Плач ярославны что значит выражение
6. Плач Ярославны
Плачем Ярославны начинается новая часть «Слова», которая следует за «золотым словом Великого Святослава», обращённом к русским князьям. В этой связи можно отметить, что жена Игоря, как и жена буй тура Всеволода, названа не по имени, а по отчеству. Это важно, так как их отцы, сильные князья, из родственных соображений должны по призыву Великого Святослава прийти на помощь Ольговичам и «отмстить за раны Игоревы».
Плач Ярославны состоит из вступления про зегзицу и трёхчастного обращения к ветру, Днепру Славутичу и солнцу. Рассмотрим вступление.
«ПОЛЕЧУ ЗЕГЗИЦЕЮ ПО ДУНАЕВИ»
Про зегзицу и её «незнаемость» говорилось выше (см. «зегзицею незнаема рано кычет»). Относительно мысленного полёта Ярославны заметим, что он зеркален мысленному бегу Игоря в чутком сне:
«Погасоша вечеру зари. Игорь спитъ, Игорь бдитъ, Игорь мыслію поля м;ритъ отъ Великаго Дону до Малаго Донца.»
Как и во многих фрагментах раньше, начиная с Мысленного Древа Бояна, Ярославна и Игорь образуют пару: она летит птицей, а он бежит волком (в данном эпизоде неназванным, но подразумеваемым, как волк из второго фрагмента с Мысленным Древом). Правда, бегут они не вместе, а навстречу друг другу.
КАЯЛА
Река Каяла, где происходила битва, не идентифицирована. Есть мнение, что название её образовано от глагола «каять». Этому вроде бы способствует сам автор:
«Ту н;мци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн; Каялы…»
Из соображений симметрии понимаем, что слово «кают» означает понятие, противоположное «пению славы», т.е. бесславят, осуждают, корят.
И всё же, возможно, производя имя реки от слова «каять», мы путаем причину со следствием. Действительно, автор обыгрывает созвучие имени реки со словом «каять», но из этого не следует, что река названа по глаголу «каять». Ведь и в летописи она названа Каялой. Имело бы смысл поискать имя реки в половецком наречии. Хотя с другой стороны, может быть, небольшая безвестная речка и была названа русскими по печальному событию, произошедшему на её берегу. (Другая «плохая» река в тексте – Стугна – напоминает «стужу» (холодные ключи?) В тексте про неё сказано, что она имеет «худую струю», т.е. в том числе и холодную. Плюс печальные события на ней происшедшие и утонувшего в ней юного князя.)
За прелюдией про зегзицу и Дунай следуют три равные по объёму части обращения Ярославны к ветру, Днепру и солнцу:
Ярославна рано плачетъ въ Путивл; на забрал;, аркучи:
«О, в;тр; в;трило! Чему, господине, насильно в;еши?
Чему мычеши хиновьскыя стр;лкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои?
Мало ли ти бяшетъ гор; подъ облакы в;яти, лел;ючи корабли на син; мор;?
Чему, господине, мое веселіе по ковылію разв;я?». (172 – 176)
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборол;, аркучи:
«О, Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквоз; землю Половецкую.
Ты лел;ялъ еси на себ; Святославли носады до плъку Кобякова.
Възлел;й, господине, мою ладу къ мн;, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано».
(177 – 180)
Ярославна рано плачетъ въ Путивл; на забрал;, аркучи:
«Св;тлое и тресв;тлое слънце! Вс;мъ тепло и красно еси!
Чему, господине, простре горячюю свою лучю на лад; вои? Въ пол; безводн; жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче». (181 – 183)
ЛЕВО – ПРАВО – ЛЕВО
Обращение к ветру и солнцу аналогичны – Ярославна корит их за то, что в той битве они приняли сторону половцев. Эти обращения начинаются одинаково: «Ярославна рано плачетъ въ Путивл; на забрал;, аркучи». В отличие от этих двух обращений, обращение к Днепру Славутичу качественно отличается от них: Ярославна напоминает ему помощь русским воинам в 1184 году и просит принести милого домой. Как бы подчёркивая особую важность среднего обращения, призыв к Днепру Славутичу начинается немного иначе: «Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборол;, аркучи».
Обращаясь к ветру и солнцу, Ярославна смотрит в сторону половецкой степи, тогда как обращаясь к Днепру, Ярославна смотрит в сторону Киева и просит у него поддержки (также как упоминание Дуная есть обращение за помощью к Ярославу Осмосмыслу). Таким образом, Ярославна простирает руки в разные стороны, как это правильно изобразил И.Г.Блинов на миниатюрах к своей рукописной книге 1912 года.
В ПУТИВЛЕ НА ЗАБРАЛЕ
Путивль – удельный город Владимира Игоревича, пасынка Ярославны. Кстати, в результате поражения русичей на Каяле, Путивль был осаждён половцами, но не взят.
