь быстро приобрел и доселе сохраняет за собою славу и сочувствие публики? и 2) чем руководились его опекуны, развив в нем эти качества?
Для разрешения этих важных вопросов необходимо вникнуть в сущность дела, «посмотреть в корень», по выражению Козьмы Пруткова; и тогда личность Козьмы Пруткова окажется столь же драматичною и загадочною, как личность Гамлета. Они обе не могут обойтись без комментариев, и обе внушают сочувствие к себе, хотя по различным причинам. Козьма Прутков был, очевидно, жертвою трех упомянутых лиц, сделавшихся произвольно его опекунами или клевретами. Они поступили с ним как «ложные друзья», выставляемые в трагедиях и драмах. Они, под личиною дружбы, развили в нем такие качества, которые желали осмеять публично. Под их влиянием он перенял от других людей, имевших успех: смелость, самодовольство, самоуверенность, даже наглость и стал считать каждую свою мысль, каждое свое писание и изречение – истиною, достойною оглашения. Он вдруг счел себя сановником в области мысли и стал самодовольно выставлять свою ограниченность и свое невежество, которые иначе остались бы неизвестными вне стен Пробирной Палатки. Из этого видно, впрочем, что его опекуны, или «ложные друзья», не придали ему никаких новых дурных качеств: они только ободрили его и тем самым они вызвали наружу такие его свойства, которые таились до случая. Ободренный своими клевретами, он уже сам стал требовать, чтобы его слушали; а когда его стали слушать, он выказал такое самоуверенное непонимание действительности, как будто над каждым его словом и произведением стоит ярлык; «все человеческое мне чуждо».
Самоуверенность, самодовольство и умственная ограниченность Козьмы Пруткова выразились особенно ярко в его «Плодах раздумья», т. е. в его «Мыслях и афоризмах». Обыкновенно форму афоризмов употребляют для передачи выводов житейской мудрости; но Козьма Прутков воспользовался ею иначе. Он в большей части своих афоризмов или говорит с важностью «казенные» пошлости, или вламывается с усилием в открытые двери, или высказывает такие «мысли», которые не только не имеют соотношения с его временем и страною, но как бы находятся вне всякого времени и какой бы ни было местности. При этом в его афоризмах часто слышится не совет, не наставление, а команда. Его знаменитое «Бди!» напоминает военную команду: «Пли!» Да и вообще Козьма Прутков высказывался так самодовольно, смело и настойчиво, что заставил уверовать в свою мудрость. По пословице: «смелость города берет», Козьма Прутков завоевал себе смелостью литературную славу. Будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, он рассказывал анекдоты, не имея ни образования, ни хотя бы малейшего понимания потребностей отечества, он сочинял для него проекты управления. – «Усердие все превозмогает. »
Упомянутые трое опекунов Козьмы Пруткова заботливо развили в нем такие качества, при которых он оказывался вполне ненужным для своей страны; и, рядом с этим, они безжалостно обобрали у него все такие, которые могли бы сделать его хотя немного полезным. Присутствие первых и отсутствие вторых равно комичны, а как при этом в Козьме Пруткове сохранилось глубокое, прирожденное добродушие, делающее его невинным во всех выходках, то он оказался забавным и симпатичным. В этом и состоит драматичность его положения. Поэтому он и может быть справедливо назван жертвою своих опекунов: он бессознательно и против своего желания забавлял, служа их целям. Не будь этих опекунов, он едва ли решился бы, пока состоял только в должности директора Пробирной Палатки, так откровенно, самоуверенно и самодовольно разоблачиться перед публикою.
Но справедливо ли укорять опекунов Козьмы Пруткова за то, что они выставили его с забавной стороны? Ведь только через это они доставили ему славу и симпатию публики; а Козьма Прутков любил славу. Он даже печатно отвергал справедливость мнения, будто «слава – дым». Он печатно сознавался, что «хочет славы», что «слава тешит человека». Опекуны его угадали, что он никогда не поймет комичности своей славы и будет ребячески наслаждаться ею.
И он действительно наслаждался своею славою с увлечением, до самой своей смерти, всегда веря в необыкновенные и разнообразные свои дарования. Он был горд собою и счастлив: более этого не дали бы ему самые благонамеренные опекуны.
2 похвальное житье кузьмы петровича идеал жизни
Сочинение М. Н. Загоскина. Четыре части. Москва. 1842.
Второй разряд романов ведет свое начало издалека.
Все эти три рода романа образуют собою один разряд. Рассмотрим его.
Оставим пока романы г. Загоскина и обратимся к историческому обозрению романической деятельности другого знаменитого таланта: так требует внутренняя связь нашей статьи.