Забрало – это укреплённая стена города. Как таковое, будучи границей, оно наполняется свойственным для русской традиционной культуры сакральным значением любой границы. В данном же случае забрало Путивля, помимо обычного значения границы-межи, буквально превратились в границу «свои – чужие». Учитывая это, возможно, Ярославна, обращаясь к ветру и солнцу, смотрела туда, где происходила битва или был в плену Игорь, т.е. в сторону половецкой земли. Соответственно, обращаясь к Днепру, она смотрела в сторону русских – Путивля и Киева. (Может это и значит «плачет Путивлю городу»?)
В своё время Набоков саркастично заметил, что для пасынка у Ярославны слёз не нашлось. Однако это не совсем так. Владимир, один из четырёх князей-солнц, участников похода, косвенно среди прочих называется в обращении к солнцу:
Светлое и тресветлое солнце = 1 + 3 = Игорь + (Всеволод + Святослав + Владимир)
КОГДА ПЛАКАЛА ЯРОСЛАВНА?
В обращении к ветру и солнцу Ярославна говорит не об Игоре, а о его воинах, которые погибли из-за неблагосклонности к ним данных стихий. Тогда как в обращении к Днепру Славутичу она просит принести к ней её любимого. Из этого можно заключить, что Ярославна уже знала о поражении русичей в битве, но знала также, что муж её жив и находится в плену.
К слову, половцы разлучили пленённых князей и развели по четырём станам. Далее они назначили за пленных князей большой выкуп. При этом за старшего князя, Игоря Свяитославича, выкуп был огромным и, кроме того, было поставлено условие, что он должен быть выкуплен последним.
Плач Ярославны возымел действие:
«Прысну море полунощи, идутъ сморци мьглами. Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу.» (184)
Почему Ярославна плачет в Путивле?
Вопросы на засыпку
Этот вопрос не дает мне покоя с тех самых пор, как я задумался о подлинности древней поэмы «Слово о полку Игореве». Исследователи уверяют нас, что поэма была широко распространена на Руси, что ее образы использованы другими авторами в своих трудах. Давайте согласимся с таким мнением.
Но тут же возникает вполне нетривиальный вопрос: почему ни одного экземпляра поэмы не сохранилось? Я уточняю. Ни одного экземпляра древнего списка хотя бы ХVI или XVII века, не говоря о более древних веках, как ни странно, не сохранилось. Если поэма была столь популярной, что ее цитировали, то не могли же исчезнуть все до одного экземпляра.
Или кто-то преднамеренно уничтожал все подлинное и заменял фальшивками?
Был какой-то один единственный текст найден вместе с другими, с него сделали две копии и подготовили в 1800 году публикацию, но и этот текст и часть тиража сгорели в большом московском пожаре 1812 года вместе с древними манускриптами Мусина-Пушкина. Рукописи сгорели, а дом, где они хранились, стоит до сих пор. Их, видимо, вынесли для того, чтобы от них не осталось и следа. Похоже, что кто-то был очень заинтересован, чтобы древние рукописи сгорели: нет документальных свидетельств, нет фактов, чтобы опровергать ту ложь, которая положена с фундамент отечественной истории. По сути все древности на Руси позднего происхождения, они созданы в основном после воцарения Романовых, то есть в XVII веке и позднее. А где шлемы, мечи, доспехи, колокола, короны, державы, скипетры, печати, ярлыки, грамоты и просто письма русских царей и великих князей доромановской России? Наконец, где гробы и саркофаги великих князей и царей? Все исчезло, все уничтожено или заменено дешевыми подделками, как и сама история России.
К XVIII веку завершился раскол мировой империи, закончилась эпоха жестоких разборок и междоусобных войн. Было разделено имущество старого имперского центра в Европе и захвачены победителями огромные заморские территории. Прежний единый мир с одним управляющим центром поделен на несколько, единая гигантская империя, занимающая все известные к тому времени материки, расколота, и новые правители монополий вдруг почувствовали себя очень значительными фигурами, сели на богато украшенные троны и взяли в свои руки золотое яблоко с крестом в качестве древнего символа единой верховной царской власти.
Из колоний теперь везут в Европу золото, серебро и дешевые товары, все схвачено, за все заплачено. История переделана в угоду правящей Реформации. Церковь раскололась на три великие течения. Пора остановиться, оглядеться, подумать о душевном состоянии верхушечного слоя общества. Но к этому времени образование стали получать и те, кто был на более низких социальных ступеньках. Они тоже начинают требовать своей доли от единого пирога. Выясняется, что они-то более других пострадали в ходе реформационных преобразований. У людей в новых метрополиях появилось больше свободного времени, которое можно использовать на самообразование, на чтение книг, за занятие художественным творчеством. Литература стала еще одним способом наживы. И услужливые литераторы, похоже, не без влияния религиозной литературы, стремятся выжать слезу у просвещенного читателя. За такие произведения больше платят. Не сентиментализм ли с его слезливостью вывел на площади народ, который начал класть на плахи своих прежних правителей? Впрочем, это тема для особого разговора.
Уточняю. Плач как жанр становится одним из самых главных направлений сентиментализма.
Вслед за автором апокалипсиса Святым Иоанном Богословом, напуганным якобы предстоящим будущим, герои литературных произведений начинают не только плакать, но и рыдать. Апокалипсис – предшественник сентиментализма, между ними нет многовекового разрыва, как нас пытаются убедить. Это плоды близких эпох, только апокалипсис рассказывает о событиях, которые предшествовали расколу мировой империи. Если можно грубо выразиться, то Иоанн рыдает о судьбе всего человечества в канун великого раскола, а сентиментализм как бы подводит итоги и завершает раскол, рыдая о судьбах конкретного человека. То есть к моменту зарождения сентиментализма новый мир слегка зализал уже нанесенные раны на теле и приступил к врачеванию душевных травм. Между этими событиями, апокалипсисом и сентиментализмом, – работа историков, хронистов, философов, которые разнесли события по хронологической шкале и создали новую, фальшивую канву мировой истории. Теперь требовалось эту канву наполнить фактами.
«Слово о полку Игореве» по сути – иллюстрация к той будущей истории России, которую потом напишет Николай Карамзин по инструкциям, полученным в научных центрах Западной Европы, по шпаргалкам, подготовленным иностранцами в Российской Академии Истории. Карамзин предварил свою работу над поэмой и историей Государства Российского поездкой по просвещенной Европе и «Письмами русского путешественника».
В «Слове о полку Игореве» одна из самых ярких сцен – плач княгини Ярославны. И хотя это литературное произведение, созданное в полном согласии с канонами сентиментализма, комментаторы зачем-то разыскали якобы подлинных прототипов. Ярославне якобы соответствует Ефросинья Ярославна, дочь Ярослава Владимировича Галицкого, «Осмомысла», вторая жена (с 1184г.) Игоря Святославича.
Когда твердо уверен и четко осознаешь, что история России была другой, отчетливо замечаешь и промахи «фальшиводельцев».
Плач, казалось бы, всегда сопровождал Русь, такую судьбу ей уготовили, быть униженной и обиженной. Ситуация сохраняется якобы с древнейших времен до настоящего времени. Народ, который обладает очень высокой степенью выживаемости и оптимизма, который в недавние времена объединял еще шестую часть суши, народ, который до сего дня обладает уникальным, очень выразительным и образным языком, не может иметь такой истории, которая ему оставлена западными реформаторами.
Русских, как и турок, просто выкинули из мирового исторического процесса. Почему? Русские даже в условиях жесточайшего террора власти и оккупации сохраняют и оптимизм, и трезвый взгляд, и стремление к справедливости.
Плакать – это прослезиться, проливать слезы, слезно скорбеть или умолять. Рыдать – это вопить, плакать вслух, навзрыд, воем. Плакать – это более искреннее выражение чувств. Рыдать – чаще всего работа напоказ, для оценки другими. И вовсе не случайно, в русском языке в прошлом появилось слово рыдальщицы, так называли в народе профессиональных плакальщиц по чужим покойникам. Плакальщица – это своя, рыдальщица – за деньги, за какую-то услугу, милость или за товар, это напоказ.
Плач Ярославны – это все-таки искренний плач, искренняя забота о ком-то, но вряд ли об Игоре. Плач Ярославны – это очень выразительная вставка в поэме, но она почти не связана с другими частями.
Вчитайтесь в тексты поэмы, и вы почувствуете нестыковки. Давайте разбираться вместе. Ярославна плачет по своему мужу, уехавшему далеко на войну. Он может погибнуть. Ярославна как бы мысленно сопровождает его в пути и ведает, что в каждый момент с ним происходит. Я знал немало людей, которые на больших расстояниях чувствуют душевное состояние своих близких: они спокойны, пока у их родственников все нормально, но чувствуют тот момент, когда родные попадают в беду. Ярославна почувствовала беду, свалившуюся на ее мужа, она словно незримо сопровождала его в походе, но – и это очень странно – она ни разу не называет князя по имени. Почему? А может быть, муж не был князем? А может быть, ее муж воевал совсем в другом месте? А может быть, у него было совсем другое имя? Количество вопросов возрастает. Закрадываются сомнения в достоверности событий, а от них недалеко до предположения, что в переписанном откуда-то отрывке не было никакого имени.
И вот что еще странно. «На Дунаи Ярославнын глас ся слышит» (цитируется по древнерусскому тексту, считающемся официальным). Что там слышится? «Полечю – рече – зегзицию по Дунаеви, омочу дебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые раны на жестоцем его теле».