Все главы в новом романе г. Загоскина означены разными затейливыми заглавиями, которые вошли в моду в нашей литературе с появления в свет «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Первая глава «Кузьмы Петровича Мирошева» гласит «О том, где и когда случилось то, о чем рассказывается в этой истинной повести». Начинается она возражением против несправедливо приобретенной рекою Сурою известности в народе (вероятно, народе Пензенской губернии, где она только и известна): автор справедливо замечает, что покрытые сосновыми лесами берега Суры очень мрачны и что
Сура течет на север. Вы ожидаете, читатель, встретить на берегу этой несправедливо прославленной (что неопровержимо доказано г. Загоскиным почти на двух страницах) реки город или деревню, где родился герой или где началось действие романа: ничего не бывало! Сура не имеет никакого отношения к роману, точно так же, как и Гангес или Нил; на берегу Хопра начался и кончился роман. Вы, может быть, думаете, что автор распространился ни с того ни с сего о Суре только для того, чтоб к его роману, тощему содержанием, прибавилось полторы лишние странички: ошибаетесь, читатель! Нет, это просто подражание русским песням: кто не знает, что почти все наши народные песни начинаются не с того, с чего начинаются, а именно с того, с чего не начинаются, например:
Уж не лебедь ходит белая
По зеленой травке шелковой,
Ходит красна девица душа
Во кручине, в мыслях горестных, и пр.
Но былинушка в чистом поле зашаталася,
Зашаталася бесприютная головушка,
Бесприютная головушка молодецкая, и пр.
Да, можно поверить, что Зарубкии «не благоговел перед наукою, как перед святынею, и художеству не поклонялся, как божеству»: такое самоунижение и животное незнание своего человеческого достоинства никогда не соединяется с благородною любовню к науке и возвышенною страстью к искусству. II что идет к Зарубкипу, то же можно сказать и о веке «Зарубкиных».
Несмотря на это грубое невежество, на эту странную смесь веры с суеверием, в старину едва ли уж не тверже верили и уж, конечно, лучше нашего умели любить.
И спору нет: в романе г. Загоскина столько представлено неоспоримых доказательств этой истины, что невольно жалеешь о своем отчаянном безверии в гадания, нашептывания, вспрыскиванья и о своей решительной неспособности объясняться в любви на манер Мирошевых и Кирсановых.
Теперь мы понимаем, в чем дело.
Далее, из разговоров собеседников узнаём, что Прохор Кондратьевич лежит при смерти, и не мудрено: ему уже за девяносто. Вдруг докладывают, что умер и велел барину отдать какой-то ларец: в нем был образок, 10 целковых, две игрушки и истертые детские башмачки Мирошева.
Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1842. Т. XXI. № 3. Отд. V «Критика». С. 17-34.
Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник.
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской. «
Школьное сочинение
Родился Грибоедов в 1795 году в родовитой дворянской семье. Получил блестящее образование: прошел курс словесного и юридического факультетов Московского университета, учился и на естественно-математическом, закончить который ему помешала война 1812 года. Грибоедов владел основными европейскими языками, знал древние языки, позднее изучил восточные, интересовался наукой. Он был талантливым музыкантом, но сохранилось всего лишь два его чудесных вальса, которые и сейчас часто исполняются на концертах. Пушкин считал Грибоедова одним из самых умных людей в России.
Обучение в университете, в кругу передовой студенческой молодежи, воспитало и развило в писателе пламенную любовь к Родине и страстное желание служить ей. В дни Отечественной войны 1812 года Грибоедов вступил добровольцем в гусарский полк. В 1815 году писатель перевел пьесу французского драматурга Лес-сера «Семейная тайна», которую сразу поставил Малый театр. Грибоедов писал полемические статьи, в том числе и о театре. После окончания военной службы он занялся литературной работой, в 1817 году поступил на дипломатическую службу в Коллегию иностранных дел, а затем уехал в качестве секретаря посольства в Персию (Иран). В Персии, а потом в Грузии Грибоедов работал над комедией «Горе от ума», которую закончил в Петербурге в 1824 году.
В 1826 году Грибоедова, возвращавшегося с Кавказа, арестовали по подозрению в связях с декабристами. Вскоре его отпустили за недоказанностью вины, но царская полиция продолжала за ним следить. В 1828 году Грибоедову поручили заключить мирный договор с Персией. Талантливый дипломат блестяще справился с этой важной миссией, за что Николай I назначил его полномочным послом в Персию. В условиях борьбы России и Англии за восточные рынки этот пост был очень опасным. Для персидского феодального правительства Грибоедов был врагом, заменявшим «единым лицом двадцатитысячную армию». В 1829 году фанатичная толпа, подстрекаемая муллами и английскими агентами, напала на русское посольство в Тегеране, и Грибоедов был убит. Он защищался до последнего. На могиле Грибоедова в Тифлисе в монастыре святого Давида его молодой женой Ниной Чавчавадзе был поставлен памятник с короткой надписью: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Первые пьесы Грибоедова были написаны по правилам господствовавшей тогда развлекательной комедии, которую сочиняли преимущественно в жанре классицизма. Переводя и переделывая с французского языка пьесы легкого жанра, Грибоедов вынужден был следовать требованиям их стиля. Но в переделках писателя проявилась его способность к живым стихам, стремление к беглому языку, просторечию и афористичности, реалистическим зарисовкам быта. Грибоедов преодолевал шаблоны легкой классицистской комедии, осваивал лучшие достижения русской и прогрессивной зарубежной сатирической драматургии.