Сразу возникает вопрос, почему речь о Дунае, если Игорь вместе с братом повели свои дружины на Дон или Донец, как отмечено в некоторых комментариях? Дунай течет совсем в другом месте. Может быть, в той древней поэме, из которой позаимствован этот выразительный отрывок, действие происходило на Дунае?
Впрочем, может быть, Ярославна родом откуда-то с Дуная, ведь романовские историки помещают летописную Галицкую Русь где-то возле Дуная. Возможно, эту территорию назначили быть Галицией потому, что на старых имперских гербах была такая территория, и Романовы решили обозначить ее как бы в своих владениях. В частности, историки уверяют, что Галицкий князь Ярослав Святославич, отец Ярославны, управлял не только Киевом, но и Венгрией. Следы Галиции есть на юге Польши, в северных Карпатах, но в этом случае у Ярославны не должно быть воспоминаний о Дунае.
В обращении к Днепру Ярославна уточняет: «Возлелей, господине, мою ладу ко мне, а бых не слала к нему слёз на море рано». Из текста плача следует, что лада Ярославны воюет где-то на Дунае возле моря, а вовсе не на Дону. А потому и к Днепру она обращается только потому, что это кратчайший путь до моря и по нему до устья Дуная.
Путивль сегодня город не российский, а украинский, он стоит на реке Сейм, которая впадает в Десну, приток Днепра. Значит, и в старину, о которой рассказано в «Слове», он стоял на той же реке. Новгород-Северский, стоящий на реке Десне, – это ныне тоже украинский город, а по словам комментаторов «Слова», в прошлом им владел потомок черниговских князей Игорь Святославич (якобы 1150 – 1202), сын Святослава Ольговича, внук Олега Святославича, прозванного «Гориславичем». Два города, Новгород-Северский и Путивль, между ними менее ста километров. В одном произведении два эти города притянуты за уши. Между ними никакой прямой связи, если не учитывать комментариев, в которых Ярославну называют второй женой князя Игоря. Князь Игорь княжил в Новгороде-Северском, там, видимо, имел добротный дом, а жену оставил где-то за сотню верст в Путивле. Почему? Объяснения этому нет.
А в одном из современных переводов, адресованных школьникам, отмечено:
«Ярославна рано поутру плачет в Путивле-городе на стене зубчатой». Откуда появилась эта стена зубчатая? Уж если переводить прозой, то надо быть до предела точным.
Знаменитый поэт Василий Жуковский тоже не совсем верно перевел это место? У него «Ярославна плачет на стене».
А что говорится в других переводах? В переложении Аполлона Майкова читаем:
«Игорь слышит Ярославнин голос…
Там она, в Путивле, раным-рано
На стене стоит и причитает…»
В поэме нет ни слова о том, что она стоит. Стоит – это слишком театрально, напоказ, а Ярославна искренне тоскует по мужу. Она одинока в своем горе.
А вот Николай Заболоцкий верно прочел это место в поэме:
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру.
Очень известный иллюстратор «Слова» В.А. Фаворский на своих гравюрах изобразил Ярославну на стене деревянного городка. В тех местах на Руси ставили белокаменные стены из тесаного природного камня с известью, и делали это не из прихоти, а по необходимости, поскольку это уже лесостепь и с древесиной, из которой можно строить крепости, напряженка.
Итак, «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале». В соответствии с традициями устного народного творчества, да и многих литературных произведений, Ярославна трижды делает свои обращения: к ветру («О, ветре, ветрило!»), к реке («О, Днепре Словутицю!»), к солнцу («Светлое и тресветлое солнце!»)
Вы ничего странного не заметили? Игорь отправился с дружиной на Дон, а Ярославна собиралась лететь зегзицею на Дунай. Игорь ехал на Дон через Курск. Помните, он дожидается милого брата Всеволода, а у того уже дружина на запряженных лошадях под Курском дожидается. Но ведь верхний Дон и Дунай вообще в разных сторонах.
Ну, допустим, Ярославна была безграмотной и не изучала географию. Но автор-то куда глядел? Если судить по тексту, то он был очень образованным человеком своего времени.
И это еще не всё. Игорь со Всеволодом и дружинами отправились на восток или юго-восток. Битва с половцами идет где-то на Дону, а Ярославна обращается к Днепру. А эта река совсем в другой стороне, ведь Сейм течет от Путивля на запад, а Десна на запад и юго-запад до слияния севернее Киева с Днепром.
Есть логика в том, что Ярославна встает на рассвете, пока никого еще нет и никто не мешает, и обращается к восходящему солнцу, потом к ветру. Муж с воинами где-то там же. Логичнее обратиться к Дону, он там же, в той стороне, где восходит солнце. Но Ярославна обращается к Днепру. Почему? На этот вопрос мы уже ответили: через Днепр легче попасть к морю, а через него в устье Дуная. Все, что говорится об Игоре, и все, что говорится об Ярославне, – это два разных литературных произведения.
А теперь смотрим завершающие строки поэмы. Игорь из плена прибегает в Киев. Но это же не его вотчина. Его дом в Новгороде-Северском, его вторая жена Ефросинья Ярославна, если верить комментариям, ждет князя в Путивле. А он бежит в Киев, мимо собственного дома, мимо местонахождения жены, прямо к тестю. Вот тот обрадуется своему зятю, который дружину потерял, половцев привел на родную землю, а сам ни с чем явился на его великокняжеский двор! Почему? Где логика для объяснения такого поступка? Домой же Игорю ближе, чем в Киев: и ответ перед великим князем, да еще тестем держать не надо, ведь время – лучший лекарь, и с женою поскорее встретиться, она своими действиями поможет и с тестем разногласия уладить, и гнев великого князя смягчить. Опасно приносить плохую весть, можно попасть под крутую руку.
А половецкие ханы Гзак и Кончак рассуждают о том, что если сокол летит к родному гнезду, то не позарится он на красных девиц. А если позарится, то может этих красных девок и с собой увезти. А сокол-то этот мимо дома да в чужое княжество, в Боричев, предместье Киева, на богослужение. Словом, опять противоречие здравому смыслу.
Вот таких же противоречий много в мировой истории, как в комедии Грибоедова: шел в комнату, попал в другую.
Нечто подобное случилось с Колумбом: плыл в Индию, приплыл в Америку, открыл Новый Свет. Отправился в дальнее путешествие якобы из Палоса, маленького портового городка, которого и след в современном мире простыл, а приплыл в Барселону, на торжества к испанскому королю. А это лишних 700-800 километров. Или на бумаге и не столько можно показать?
Магеллан якобы дал название Тихому океану. Океан совсем не Тихий, но если Магеллан осуществлял военную экспедицию по захвату для Европы новых земель и не встретил на островах Тихого океана яростного сопротивления аборигенов, то тогда можно называть океан Тихий. Похоже, что Джеймс Кук доверился этой оценке и пострадал.
Отсюда вывод: когда где-то начинают врать, то концы с концами сойтись не могут.
Я много прочитал различной литературы, связанной со «Словом о полку Игореве», но откровенно признаюсь, не знаю ответа на вопрос, почему Ярославна плачет в Путивле. Обычно в таких условиях молодую жену оставляли под надзором близких родственников в своем доме, а не где-то за сотню верст неизвестно у кого. В общем, плач Ярославны – это талантливо выполненный отрывок из совсем другого произведения, ничем не связанного с рассказом о неудачном походе князя Игоря.
КЛИЧ Ярославны
К Женским праздникам с удовлетворением хочу привести статью-исследование А.И.Агафонова по тексту «Слова о полку и горе Игоревом» (так Дед, меня научая, когда-то говаривал) с некоторыми несущественными сокращениями авторского материала.
Надеюсь, что читатели найдут в ней полезную информацию.
Во всяком случае у части Женщин появиться выбор между слезно-сопливым плачем, «ревом белуги» и… КЛИЧем Берегини.
Берегите суженых-ряженых своих.
(Иллюстрация: http://images.yandex.ru/#!/yandsearch?text=васильев плач ярославны&pos=13&rpt=simage&img_url=http%3A%2F%2Fwww.stihi.ru%2Fpics%2F2012%2F03%2F10%2F6646.jpg)
«Сло́ва о полку́ И́гореве» (полное название «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова» …) — самый известный памятник древнерусской литературы. В основе сюжета — неудачный поход русских князей на половцев, предпринятый новгород-северским князем Игорем Святославичем в 1185 году. «Слово» было написано в конце XII века, вскоре после описываемого события (часто датируется тем же 1185 годом, реже 1-2 годами позже).
Проникнутое мотивами славянской народной поэзии с элементами языческой мифологии, по своему художественному языку и литературной значимости «Слово» стоит в ряду крупнейших достижений русского средневекового эпоса. В истории изучения памятника большой резонанс вызвала версия о «Слове» как фальсификации конца XVIII века (скептическая точка зрения), в настоящее время отвергнутая научным сообществом».
Насколько помню, употребление словосочетания «плач Ярославны» в качестве насмешки я уже встречал ранее, но вот припомнить конкретных «потребителей» и ситуации, в коих оное произошло, не сумел. Поэтому обратился к нашему нынешнему источнику самой разнообразной информации, Инету.