Сатирически изображая поместную и бюрократическую знать, Грибоедов четко видел и положительные общественные силы своей эпохи, возникновение и рост новых, прогрессивных идей. Представители «века минувшего» чувствуют широкое распространение вольномыслия, называют свое время «ужасным веком». Наиболее полно пробуждение национального, общественного самосознания воплощено в образе Чацкого.
Чацкий — деятельная, героическая фигура. Это горячий патриот, бесстрашный воин против крепостнического и деспотического самовластия, мужественный рыцарь правды, беспощадный судья всякой лжи и фальши, всего того, что враждебно новому, что стоит на пути разума. Чацкий продолжает и развивает просветительские идеи XVIII века, клеймит невежество, обличает показную внешность представителей барства и пламенно пропагандирует науку, просвещение и искусство. С понятием «ума» во времена Чацкого связывались идеи вольнодумства, вольномыслия, борьбы за свободу. Грибоедов также понимал роль народа в борьбе консервативного и прогрессивного дворянства: «Умный, бодрый наш народ», — говорил писатель словами Чацкого.
Грибоедов резко критиковал мир насилия, произвола, невежества, подхалимства, лицемерия, где господствуют Фамусовы и молчалины, гибнут лучшие человеческие качества. Драматург клеймил добровольное холопство, молчалинство во всех его проявлениях. Духом борьбы за настоящего человека, его достоинство, русскую национальную культуру проникнуто замечательное произведение Грибоедова.
Грибоедов, создавая оригинальные, ярко индивидуализированные характеры, ставит их в типические обстоятельства, в конкретно-исторические бытовые и общественные условия. Читая эту пьесу, мы видим широкую картину подлинной жизни. По прямоте выражения прогрессивной идейности, по силе социально-политического негодования против крепостничества и самодержавия, по характеру благородного сочувствия закрепощенному народу «Горе от ума», по оценке критиков, самая «антибарственная» комедия первого этапа русского освободительного движения. Грибоедов в свой пьесе объединил лучшие достижения предшествующей драматургии и начал новый этап развития русской и мировой драматургии — драматургии критического реализма. Грибоедов рассчитывал влиять не на Фамусовых, а на широкие круги читателей-современников, и достиг таких результатов, которые трудно переоценить.
Кузьма Петрович Мирошев. Русская быль времен Екатерины II (fb2)
Виссарион Григорьевич Белинский Кузьма Петрович Мирошев. Русская быль времен Екатерины II
Сочинение М. Н. Загоскина. Четыре части. Москва. 1842.
Г-н Загоскин пишет очень мало, но, сравнительно с другими, он у нас самый плодовитый романист. В десять лет с лишком – вот уже шестой роман, да в промежутках повестей с пяток: [1] по-нашему, по-русски, это много, очень много. Сам г. Булгарин написал всего-навсе только пять романов [2] и уж больше – можно поручиться – не напишет ни одного: так ему посчастливилось в этом деле. Важный факт в истории русского романа, потому что в ней г. Булгарин играет гораздо большую и важнейшую роль, нежели как думают и враги и почитатели его несравненного таланта! Так как мы принадлежим к числу последних, то есть почитателей, то и почитаем долгом объяснить значение г. Булгарина в плачевной истории русского романа, – тем более что без этого мы никак не в состоянии сделать настоящей оценки последнему роману г. Загоскина.
Второй разряд романов ведет свое начало издалека.
Все эти три рода романа образуют собою один разряд. Рассмотрим его.
Мы не без умысла распространились о старинном романе и высказали о нем читателю истины, несколько уже старые и давно всем известные: нам это было нужно для того, чтоб показать, как новейший роман некоторых знаменитых сочинителей далеко ушел от романа доброго старого времени, чем от него разнится и чем на него похож. «Но ведь вы обещали нам разобрать новый роман г. Загоскина, а говорите о романах, которые были за сто и дальше лет до г. Загоскина?» – Я о нем-то и говорю, как увидите ниже.
Итак, достоинство Сервантесова романа – в идее: идея сделала его вечным, никогда не умирающим и никогда не стареющимся поэтическим произведением. В идее заключается причина того, что, несмотря на испанские имена, местность, обычаи, частности, – люди всех наций и всех веков читают и будут читать «Дон Кихота». Что же касается до испанского колорита и событий, характеров и лиц – этот колорит свидетельствует, что идея «Дон Кихота» – живая, воплотившаяся и обособившаяся, а не отвлеченно общая и отвлеченная идея.
Оставим пока романы г. Загоскина и обратимся к историческому обозрению романической деятельности другого знаменитого таланта: так требует внутренняя связь нашей статьи.