Напомню весьма широко распространённое сравнение всей России с женщиной и, паче того, именно с бабой (грешной, глупой, слабой),- мол, вечно она притесняема, угнетаема, вечно подвергается насилию и вечно жалуется на свою бабью долю (есть и такое выражение). Из сего сравнения-базиса, кстати, вытекают и нынешние терзания печальников о судьбе России – к кому бы нам прислониться.
Итак, вернусь к «плачу Ярославны» в Инете – в ироническом, насмешливом смысле.
Поиск (не очень продолжительный, отмечу) ничего не дал – именно в ироническом смысле сие выражение в сеть широко не проникло.
И тому подобное, и т.далее…
Вывод. Так или иначе, а взрощенным столетиями в библейской дурости российским бабам уготовлен один путь: не создав семьи и не родив, не воспитав детей, не дожив до старости, гнить под камешком.
Из переводов-переложений «Слова о полку Игореве» мне более по духу переложение Н.А.Заболоцкого, вот его «плач Ярославны»:
«Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая.
«Обернусь я, бедная, кукушкой,
И рукав с бобровою опушкой,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты?»
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!»
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Как кукушка, кличет на юру:
«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
«Знакомство со «Словом о полку Игореве» для меня, как и для большинства граждан России, началось еще в школе.
Помню, как завороженный я слушал голос учительницы русского языка и литературы, который размеренно доносил до нас, учеников 9 класса, повествование о походе древнерусского князя Игоря на половцев и его пленении, а затем чудесном избавлении его от плена.
Нужно отметить, что к тому времени я уже знал и о военном походе Игоря на половцев, и о его результатах, т.к. начал по-взрослому интересоваться историей древней Руси. Я зачитывался литературными произведениями, сюжетом, которых служила языческая Русь, ее крещение и домоногольский период истории Руси.
Естественно, что «Повесть временных лет» была для меня настольной книгой. Поэтика «Слова» и неоднозначность описываемых событий не могли меня оставить равнодушным к излагаемому материалу. Однако я буквально вздрогнул, когда услышал, что жена князя Игоря Ярославна мечется по крепостной стене Путивля и «кукушечкой быстрой» собирается лететь к своему тяжело раненному мужу, чтобы омыть раны его. Я с юной непосредственностью, помню даже, кажется, прыснул со смеха, когда представил себе эту картину.
Был я тут же учительницей, оборвавшей свое чтение и мое веселье, приведен в чувство гневным окриком и награжден сразу двумя неудовлетворительными оценками: за литературу и поведение. После урока мне было предложено остаться. Я и остался с легким сердцем, благо речь о вызове родителей в школу не шла, а учительница была одной из моих самых любимых, как и ее предмет. Пришлось мне извиниться и выслушать ее гневную отповедь, что уж от кого, а от меня она этого не ожидала и попросила объяснить, что же мне показалось таким смешным.
— Не хватало еще, чтобы я в Африку съездила, чтобы узнать, как выглядит носорог,- с апломбом выдавила из себя она. – А ты что, собираешься спорить с такими маститыми академиками как Лихачев, такими поэтами как Жуковский, как Заболоцкий? Кто ты и кто они? …
Прошли годы. Я не стал филологом. Судьба распорядилась по-другому. Однако любовь к чтению книг, привитая с детства, осталась до сих пор, а желание докопаться до истины с годами возросло. Сейчас появилось времени больше. Есть возможность читать труды и поэтические переводы.
Как выяснилось, в древнерусских текстах, в т.ч. и летописях, лингвистических, топонимических и исторических загадок очень много. Недаром десятки ученых бились над их разрешением и благодаря их усилиям многие в настоящее время уже разгаданы.
Хотя во многих случаях происходит удивительная вещь. Особенно она характерна, по-моему, для филологов. Вот, что бросается в глаза. Часто, тщательно разбирая текст с различных сторон: идейно-образной, стилистической, фонетической и пр. авторы статьи переписывают друг у друга одни и те же выводы, уже сделанные до них маститыми профессорами и строят свою аналитическую новеллу, в целом не затрагивая общей картины анализа, сделанного до них. …
Фактически возможен филологический анализ какого-либо стихотворения начинающегося со слов «… с клена падают листья ясеня» и описанием картины глубокой осени, где-нибудь на юге России. Далее может быть дан поэтический анализ изображенной осени и ее глубины, а так же разобрана фонетика стиха. При этом, если это не заведомая пародия и не гротеск, то изначальная нелепица может быть оставлена вовсе без внимания. В других науках это почти не возможно. Хотя, конечно же, курьезы встречаются и там. Переписывали же в течение десятков лет из одного справочника в другой бешеное содержание витамина «С» в шпинате, хотя дело было в допущенной опечатке в первом издании при описании только что открытых витаминов.
Попытаемся понять: откуда взялась явная нелепица текста в самом, пожалуй, поэтическом разделе этого эпического произведения, который вошел в литературу как «Плач Ярославны».
С «Плачем» произошла именно та филологическая близорукость исследователей, которые в массе своей упорно именуют «зегзицу» кукушкой. Причем десятки исследователей на разные лады перепевают это слово, в большинстве случаев явно подгоняя под известные наименования. Уж на что далека по произношению от древнеславянской «зегзицы» нынешняя украинская «зозуля», так и ту умудряются объявить, чуть ли не калькой с «зегзицы», а в ряде случаев толкователи пишут, что это единственно возможный вариант.
В ряде случаев исследователи текста «Слова», отлично зная, что помощь Игорю нужна скорая, заменяют куличка или кукушку на чайку, горлицу, иволгу, ласточку-стрижа и др. более быстрых и внешне благородных птиц, при этом совершая, в общем-то, ту же ошибку, что и их предшественники.
Что это, незнание автором слова птиц, которые гнездились на землях русских? Отнюдь нет. Более того, он показывает незаурядные знания тех птиц и их особенностей, которые упомянуты в тексте «Слова». Орёл, ворон, галка, кречет, сокол, сорока, лебедь, соловей, гоголь, гусь, чернядь, чайка знакомы ему не понаслышке. Похоже, что автор был и хорошим охотником на птиц, знал соколиную охоту и отличал черных воронов от «вранов бусых» (т.е., от серых ворон), что вряд ли могут сделать и прежние, и нынешние филологи. Чайку он прямо называет чайкой, и нет ему нужды в «зегзицу» ее перекрашивать. Знает он и мир зверей. Великолепны его сравнения героев «Слова» с волком, лисицей, барсом, диким туром, горностаем.
Кто такая Ярославна? Вроде бы ясно. Это жена Игоря, дочь Ярослава Осмомысла, князя Галицкого и жены его Ольги, дочери Юрия Долгорукого. Т.е. корни у нее Рюриковы, а значит варяжские. … Будучи древнерусской княжной Ярославна безусловно помнит, откуда она корнями.
Не так уж много прошло времени со времени крещения Руси. О том, что славяне все еще Даждьбожьи внуки, упоминает и сам автор «Слова». Вспоминает он также и Хорса, и Велеса, и Стрибога. Использования автором-христианином языческих представлений и образности как поэтических средств сопоставляется с аналогичной ситуацией в скальдической поэзии: скальды, принявшие христианство, долго использовали художественные приемы старой, дохристианской поэтики, в том числе и мифологическую образность. Похоже, что и автор «Слова» был знаком с такими произведениями.
Почему же идет она туда тайно? К колдуньям во все века простой люд относился с предубеждением, а она является обладателем вести, которая станет явью для остальных значительно позднее. Не хочется ей, судя по всему, и вступать в конфликт с христианской церковью, которая осуждала волхвование. А было оно распространено.
Частенько славяне и дары старым Богам приносили, и потусторонние силы в нужных случаях призывали. Вспомните хотя бы князя Всеслава и что о нем в «Слове» говорится:
«Всеслав князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал; из Киева до петухов, великому Хорсу (Солнцу) волком путь перебегая, в Тмутаракань добирался. Ему в Полоцке звонили заутреню рано у святой Софии в колокола, а он звон тот в Киеве слышал».
Перейдем теперь к «зегзице». Что же это за чудо такое?
Совершенно ясно, что … автору было известно его значение. …Ярославна также употребляет данный термин как для нее привычный. В то же время и автор «Задонщины», и Даниил Заточник, также употребившие это слово, только пытаются по-своему неуклюже применять его в понятном им значении. Почему? Это объяснимо. Это не славянское слово, а они, будучи простого происхождения, с ним не сталкивались.
…С большой долей уверенности можно сказать, что Ярославна и автор «Слова» прекрасно представляют, что имеют в виду, употребляя слово «Зигзица», образованное по правилам русского языка из слова «зигзаг», что означает «двойная молния». Это то же, что СТРЕЛЫ ПЕРУНОВЫ.
Можно возразить: ведь в «Слове» написано «зегзица»! А точно ли так написано? А Вам довелось держать в руках изначальный текст «Слова»?)))
…Что же с ней творит Ярославна, как об этом пишет автор? Она «зегзицею кычеть». В большинстве поэтических переводов слово кычеть трактуется как: «кличет, горюет, горько плачет, умоляет, причитает» и т.д.
В общем-то, понятно, а что еще кукушка может делать? Но мы-то знаем, что речь идет не о кукушке и не птичке-пигалице. С молниями княгиня дело имеет. Обратимся … к словарям. Есть там весьма похожие однокоренные выражения, которые могут помочь понять древнерусский текст.
Что такое «кыча (кичка, кика)»? Это женский головной убор, самый высокий из тех, что были в старину в употреблении на Руси.
Какие еще есть понятия этого слова? Даль, Ефремова, Ожегов, Ушаков и др. приводят пример: высокая труба соляной варницы, кичка на русском речном судне – это также высокая надстройка.
И, кстати уж, об этой последней кичке. Там находилась каюта хозяина судна и кормчего, а также судовая казна. … Так что, когда на Волге раздавался клич Стеньки Разина и его удальцов: «Сарынь на кичку!», то они знали, что кричали и зачем туда шли.
Теперь мы уже знаем, что: «Полечу молнией по Дунаю», далее вместо запятой следовало бы поставить «и» при переводе на современный язык, тем более что в каноническом тексте запятой нет. Далее: «омочу бебрян рукав», а вот после этих слов как раз запятая уместна. Скорее всего, в изначальном тексте было написано: «у Каялы реки (там, где произошла кровавая битва русских с половцами) утру князю кровавые его раны на жестоко раненном его теле».
…Почему все же «зигзица»? Почему бы автору прямо о стрелах Перуновых в Слове не написать? Попробуем мысленно окунуться в ситуацию тех лет, о которых идет речь в «Слове».
Каган (как написано у митрополита Илариона в «Слове о законе и благодати») или, как сейчас официально принято считать, князь Киевский Владимир, до того как стать Святым, велел Добрыне идола Перуна сотворить и в центре города поставить. Вот что писано в летописях о славянском Боге Перуне (соответствие скандинавского Тора) и его поклонниках:
«Ярославна молилась Перуну, она просила помощи у Стрибога и Хорса».
Христианская церковь в тот момент преследовала колдунов особенно жестоко, хотя двоеверие на Руси существовало еще долго…
По поводу Плача Ярославны написаны тысячи исследовательских работ.
…Большинство авторов мусолят на все лады, что Плач, это по сути своей народно-обрядовое действо.
Однако если мы обратимся к народным плачам, в них присутствуют иные мотивы и положения. Изучение мною множества ритуальных плачей Севера Руси (полагаю, что и южнорусские плачи в этом плане мало от них отличаются) показало, что Плач Ярославны явно выпадает из ряда этих плачей.
Что представляет из себя по сути, в самом кратком виде, народный плач по умирающему или по покойнику мужу? Это выражение горя, что не увидит он более «белого света», не сможет общаться с милыми его сердцу родичами, сожаление, что не будет более кормильца и защитника. Часто это извинения перед ним за то, что мало внимания и любви ему уделялось при жизни, испрошение совета как жить дальше. Иногда это и желание вернуть из потустороннего мира, или воображение, мечтание плачущей о том, а как бы было хорошо, если бы он вернулся.
Отвечает ли этим основным моментам Плач Ярославны? …Я бы сказал – весьма отдаленно.
Я не заметил, чтобы она обрыдалась.
…«О, ветре, ветрило! Чему, господине, насильно вееши! Чему мычеши хиновьскыя стрелкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшет горе под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море! Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?»
Что это, слезы по мужу? Нет, это прямой упрек Даждьбогу, что не туда дует, что не помог ее мужу, что ее веселие развеял.
…«Светлое и тресветлое солнце! Всем тепло и красно еси. Чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вои? В поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою им тули затче?»
Это что, стенания по поводу, уходящего к праотцам Игоря? Ничего подобного.
Это так же упрек Хорсу, что жажду напустил, что луки иссушил и колчаны со стрелами закрыл.
Т.о., это опять-таки ведовство и волхвование, а не обычный в народе плач.
Ну и как же может быть Плач без плача? Да очень просто. Это ведь не Ярославна говорит: «Я плачу по тебе Игорь, или я слёзы лью, только не умирай, только вернись!». Так должно было бы быть в народном плаче. Причина та же, что и в предыдущем разделе. Автор «Слова» колдовские заклинания Ярославны назвал плачем, чтобы отвести реальную беду от княгини.
Попробуем подытожить теперь написанное выше. Давайте сравним.
Вот один из вариантов общепринятого перевода из учебника русской литературы:
Ярославна утром плачет в Путивле на стене, причитая: «О ветр, ветрило! Зачем, господине, так сильно веешь! Зачем мчишь вражьи стрелы на своих легких крыльях на воинов моей лады?»
«На Дунай Ярославны голос долетает. Тайно, рано утром, молнии она призывает и заклинание кладет: «Полечу я молнией по Дунаю, омочу рукав тигровый. У Каялы реки князю утру его раны на теле жестоко израненном.
Ярославна рано утром на башне Путивля волхвует, Даждьбога упрекая: «Зачем, Господи, так сильно дуешь? Зачем стрелы вражьи направил на легких крыльях своих на воинов моего любимого?»
…Совсем по-другому воспринимается образ древнерусской княгини.
Внимательный читатель, полагаю, выводы сделает сам.
А.И. Агафонов, Архангельск-Новодвинск, январь 2013 г.